Она положила щетку с серебряной ручкой на вышитую салфетку, постеленную на туалетном столике розового дерева. Лаура сама вышила на салфетке изящные розовые бутоны с изумрудными листьями и сложную кружевную бахрому. Вышивание помогало ей убить время, заполнить пустые часы. Сейчас ей казалось, что она всю жизнь убивала время. Все ее дни были пустыми до того мгновения, как в ее жизнь ворвался Коннор.

— Коннор… — прошептала она, и ее пульс участился при звуках его имени.

Она скрестила руки, обхватив себя за плечи. Ей хотелось почувствовать жар его объятий. Она закрыла глаза, представляя нежное прикосновение его губ, тепло, обвевающее ее кожу, как летний ветерок.

— Глупая женщина! — сказала она незнакомке в зеркале, со щеками, залитыми краской. — То, о чем ты мечтаешь, — невозможно. С Коннором у тебя нет будущего.

Она медленно сделала глубокий вдох. Ее грудь поднялась, нежные соски прикоснулись к мягкой голубой фланели платья, и по всему ее телу пробежала дрожь. Коннор разбудил в ней страсть, угрожавшую поглотить ее.

— Ты должна быть осторожна, — предостерегла она незнакомку в зеркале. — Очень, очень осторожна.

За спиной она заметила какое-то движение — белая тень, промелькнувшая в углу зеркала. Обернувшись, Лаура увидела около кровати Цыгана, глядевшего на нее так, как будто собака читала все ее мысли.

— Что ты тут делаешь? Странно, что ты осмеливаешься показываться мне на глаза после того погрома, который ты учинил.

Цыган пересек комнату и уселся перед ней, глядя на нее своими умными глазами.

— Ты должен понимать, как тебе повезло, что отец не вышвырнул тебя на улицу.

Цыган ткнулся своим холодным носом в ладонь Лауры.

— Вижу, ты хочешь извиниться. — Лаура, мгновение поколебавшись, прикоснулись к голове собаки, погрузив пальцы в мягкую шерсть. — Впредь ты должен вести себя лучше, если хочешь жить у нас.

Собака жалобно завыла, как бы прося прощения.

— Хорошо. Я тебя прощаю, — вздохнула Лаура, почесывая у пса за ушами. — Мы все иногда совершаем ошибки.

Лаура могла только надеяться, что она исправит свою ошибку, очень серьезную ошибку, которую совершила, позволив себе влюбиться в неподходящего человека, прежде чем она приведет к катастрофе. Нужно держаться подальше от этого человека. Ей придется как-то справиться с опасным влечением, которое она чувствует к Коннору.

— Пожалуйста, делайте, как я говорю! — Софи передернула стрелки часов в библиотеке, ставя их на текущее время: полночь. Полночь казалась ей самым подходящим временем, чтобы чуть-чуть попрактиковаться в магии.

Она заглянула в раскрытую книгу.

— Часы стоят, идти не хотят. Слушайте меня, вот просьба моя. Как прежде, ходите, и стрелки вертите.

Софи затаила дыхание. Ничего не произошло.

— Медный маятник, выполняй приказ. Не стой на месте, качайся, как прежде.

Маятник покачнулся сначала в одну сторону, затем в другую, лениво, как старый человек, потягивающийся после долгого сна. Наконец, он нашел нужный ритм и бойко закачался, отмеряя уходящие секунды.

— Ура! Получилось! У меня получилось!

— Что получилось? — спросил Дэниэл, входя в комнату.

— Ох! — Софи поспешно обернулась лицом к нему, прижимая книгу к груди.

— Прошу прощения, я не хотел вас напугать.

— Я думала, что все уже спят.

— Я не могу заснуть. — Он подошел к ней, и она заметила торчащие из-под темно-синего бархатного халата штанины пижамы.

Щеки Софи залились краской, когда она вспомнила, что держала эти штанины в руках. Настоящая леди на ее месте поспешила бы удалиться. Настоящая леди никогда не останется в обществе джентльмена, одетого для сна, в то время как она сама одета в одну лишь ночную рубашку и халат. Однако, когда он подходил к ней с улыбкой, играющей на губах, Софи поняла, что ей вовсе не хочется быть настоящей леди.

Он остановился в футе от нее — так близко, что ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть в его темные глаза.

