На ней было коричневое шелковое платье, цветом напоминавшее испанское вино, и черное бархатное пальто, отороченное куньим мехом; так и хотелось потрогать этот мех рукой, а длинных, гладко зачесанных волос коснуться губами. Но что-то волновало и беспокоило ее, и, обернувшись в сторону двери, она сказала:
– Здесь немного жарко!
Фредерик по взгляду угадал невысказанную мысль.
– Простите, двери лишь прикрыты!
– Ах, да, правда!
И она улыбнулась, как будто хотела сказать: «Я ничего не боюсь».
Он тотчас спросил, что привело ее сюда.
– Мой муж, – проговорила она с усилием над собой, – просил меня зайти к вам, не решаясь сделать это сам.
– А почему же?
– Вы знакомы с господином Дамбрёзом, не правда ли?
– Да, немного!
– Ах, немного!
Она умолкла.
– Так что же? Продолжайте.
И она рассказала, что третьего дня Арну не мог уплатить банкиру четырех тысяч франков по векселям, которые заставил ее в свое время подписать. Она раскаивается, что подвергла риску состояние детей. Но все лучше, чем бесчестье, и если г-н Дамбрёз приостановит взыскание, ему, конечно, скоро все уплатят, так как она собирается продать свой домик в Шартре.
– Бедняжка! – пробормотал Фредерик. – Я к нему съезжу! Можете рассчитывать на меня.
– Благодарю!
И она поднялась, собираясь уже идти.
– О! Вам еще некуда спешить!
Сейчас она стоя рассматривала монгольские стрелы, свешивавшиеся с потолка, книжные шкафы, переплеты, письменные принадлежности; она приподняла бронзовую чашечку, в которой находились перья; ее каблучки с места на место двигались по ковру. Она несколько раз бывала у Фредерика, но всегда вместе с Арну. Теперь они были одни – одни в его собственном доме, – событие необычайное, почти что любовное приключение.
Она захотела посмотреть его садик; он предложил ей руку и стал показывать свои владения – участок в тридцать футов, окруженный со всех сторон домами, украшенный деревцами по углам и клумбою посредине.
Были первые дни апреля. Листья сирени уже зеленели, в воздухе веял чистый ветерок, и щебетали птицы, пенье которых чередовалось с ударами кузнечного молота, доносившимися из каретной мастерской.
Фредерик принес каминную лопатку, и, пока они гуляли по саду, ребенок среди аллеи собирал в кучки песок.
Г-жа Арну думала, что он не будет отличаться пылкостью воображения, но нрава он ласкового. Сестре его, напротив, свойственна какая-то прирожденная сухость, порой обидная для матери.
– Это пройдет, – сказал Фредерик. – Никогда не надо отчаиваться.
Она повторила:
– Никогда не надо отчаиваться!
Эти слова, невольно ею повторенные, показались ему как бы попыткой ободрить его; он сорвал розу, единственную в саду.
– Вы помните… букет роз однажды вечером в экипаже?
Она чуть покраснела и тоном насмешливого сожаления ответила:
– Ах! Я тогда была очень молода!
– А с этой, – тихим голосом продолжал Фредерик, – будет то же самое?
Она ответила, вертя стебелек между пальцами, словно нить веретена:
– Нет! Ее я сохраню!
Она знаком подозвала няню, которая взяла ребенка на руки; выходя на улицу, г-жа Арну на самом пороге дома понюхала цветок, склонила голову на плечо и бросила взгляд нежный, точно поцелуй.
Вернувшись к себе в кабинет, он глядел на кресло, где она сидела, и на вещи, до которых она дотрагивалась. Что-то оставшееся от ее присутствия веяло вокруг него. Ласка, принесенная ею, еще жила.
– Так, значит, она приходила сюда! – говорил он самому себе.
И волна бесконечной нежности нахлынула на него.
На другой день он в одиннадцать часов явился к г-ну Дамбрёзу. Приняли его в столовой. Банкир завтракал, сидя против жены. Рядом с нею была племянница, а с другой стороны – гувернантка-англичанка с изрытым оспой лицом.
Г-н Дамбрёз пригласил своего молодого друга позавтракать вместе с ними и на его отказ спросил:
– Чем могу вам быть полезен? Я вас слушаю.
Фредерик с притворным равнодушием сознался, что он пришел просить за некоего Арну.
