Я подошла ближе и подарила ей одно из своих трахеедробительных объятий.

- В тебе. Ты наша большая проблема.

- Думаю, двое из трех стоящих здесь людей с тобой не согласятся, - возразила Куки и смяла мне трахею в ответ.

Монастырь впустил очередного гостя. В фойе на цыпочках, спиной к нам, вошла Джемма и тихонько закрыла за собой дверь. Моя белокурая сестра уже принарядилась для свадьбы. Зеленовато-голубое коктейльное платье, ботильоны в тон. Вот только на лице сидели огромные солнцезащитные очки, в которых она, конечно же, совсем не смахивала на насекомое. Блестящие локоны были собраны в «конский хвост». В детстве Джемма обожала единорогов, но, по-моему, сейчас с этой любовью был явный перебор.

- Чем вы тут занимаетесь? – шепотом прошипела сестра, причем я могла поклясться, что она не выговаривает некоторые звуки. – Куки, тебе через полтора часа замуж выходить. Почему ты торчишь внизу? Еще и в халате! А с волосами что?! – Она в ужасе уставилась на голову Куки, но потом резко сменила линию поведения. – Хотя… если это и есть твоя прическа, то все супер. Мне нравится. Тебе очень идет.

Я опять рассмеялась, и Джемма, прижав к губам указательный палец, протяжно зашипела:

- Ш-ш-шшш!

Ей-богу, я бы поняла намек и покороче.

- У тебя похмелье, что ли? – разобиделась я. – Сколько ты вчера выпила?

- Не знаю. Сбилась со счета на третьем бокале. А может, на двенадцатом. Точно не помню.

Моему возмущению не было ни конца ни края.

- О чем ты вообще думала? Зачем так напиваться, если прекрасно знаешь, что на следующий день у нас свадьба?

- Не хотела отставать от Куки.

- Ты умом тронулась?!

Джемма привалилась к двери и опять на меня шикнула.

- Куки – эксперт по части выпивки. Последний, кто пытался ее перепить, месяц в гипсе провалялся.

- Только потому, - решила заступиться за себя Куки, - что некто по имени Хосе Куэрво[2] убедил чувака в том, что тот умеет летать. Я тут вообще ни при чем.

Но Джемма не слушала:

- Так что с прической?

- Джемма, она не станет выходить замуж в таком виде.

- Слава богу! Я уже испереживалась, - выдохнула сестра и прижала к груди ладонь, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, а потом принялась подталкивать нас к лестнице: - Ну все, а теперь пошли, пошли, пошли! У нас куча дел!

Я повернулась к Рейесу и в шутку заявила:

- Уж точно больше, чем у некоторых.

По мне, так пусть хоть голым на свадьбу идет. Правда, вряд ли дяде Бобу это понравится так же, как нам с девчонками.

Прижав меня напоследок, Рейес отпустил нас на подвиги.

- Где Дениз? – спросила я на ходу.

Меня вовсе не волновало, куда запропастилась мачеха, но хотелось подготовиться к ее торжественному появлению. От этих ее театральных выходов на сцену всегда подташнивало.

- На улице, - ответила Джемма. – Раздает приказы декораторам.

- Класс. Лишь бы держалась от меня подальше.

Уперев руки с наманикюренными пальцами в бока, Джемма укоризненно вздохнула:

- Чарли, ты должна пообещать, что ради Куки и дяди Боба сегодня не будешь ругаться с мамой.

- Чего?!

Да как она вообще могла такое ляпнуть? Неужели совсем мне не доверяет?

Выражение лица Джеммы ни на йоту не изменилось, и я сдалась. Моей сестре явно светит стать одной из тех строгих мамаш, которых боятся и тайком обсуждают все дети на площадке. 

- Ладно, как хочешь. Я буду запредельно милой и вежливой. Пока не закончится свадьба. Как только кольца окажутся на пальцах, каждый сам за себя. В том числе и злые мачехи.

Джемма закатила глаза:

- Вам обеим просто позарез нужно походить на групповую терапию.

- Еще чего! – взбеленилась я. – За последние восемь месяцев эта женщина у меня уже в печенках сидит.

