Он понимал, что видение встревожило ее, и подозревал, оно пошатнуло решимость выпроводить его через дверь и из ее жизни.

Спар знал, что Фелисити терпит его постоянное присутствие, только потому что реально почувствовала угрозу ночных. Увидев все воочию, еще бы она не почувствовала! Однако, не претворялась, что счастлива от этого.

В течение первого часа после возвращения из больницы Фелисити была поглощена рассказом о своем видении, ответами на вопросы Спара и обсуждением необходимости поделиться информацией с Эллой и Кесом.

То, что Фелисити видела Иерофанта, ставило ее в уникальное положение — рядом с высшими чинами Общества. И не важно, как мало она видела.

Они оба согласились, что необходимо позвонить другому Стражу и его Хранителю, но были вынуждены оставить сообщение, когда никто не ответил.

Спар видел, что она обеспокоена, по тому, как Фелисити застыла на краешке стула, прежде чем подняться и начать вышагивать по комнате.

И потемнение метки лишь добавляло обеспокоенности, пока Спар не спросил, есть ли какой-то способ отвлечь ее от проблем.

На все, что было связано с выходом из безопасности дома, он сразу наложил вето. Спар предпочел бы расположиться в хорошо построенной каменной крепости, но понимал, что это невозможно. По крайней мере, в доме они могут защититься.

Он уже изучил оба этажа и узнал все входы и выходы. Их было слишком много, что ему не понравилось, но, зная их расположение, было проще вычислить, откуда скорее нападет враг.

Спар мог предугадать реакцию Фелисити, включающую в себя повышение голоса, яростную жестикуляцию и множество ругательств, сказанных на языке, который он едва мог распознать. Хотя и учился, слушая Фелисити, когда она выходила из себя.

Они долго спорили, пока Фелисити не заявила, что сбежит, как только Спар отвернется. Хотя он сомневался, что не сможет ее остановить, учитывая, что ей сон нужнее, чем ему.

Она не шутила, говоря, что не потерпит положение заключенной в собственном доме. В итоге, Спару пришлось научиться новому человеческому понятию: компромиссу.

Они сошлись на том, что Фелисити пообещала не покидать помещение, а он расширил область, где можно находиться, включив первый этаж.

Оказалось, что квартира находилась над магазином пожилой четы, вырастившей Фелисити. После их смерти, Фелисити унаследовала дом и превратила художественный магазин дедушки в собственную студию.

Спару не понравились высокие окна, выходившие на улицу, но он хотя бы мог сесть между ними и своей подопечной. Что и сделал, едва они оказались в студии, и теперь наблюдал, как маленький человечек суетилась, включала освещение, устанавливала подставки и ставила огромный холст на потрепанный, весь в пятнах мольберт.

— Ты художница?

Комната была огромной, заполненной наполовину готовыми произведениями искусства, различными предметами, которые Спар мог бы посчитать орудиями пытки, и парой предметов мебели больше для необходимости, чем для уюта. Низкий голос практически эхом раздался по полупустому помещению.

— И да, и нет, — ответила Фелисити, сосредоточившись на кистях, которые вытирала о тряпку, смоченную в отвратительно воняющей жидкости. — Я рисую, но не этим зарабатываю на жизнь. Реставрирую произведения искусства для музеев и частных коллекционеров. Иногда берусь за рекламу, как делал папа. Точнее дедушка. У него был бизнес по изготовлению плакатов, но такое не для меня. Правда для старых друзей семьи занимаюсь и этим.

После кафе и больницы Фелисити переоделась, и теперь на ней были надеты потрепанные брюки, очень похожие на военные.

От талии до колен их покрывали пятна краски. Спару понимал, зачем она надевает такие штаны, у них много карманов, в которых лежали различные флаконы, бутылочки, тюбики, тряпочки и инструменты.

К штанам Фелисити натянула такую же запятнанную майку, которая когда-то была черной, а сейчас же приобрела оттенок старого асфальта.

В комнате было тепло, очевидно для комфортной работы, но Спару стало жарко при виде оголенных плеч и рук Фелисити.

