– Ты чего? – Капа оторвалась от буклета и недоуменно взглянула на хихикающего рядом друга.

– Н-ничего, – замахал тот руками и, покосившись на поле, передернул плечами. – Представление закончилось… по техническим причинам.

– А? Авария? – непонимающе спросила Капа, отвлекшись наконец от чертовой бумажки, и обвела взглядом поляну и до сих пор сияющую активированными щитами трибуну.

– Ну, можно сказать и так, – медленно проговорил Лошинский, поднимаясь со скамейки и подавая подруге руку.

– И это хорошо! – неожиданно улыбнулась девушка.

– Чего? – выпучил глаза Иван.

– Ну… это эгоизм, конечно, но я хочу открыть тему гражданских ТК в нашем бюро. А подобное происшествие на первом показе даст нам немалую фору в работе, – протараторила Капа, но, бросив взгляд на людей, по частям вытаскивающих из ямы искореженные обломки тактического комплекса, резко побледнела. До девушки вдруг дошло, что именно она сказала, и на ее ресницах повисли капли слез. – Я-а-а… я черствая дура, да, Вань?

– Тихо-тихо… тихо. – Прижав к груди содрогающуюся девушку, Лошинский мягко ее обнял и забормотал что-то успокаивающее, не замечая, как рассеиваются поднятые щиты, а над трибунами поднимается гомон взбудораженных происшествием гостей. И уж совершенно точно он не расслышал голоса с царской ложи.

– Да, здоровая конкуренция – она такая…

После слов цесаревича Михаила, произнесенных с невозмутимостью метронома, в царской ложе повисла тишина, правда, недолгая. И первым не выдержал именинник. Дотянувшись Эфиром до места уничтожения взбесившегося тактического комплекса, он недоуменно нахмурился и взглянул на старшего брата.

– Миша, а что это сейчас было? – продолжая удерживать мощный щит, тихо спросил младший. – В этом ТК… В нем ведь не было пилота, я чувствую!

– Из тебя выйдет замечательный сенсор, братец. Ручаюсь, кроме тебя, этого никто не заметил, – после недолгого молчания усмехнулся цесаревич, но увидев, как насупился Юрий, все же ответил на его вопрос: – То, что ты сейчас видел… скажем так, это была «охота на зайцев».

– Сможешь их подсчитать? – поинтересовался поднявшийся с кресла государь, глядя на младшего сына.

– Проверка боеспособности охраны, – кивнув, заговорил Юрий, загибая пальцы, и, взглянув на возведенный им самим купол, защитивший ложу от атаки ТК, уверенно продолжил: – Проверка моих умений, и… все? Хотя нет. Братец говорил о конкуренции. Рюмины? Очевидно, вы хотите, чтобы они тоже занялись темой гражданских ТК. Итого – три «зайца».

– Не то чтобы мы действительно были озабочены вопросом такой конкуренции. Ты просто не знаешь всей подоплеки этого дела, – заметил Михаил. – Скорее, мы посчитали необходимым немного осадить авторов задумки гражданских ТК. Они хорошие люди и верные вассалы, но чуть окоротить их энтузиазм будет нелишним. Без унижения и не превращая во врагов.

– Это мне непонятно, – вздохнул Юрий.

– Ничего, какие твои годы! Поймешь еще, – усмехнулся государь. – И, кстати, «зайцев» на самом деле как минимум четыре.

– А какой четвертый? – удивился Юрий.

– Ты ведь хотел отпраздновать именины в кругу семьи? – Государь положил руку на плечо младшего сына и аккуратно развернул его в сторону гостей, покидающих трибуны под пристальным вниманием рынд. – Считай, что мы исполнили твое желание. Гости останутся здесь, а мы, как и следует по протоколу безопасности, отправимся домой, в слободу, где нас ждут твои сестры и накрытый стол.

– Правда?! – Глаза младшего сына государя заблестели, и он, не сдержав порыва, крепко обнял отца. Благо в ложе не было никого, кроме них троих, а установленный Юрием щит надежно ограждал их от нескромных взглядов. Так что сейчас царевич мог безнаказанно плевать на этикет. – Спасибо, отец!

Убедившись, что младший сын не видит его лица, государь бросил хмурый взгляд на своего наследника и, сосредоточившись, открыл окно во дворец.

– Сын, сделай все правильно, – подталкивая Юрия к линии перехода, произнес он и, заметив кивок цесаревича, скрылся в моментально захлопнувшемся окне.