— Вам не дает спать сознание своей вины? — спросил он.

Софи еще крепче прижала книгу к груди. Неужели он все видел и слышал?

— Вины?

— Вины за то, как ловко вы провели меня с этим волком. Вы знаете, что не оставили мне выбора?

В библиотеке было холодно, камин давно погас, но Софи не чувствовала озноба. Дэниэл

стоял совсем рядом с ней, и тепло его тела согревало ее, как огонь.

— А вам хотелось выбирать?

— Нет. — Дэниэл покачал головой, улыбнувшись, как будто обнаружил что-то новое и забавное в мире, в котором не осталось загадок. — Хочется думать, что вы были правы; едва ли я мог бы выгнать беззащитное животное на мороз.

— Конечно, не могли.

«Странно, как лицо человека может измениться всего за несколько часов», — подумала Софи. Тень щетины покрывала его щеки, скапливалась в глубокой ямке подбородка. Ей захотелось узнать, что можно почувствовать, если прикоснуться к его щетине кончиками пальцев.

— Тот Дэниэл, которого я знала, слишком хорошо понимал, что такое честь и ответственность, чтобы совершать что-либо немилосердное.

— Тот Дэниэл, которого вы знали? — Он нахмурился, и меж его темных бровей залегла глубокая морщина. — Вы говорите так, будто я умер.

— Неужели? — Софи смотрела в его темные глаза, чувствуя, как время отступает, вспоминая тот единственный раз, когда он обнимал ее. Двадцать один год прошел с тех пор. Целая вечность с того вечера, как он танцевал с ней тот единственный вальс, то единственное мгновение, которое она хранила между страниц памяти, как засохшую розу. Помнит ли он тот бал?

— Прошло столько времени с тех пор, как мы были друзьями, — продолжала она. — Тогда мы были еще детьми. Наверно, в каком-то смысле мы действительно умерли. Те люди, которыми мы были тогда, больше не существуют.

Он рассматривал ее лицо, стиснув зубы, и в его взгляде появилось что-то свирепое, как будто он боролся с мрачным демоном, преследовавшим его целую вечность.

Он глубоко вздохнул.

Софи затаила дыхание.

— Софи, я…

Прижав книгу к груди, она застыла в ожидании, надеясь услышать слова, которые унесут прожитые годы, — слова, которые могут воплотить в жизнь ее вечную мечту.

Но Дэниэл отвернулся.

Софи почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Глупая старая дева, размечталась попусту!

Дэниэл подошел к окну и раздвинул темно-красные бархатные шторы. Заскрипели кольца, скользящие по медному стержню. Он распахнул ставни, как будто был пленником, спасающимся бегством. Сквозь обмерзшие стекла струился лунный свет, освещая лицо страдающего человека.

— Я думал о том, что вы сказали сегодня. О Лауре. Вы были правы — я не знаю свою родную дочь.

Софи стояла рядом с часами, маятник которых отмечал уходящие секунды.

— Еще не поздно познакомиться с ней.

— Она относится ко мне с уважением, но без любви — как к незнакомцу.

Проводите с ней побольше времени. Завтра мы идем в театр. Присоединяйтесь к нам

— В театр… — Он смотрел на часы за спиной Софи, как будто глядел в прошлое, и на его губах появилась печальная улыбка. — Я не был в театре двадцать пять лет.

— Завтра дают оперетту «Пираты Пензанса». — Софи затаила дыхание, сердце безумно колотилось при мысли о том, что он целый вечер будет рядом с ней. — Я уверена, что вам понравится.

— Сомневаюсь, что завтра смогу выбраться.

Софи смотрела на него, чувствуя, как сердце сжимается от боли и разочарования.

Дэниэл нахмурился и стиснул зубы, на его щеке заиграл желвак.

— Я должен заниматься делами компании.

Софи глубоко вздохнула.

— Конечно.

Засунув руки в кармана халата, он отвернулся к окну.

— Коннор вскружил Лауре голову. Это заметно по тому, как она смотрит на него.

— Коннор любит ее и хочет жениться на ней.

— Что вы знаете об этом молодом человеке? — Дэниэл сжал засунутые в карманы руки в кулаки. — Откуда вы знаете, что он не охотник за приданым? Откуда вы знаете, что он не пустит по ветру все, что я с таким трудом создал?