– Ингольд! – но голос беспомощно тонул в водовороте ночи.

Что делать? Вернуться в лагерь и ждать? Чего? Отправиться назад на дорогу, чтобы отыскать хоть какие-то следы старика? Подождать утра? Но сегодняшний ночной ураган сметет следы Ингольда с лица земли. Своего рода безумие охватило его – ужас остаться в одиночестве в кромешной темноте. Он понял, что беспомощен без Ингольда, что неспособен продолжать поиски и, вероятно, не сможет вернуться в Ренвет. Он боролся с непреодолимым, настойчивым желанием убежать куда угодно, исчезнуть.

Ветер отзывался пронзительными проклятиями и царапал лицо ледяными железными когтями. Ингольд ушел, и Руди понял, что никогда не смог бы выжить без него.

Затем он услышал резкий властный голос волшебника, порванный и искаженный обманчивым ветром. Руди заметался в поисках направления, откуда, он полагал, доносился звук. Он напрягал зрение, но ничего не видел в абсолютной темноте завывающей пустынной ночи. Ветер так свирепо ревел, что Руди едва расслышал себя самого, но снова услышал зов Ингольда.

Склонившись, он ринулся в темноту против ветра.

Через полчаса Руди понял всю глупость своего опрометчивого поступка. Где бы Ингольд ни был, что бы ни сталось с ним, искать его в безумном буйстве урагана было равносильно самоубийству. Шатаясь под напором стихии, продрогший до костей и задыхающийся от все более слабых усилий удержаться на ногах, Руди проклинал себя за недогадливость и трусость. Он полностью потерял из вида свое пристанище, блуждая в безнадежных поисках...

Озираясь по сторонам, Руди с усилием повернулся туда, где, как он думал, должен был находиться лагерь, но не увидел ничего похожего в разрываемом ветром ландшафте. Он ничего не видел в темноте, когда ветер слепил ему глаза. Он ощутил жалящие укусы снежной крупы на лице.

Если ты ляжешь, то умрешь, сказал он себе жестко. Двигайся, ради Бога, до рассвета, или ты станешь еще одним пожертвованием в Благотворительный Фонд Голодного Шакала. Но соблазн уснуть манил его, он подумал о той теплоте позади стены тьмы. Он подумал о Минальде, сладости ее рук, о тепле, золотистом дне Калифорнии, о бесконечных разговорах ни о чем со своими приятелями, бросающими пустые бутылки из-под пива в мусорный ящик... «Продолжай свой путь, недотепа, – приказал он себе, стараясь прогнать искушающие воспоминания. – Думай лучше о неприятном звуке царапанья ногтя по классной доске. Думай о том, как ты прыгаешь в воду. Думай о чем угодно, только не спи».

Он заставил себя идти.

Сейчас он не думал, куда и зачем, нужно было только переставлять ноги, поддерживать кровообращение до утра. Утром будет достаточно времени... Для чего? Искать Ингольда? Хотя, вероятнее всего, старик ушел в противоположную от него сторону и не остановится до самого рассвета. Заснуть посреди неизвестности, подвергаясь опасности в пустыне, без волшебного плаща старика, и не зная, как найти его? Он подумал, что, может быть, это была та самая ледяная буря, про которую говорил Ингольд, опаляющий холодный ураган, который смог заморозить пасущегося мамонта вместе с лютиками во рту...

Он снова стал бороться с нахально подступающим сном. Образ Джил вернулся к нему, крича сквозь другую снежную бурю, которая накрыла их в последнем походе к Убежищу. Когда это было? Три недели назад? Месяц? Он представил, как Джил стала бы вытаскивать его из снега и заставлять пошевеливаться, если бы он лег и стал умирать. «Меня не волнует, что ты проклятый колдун, – говорила она. – Ты трус и лодырь». И это была правда. Он всегда был таким. Только теперь он не мог позволить себе этого. Ни он сам, ни кто либо еще не могли позволить ему такой роскоши. Если Дарки забрали Ингольда из лагеря, ему, Руди Солису, придется поразмыслить, как найти Кво и рассказать Лохиро о сложной ситуации.

Отчаяние, овладевшее им при этой мысли, заставило его опять подумать о том, чтобы лечь прямо здесь и позволить снегу засыпать себя.