Дениз приезжала в монастырь несколько раз в неделю. И каждый раз у нее был новый повод. То она заметила, что у нас кончилась жидкость для мытья посуды, то просто хотела узнать, как у меня дела. Когда папа познакомился с Дениз, она работала медсестрой в педиатрии, и этот факт, видите ли, позволял ей вторгаться в мою драгоценную частную жизнь и заваливать меня вопросами. Как я себя чувствую? Какое у меня давление? Принимаю ли я витамины, которые она привезла? Не отекаю ли в конце дня? За всю мою жизнь она никогда не оказывала мне столько внимания. А если я и появлялась на ее радаре, то неспроста. Чтобы всего лишь на меня взглянуть, у Дениз всегда имелась веская причина. Наверное, не сглаживай папа острые углы, причиной которых становились заскоки и причуды Чарли Дэвидсон, бедняжке Дениз не к кому было бы обратиться. Видимо, вариант поговорить со мной она вообще не рассматривала.

- Ей одиноко, Чарли. – Джемма вся превратилась в сплошное сочувствие.

- Так пусть страдает от одиночества у тебя дома.

- Я работаю. А в офисе она мне всех клиентов распугает.

- Значит, здесь ей распугивать призраков можно? У меня, между прочим, тоже есть клиенты.

- Чарли, сейчас ей очень плохо.

- Я знаю. Чувствую ее печаль. Каждый раз, когда она появляется, я думаю только о папе, и от этого сердце кровью обливается. Пока она будет сюда приезжать, мое сердце так и будет валяться в осколках.

- Может быть, ее сердцу тоже нужна помощь?

- Однозначно. Но мне плевать.

- Не верю.

- А ты поверь. И вообще, как ты можешь ее защищать после всего, через что она заставила меня пройти?

- Может быть, ей необходимо твое прощение. Она знает, что поступила плохо.

- Поступила? – переспросила я, с каждой секундой раздражаясь все сильнее. – Ты так говоришь, будто она совершила один-единственный проступок. Плохо было все, что она делала, Джем.

Над Джеммой Дениз тряслась, как курица над яйцами. А со мной даже не пыталась сблизиться. Я получала только угрюмые мины и постоянные докапывания. Любая мать, родная или нет, которая пытается упечь дочь в психушку только за то, что та отличается от других детей, не заслуживает любви. Но я старалась. Годами из кожи вон лезла, чтобы быть похожей на Джемму. Чтобы хоть немного понравиться Дениз. Однажды я два дня готовилась к тесту по правописанию, чтобы получить «пятерку». Надеялась, что дурацкая бумажка окажется на холодильнике рядом с тестом Джеммы. Получив долгожданную оценку, я так радовалась, что всю дорогу от автобусной остановки бежала сломя голову, лишь бы поскорее показать свой успех мачехе. На полпути я упала, но до дома добралась целой и невредимой. Едва взглянув на лист с ярко-красной «пятеркой», Дениз отправила меня в мою комнату без ужина. За то, что, упав, я порвала рюкзак.

Той же ночью я украдкой пробралась в кухню, чтобы съесть хоть ложечку арахисового масла, и нашла свой тест в мусорном ведре. Через три секунды на меня снизошло озарение: мне никогда не завоевать любви Дениз. Она меня презирает, и точка. Трудно, когда единственная мать, которую знает маленькая девочка, не испытывает к ней ничего, кроме презрения. В семь лет это мощный удар по самолюбию. Забрав тест, я унесла его в свою комнату, разгладила, как смогла, и приколола к пробковой доске, на которой висели фотографии родной мамы, сделанные отцом, когда она еще носила меня под сердцем. До того, как умерла, подарив мне жизнь. Эти снимки и помятый тест служили напоминанием. Каждый раз, когда мне хотелось получить одобрение Дениз, я смотрела на мятую «пятерку» и передумывала. Лично мне кажется, что, смирившись с безразличием мачехи, я спасла себя от душевных переживаний, а ее – от разочарований.

- Она это знает, - настойчиво увещевала Джемма. – Знает, что вела себя неправильно. Единственное, чего она не знает, – это как с тобой поговорить и попросить за все прощения. Ты намеренно все усложняешь.

- Это я-то усложняю?! – обалдела я.

- Чарли, - сестра перешла на свой хваленый врачебный тон, мягкий и беспристрастный, - если не сесть и не обговорить все, что накопилось, не покопаться хорошенько в прошлом, проблемы не решатся.