И то, как ткань облегала ее фигуру, лишь все усугубляло.

Всякий раз, когда Фелисити поворачивалась, майка задиралась, оголяя кожу живота, и у Спара текли слюнки от желания узнать, такая же на вкус ее кожа, как и губы.

Он поднял глаза на ее лицо, встретился с хмурым взглядом и откашлялся. Нужно отвлечься.

— Ты говорила, что тебя вырастил дедушка, — произнес Спар, подумав, что разговор отвлечет его. — А где родители?

— Бабушка и дедушка. — Она пожала плечами и начала выдавливать краску на палитру. — Родители были не при делах. Отца я никогда не знала. Он был просто парнем мамы, которая о себе едва могла позаботиться, не то, что обо мне. У нее были проблемы с наркотиками. Отдать меня своим родителям стало лучшим ее решением.

В голосе Фелисити не было горечи, что удивило Спара. Он всегда считал, что люди сильно привязаны к родителям.

— Бабушка и дедушка были замечательными. Они меня вырастили. Я — их дочь, а они — мои родители. У меня было лучшее детство, на которое можно рассчитывать.

— Дедушка научил тебя рисовать?

Фелисити улыбнулась.

— Как и многому другому. Он научил меня рисовать, управлять делом, чинить машины, на самом деле чинить все, где есть мотор. Летом перед моим шестнадцатым днем рождения с кладбища автомобилей он прикатил Tiger. Мы четыре месяца его восстанавливали, чтобы я научилась на нём ездить к моменту получения водительских прав.

Ее голос наполнился нежностью. Спар внезапно обнаружил, что завидует ее дедушке, который занимал огромное место в сердце Фелисити.

— А бабушка научила меня готовить, жульничать в карты и ругаться на литовском.

— Литовском? — Спар покачал головой. — А я все гадал, что это за язык. Я разговариваю на русском и понимал, что в твоем языке не так.

Фелисити улыбнулась, делая мазок черной краски на полотне.

— Да, литовский. Бабушка и дедушка родились в Канаде, но их родители эмигрировали в страну в 20-х годах.

— Кажется, они были замечательными.

— Да. — Она опустила кисть в банку с жидкостью и потянулась за другой кистью. — А ты? У Стражей есть семьи?

Она мельком на него взглянула, но затем сосредоточилась на картине. И уже было видно, что напряжение покидает ее плечи, демонстрируя Спару, как искусство ее успокаивает.

Он обязательно будет приводить ее сюда, пока не минует угроза. Такая отдушина поможет Фелисити справиться со сложившейся ситуацией.

— Моя семья — другие Стражи, — ответил Спар, радуясь, что она захотела побольше узнать о нем. — У меня нет мамы или папы, потому что мы не рождаемся, нас призывают.

— Как это?

— Я не рождался и никогда не был ребенком. Меня призвали в эту реальность.

— Академия, верно?

— Да-а-а-а, — протянул Спар. — На самом деле, каждого из нас призвали, когда над миром нависала громадная опасность, так что мы обязаны быть готовыми к сражению.

— Смею предположить, поэтому ты держишь при себе эти огромные копья?

— Они — прекрасное оружие, хотя некоторые Стражи не пользуются оружием как таковым. При помощи зубов и клыков можно нанести достаточно вреда.

Фелисити поморщилась.

— Ага, прекрасный образ. — Она наложила еще несколько слоев краски на холст, а Спару все никак не удавалось определить, что именно девушка рисует. — И когда же тебя призвали? Ну, сколько вам, парни, лет?

— Первый вызов поступил более семи тысяч лет назад согласно человеческому летоисчислению.

Фелисити резко повернула голову и уставилась на Спара с открытым ртом. Он понял ход ее мыслей и улыбнулся.　

— Однако, я не такой древний. Как и мои братья, я не существовал в этой реальности все это время. Троих вызвали еще до рождения Христа, и они считаются среди нас самыми древними. А четверым дали жизнь позже в разное время, дабы заменить павших в бою.

Фелисити свела брови. Выражение ее лица оставалось серьезным, когда она вернулась к картине.