– А-а, бывший торговец картинами, – с беззвучным смехом сказал банкир, обнажая десны. – Прежде за него ручался Удри; теперь у них ссора.
И он стал пробегать глазами письма и газеты, лежавшие рядом с его прибором.
Прислуживали два лакея, бесшумно ступая по паркету; а высота этой комнаты с тремя вышитыми портьерами и двумя бассейнами белого мрамора, блеск конфорок, самая расстановка закусок, даже складки накрахмаленных салфеток, – все это великолепное благополучие представляло для Фредерика полный контраст с другим завтраком – у Арну. Он не осмеливался прерывать г-на Дамбрёза.
Хозяйка заметила его смущение.
– Вы встречаетесь с нашим другом Мартиноном?
– Он будет сегодня вечером, – с живостью сказала молодая девица.
– А-а! Тебе уже известно? – спросила тетка, остановив на ней холодный взгляд.
Один из лакеев, наклонившись к ее уху, что-то сказал.
– Дитя мое, твоя портниха!.. Мисс Джон.
И послушная гувернантка скрылась вместе со своей воспитанницей.
Г-н Дамбрёз, потревоженный шумом отодвигаемых стульев, спросил, что такое.
– Пришла г-жа Режембар.
– Как? Режембар! Эта фамилия мне знакома. Я встречал такую подпись.
Фредерик, наконец, приступил к делу: Арну заслуживает участия; он даже, с единственной целью исполнить обязательства, собирается продать дом своей жены.
– Она, говорят, очень хорошенькая, – сказала г-жа Дамбрёз.
Банкир прибавил добродушно:
– Вы, может быть, их близкий… друг?
Фредерик, не ответив прямо, сказал, что он будет очень обязан, если г-н Дамбрёз примет во внимание…
– Ну что же, если это вам доставит удовольствие! Пусть так! Можно подождать! Время еще терпит. Не спуститься ли нам ко мне в контору, хотите?
Завтракать кончили; г-жа Дамбрёз кивнула головой, улыбаясь странной улыбкой, полной вежливости и в то же время иронии. Фредерик не успел и задуматься над этим: г-н Дамбрёз, как только они остались одни, сказал:
– Вы не заезжали за вашими акциями?
И не давая ему извиниться:
– Ничего! Ничего! Вам следует несколько ближе познакомиться с делом.
Он предложил ему папиросу и начал:
– Всеобщая компания по разработке французских каменноугольных копей основана; ждут лишь утверждения устава. Самый факт слияния компаний уже сокращает расходы на контроль и рабочую силу, увеличивает прибыли. Кроме того, компания решила осуществить нововведение – заинтересовать в предприятии рабочих. Она построит им дома, здоровые жилища; наконец она сделается поставщиком своих служащих, будет продавать им все по себестоимости.
И они останутся в выигрыше, сударь; вот где истинный прогресс! Это победоносный ответ на иные республиканские выкрики! У нас в совете состоят, – он извлек проспект, – пэр Франции, один ученый, член института, один инженер-генерал в отставке, всё известные имена! Подобные элементы успокаивают боязливых акционеров и привлекают умных!
Компания будет получать государственные заказы, затем снабжать железные дороги, пароходы, металлургические предприятия, газовые заводы, обывательские кухни.
Итак, мы отапливаем, мы освещаем, мы приближаемся к самому скромному домашнему очагу. Но как, спросите вы, удастся нам обеспечить сбыт? С помощью покровительственных законов, дорогой мой, а их мы добьемся; это наше дело. Я, впрочем, откровенный приверженец запретительной системы! Страна прежде всего!
Он выбран директором, но у него не хватает времени заниматься разными мелочами, между прочим – составлением докладов.
– Я немного не в ладу с классиками, позабыл греческий! Мне нужен кто-нибудь… кто бы мог излагать мои мысли.
И вдруг:
– Не хотите ли стать таким человеком и получить звание генерального секретаря?
Фредерик не знал, что ответить.
– Ну что же, кто может вам помешать?
Его обязанности ограничатся составлением ежегодного отчета для акционеров. Он будет находиться в каждодневных сношениях с самыми влиятельными людьми Парижа. Как представитель компании он, разумеется, заслужит любовь рабочих, это впоследствии позволит ему попасть в Генеральный совет, в депутаты.