Сознание вернулось рывком, в один момент. И это был не тот опыт, который я хотел бы повторить, поскольку вместе с ощущением реальности ко мне пришла боль, пронзившая все тело, словно электрическим разрядом. Она была настолько сильной, что я не сдержал стона.

– Очнулся? – Голос, задавший этот вопрос, колокольным звоном отозвался в моей гудящей голове. В только что открывшихся глазах, и без того пострадавших от ударившего по ним режущего света, помутилось окончательно, и я еле успел перевернуться на бок, прежде чем содержимое моего желудка хлынуло изо рта. – Э, брат, да ты совсем плох! Чем вы его накачали?

– Бэ-двенадцать, стандарт для бескровного захвата. – Ответ на вопрос раздался откуда-то из-за спины. – Возможно, это личная реакция?

– Медика сюда. Пусть осмотрит, – бросил первый.

Послышалось какое-то шуршание, тихие, но быстрые шаги, а еще через минуту меня, все еще скрюченного в позе эмбриона и мало что соображающего, окатило теплом знакомой еще по медбоксу в Беседах диагностической техникой. А после… я вырубился.

Во второй раз возвращение в сознание прошло без осложнений. Не могу сказать, что почувствовал себя абсолютно здоровым, но и особой слабости я не ощущал. Хотя отголоски боли еще чувствовались.

Открыв глаза и убедившись, что меня окружает непроницаемая темнота, я ощупал себя и пришел к выводу, что тщательно подобранному Ольгой костюму можно помахать ручкой. То, во что я был одет, ничуть его не напоминало. Свободная рубаха вместо кителя, джинсы вместо бриджей и кроссовки взамен сапог. Ну, хоть чистое… А теперь пора и осмотреться. «Кошачий глаз» включился без малейших проблем… и я вздохнул. Бетонный мешок без единого окна. Только забранное частой решеткой вентиляционное отверстие под потолком, слишком узкое даже для моего компактного тела, да низкая стальная дверь в дальней стене, которую не вынести и под моим любимым разгоном. Я попытался было открыть окно, но и тут меня ждал большой облом. Эфир вибрировал, дрожал, не позволяя взять его под контроль, и ускользал от моей воли, словно песок сквозь пальцы. Очередной «белый куб», что ли?! Только этой гадости мне и не хватало для полного счастья!

Грохот открывающейся двери заставил меня бросить попытки обуздать взбунтовавшуюся силу и приготовиться использовать те возможности, что остались в моем распоряжении. А это немало. Если судить по успешному применению «кошачьего глаза», проблем с разгоном у меня быть не должно.

– Угомонись, Кирилл. Здесь никто не желает тебе вреда, – резко произнес возникший в дверях мужчина.

– Ваше высочество? – удивился я. Вот не ожидал…

– Узнал, значит? Хорошо. Следуй за мной, есть разговор, – удовлетворенно кивнул цесаревич и, развернувшись, вышел в коридор.

Галереи, переходы и лестницы сменяли друг друга. Серые стены, освещенные тусклым светом забранных стальными решетками плафонов, редкие двери, тяжелые, массивные, похожие одна на другую, без номеров или иных опознавательных знаков… и редкие белые короба в нишах, от которых я и ощущал то самое возмущение, что не позволяло мне воспользоваться эфирными техниками. Дрянная штука.

Уже четверть часа мы шагаем по подземному лабиринту, расположившемуся под Александровским кремлем. Но вот идущий впереди в окружении двух предельно настороженных охранников Михаил остановился перед очередной дверью. Та отворилась словно сама по себе, и шедший в двух шагах за моей спиной рында осторожно подтолкнул меня к дверному проему, в котором уже исчез царский сын.

– Располагайся, Кирилл, – кивнул мне наследник, указав на небольшой двухместный диван, стоящий в углу уютной, заставленной книжными шкафами комнаты. Сам же цесаревич устроился за широким рабочим столом, расположенным рядом. – Чай, кофе? Разговор будет долгим, так что не стесняйся.

– Кофе, пожалуй. – В ответ на мою реплику Михаил кивнул замершему в дверях рынде, и тот моментально исчез из виду, чтобы вернуться через пару минут с огромным серебряным подносом, заставленным чашками и блюдцами с какими-то сластями и возвышающимся посредине кофейником.