«Трус и лодырь», – говорила Джил. Он уже не чувствовал ни ног, ни рук, тело онемело и сделалось вялым, разум помутился под неумолимой хваткой холода и усталости. Он споткнулся и упал, очутившись во власти снежного ветра.

Его разбудило покалывание в онемевших кончиках пальцев. Не открывая глаз, Руди согнул руку, послышался тихий треск разламывающегося льда, который образовался на его рукаве, и короткое быстрое движение ног убегающего животного, торопливо исчезнувшего по ту сторону сугроба. Сквозь веки он смог разглядеть свет. Он понял, что все-таки заснул.

Руди вздохнул. Он все еще мерз, а сырость пронизывала до костей. Но жестокий холод вчерашнего ночного урагана уменьшился, а ветер вернулся к своему прежнему ровному завыванию. Горе-маг смертельно проголодался, все тело болело и ныло. Было хорошо лежать здесь, в этом относительно защищенном пространстве, и ждать спасения.

Только никто не собирался его спасать. И понимание этого вместе с холодом и страшной обреченностью оттого, что Ингольд ушел, вернулось к нему.

Если Ингольд ушел, подумал он с внезапным ужасом, какого черта я собираюсь возвращаться назад в Калифорнию?

«Лохиро, – осенило его, – Лохиро – Архимаг и глава Совета. Он шеф Ингольда. Он знает».

Но печаль продолжала держать в тисках его сердце, пока он лежал в затененном снегу. Старик ушел и никогда не сядет по ту сторону трепещущего пламени костра с тем озорным юмором в сонных глазах, никогда не станет надоедать Руди своим сарказмом, никогда не будет стоять со сложенными в горсть ладонями, наполненными белым светом, сияющим великолепной аурой из темноты. Руди склонил голову к холодному растаявшему снегу. Он любил старика не столько за магическую силу, а больше потому, что волшебник был его учителем. Даже если бы Ингольд был вышедшим на пенсию сталелитейным рабочим, живущим по соседству с ним в Сан-Бернардино, Руди все равно любил бы этого человека.

Руди подумал о Лохиро и о том видении, которое он наблюдал в грани кристалла, – спокойное, безмятежное лицо в обрамлении огненно-золотистых волос, пустота калейдоскопных голубых глаз. Что Ингольд говорил о Лохиро? Что он был похож на дракона, существо из огня и мощи, золота и света. Но Архимаг нисколько не напоминал потрепанного, старого любителя пива, бродягу, каким Руди впервые увидел Ингольда, выходящего из сияния серебристого ореола в рассветную тишину Калифорнийских холмов.

Руди понял – пора было идти дальше.

Он открыл глаза и увидел, что лежит, растянувшись под прикрытием нависающего края сухой балки. Сугробы окружали его, растаяв под теплом его тела и образовав некое углубление, которое и защищало его от ветра. Он лежал в длинной голубой полоске тени, отбрасываемой краем балки. Прямо за ее кромкой, где снег ярко блестел на солнце, уселось полдюжины маленьких животных в шубках коричневого с белой полосой меха. Они напоминали кошку, с вытянутыми рыльцами, морщинистыми губками и поблескивающими красными глазками крыс. Сидя на задних лапках, животные подергивали усами и смотрели на него со злобным разочарованием. Руди вспомнил шум в ушах от их лапок, который разбудил его, и быстро взглянул на них. Кожа по краям его перчаток была изжевана.

Содрогаясь от отвращения, он схватил камень и швырнул в крыс, и те почти презрительно исчезли из виду, растаяв в заснеженном кустарнике. Машинально Руди смахнул обкусанную кожу. У него было отвратительное чувство, что он видел их не в последний раз.

Осторожно он поднял свой лук, который умудрился сохранить в эту ночь так же, как и колчан. Во фляжке была вода, а на земле достаточно снега, так что с питьем не возникало пока сложностей. В запасе оставалось немного вяленого мяса и несколько фруктов с толстой кожурой в кожаной сумке на поясе. Нож и несколько хороших струн тетивы Руди держал наготове. Дрожа от изнурения, едва согреваемый холодным светом наступившего утра, он укутался во влажный плащ, не имея под рукой ничего более подходящего. Холод просачивался через мокрую одежду, продолжая отнимать у него энергию. Руди забрался на край балки и огляделся по сторонам.