В ответ Пегги писала: «Похоже, это очень распространенный слух, но в нем нет ни грана правды. И теперь я спрошу тебя, можешь ли ты представить себе бедных людей, подобных мне, отвергающих 40 долларов — не говоря уже о 40 тысячах?»
Судя по предварительным заказам, сделанным книготорговцами в марте, можно было ожидать, что роман будет иметь успех более чем средний. Однако и Лу, и «Макмиллан» по-прежнему ждали какого-то знака со стороны, который помог бы составить списки бестселлеров. И вот, наконец, 15 апреля Джордж Бретт получает письмо от главного редактора клуба «Книга месяца», в котором говорится, что роман «Унесенные ветром» вошел в список избранных клубом произведений и что список этот будет разослан подписчикам в июле, августе или сентябре. Клуб планирует также закупить для начала 50 тысяч экземпляров романа и согласен уплатить 10 тысяч долларов за эксклюзивные права для книжных клубов.
Джон был в командировке в Саванне по делам своей фирмы, когда Лу позвонила Пегги, чтобы сообщить эту новость, а Джордж Бретт прислал подтверждающее письмо, в котором были перечислены все пункты соглашения между издательством Макмиллана и клубом «Книга месяца».
В течение нескольких дней Пегги держала все эти новости при себе. Телефонные переговоры на дальние расстояния относились в семье Маршей-Митчеллов к числу «экстравагантных трат», и потому Пегги не хотела звонить Джону, чтобы поделиться с ним полученной новостью.
В конце концов она показала письмо Бретта отцу, который был для нее, по словам Пегги, не только отцом, но и самым суровым критиком, как-то однажды откровенно сказавшим, что «ничто в мире не заставило бы его прочитать книгу дочери еще раз и ничто в мире, за исключением того факта, что Пегги его дочь, не заставило бы его прочитать эту книгу хотя бы однажды». Ему казалось «очень странным, что какая-то разумная организация может выбрать эту книгу», мысль, с которой Пегги охотно согласилась.
Когда через несколько дней Джон вернулся домой, Пегги пребывала в отчаянии. Она решила, что книгу ждет ужасный провал в качестве выбора клуба и что она лишь обременяет всех, имеющих к ней отношение. На что Джон мягко ответил, что она «дурочка».
Как только Медора узнала новость о выборе клуба «Книга месяца», в «Атланта Джорнэл» тут же появилась заметка об этом. Лу была в бешенстве: она считала, что «Макмиллан» должен первым сообщить о романе, и едва не ликовала, когда рекламное объявление на трех страницах, подготовленное издательством, появилось в «Publishers Weekly».
Пегги реклама понравилась («Герои романа — это люди, с которыми мисс Митчелл жила, атмосфера — та же самая, какой она дышала с рождения»), но вот фото автора, сопровождавшее рекламу, по ее мнению, никуда не годилось, ибо делало ее лицо «длинным и острым, вместо квадратного» и придавало ей «противное крысиное выражение». Пегги писала Лу: «Я даже репетировала, чтобы выглядеть похожей на кошку, но никогда — на крысу». Действительно на фото она выглядела даже лучше, чем в жизни: глаза казались большими и живыми, улыбка — задумчивой и очаровательной.
«Крысиная» фотография появилась в бюллетене клуба «Книга месяца», и Пегги просила Лу убрать ее и заменить новой, которую она вышлет, а кроме того, по словам Бесси, она просила, чтобы в бюллетене слова «цветная девушка» были заменены на слова «цветная леди», якобы для пожилых читателей.
В апреле в «Publishers Weekly» появилась первая рецензия на роман, в которой после щедрых похвал в адрес героев, характеров, манеры повествования и исторической достоверности говорилось, что «“Унесенные ветром”, весьма вероятно, станут величайшим из американских романов». Другая газета утверждала, что «готовящийся к выпуску роман «Унесенные ветром», без сомнения, возглавит списки бестселлеров сразу же, как только выйдет».
Пегги, уже признанная ведущим писателем издательства Макмиллана, тем не менее отказывалась даже подумать о том успехе, который, возможно, ожидает ее впереди. Лу предупреждала ее, что к этому следует себя подготовить, и просила соблаговолить согласиться на кандидатуру Анни Уильямс в качестве ее полномочного представителя, поскольку теперь, после выбора, сделанного клубом «Книга месяца», они получили на руки козырь, позволяющий им просить достаточно высокую сумму за права на экранизацию.
Но Пегги по-прежнему испытывала стойкую неприязнь к мисс Уильямс и к самой мысли о том, что кто-то еще, кроме юристов «Макмиллана», будет иметь дело с любыми предложениями в отношении смежных прав, которые она может получить в будущем. «Я знаю вас и не знаю никаких других агентов», — писала она Лэтему. А в письме к Лу заявила, что не представляет, как это она должна будет отдать мисс Уильямс 10 процентов от стоимости сделки по продаже романа кинокомпании.
С самого начала все домашние Маршей и Митчеллов рассматривали роман как мимолетный счастливый случай, а это значило, что какую бы сумму Пегги за него ни получила, ею и следовало удовлетвориться, и все трое мужчин ее семьи намеревались ожидать получения причитающихся долларов. Им даже в голову не приходило, что мисс Уильямс на своем месте, что у нее есть необходимые опыт и знания, а потому и сделку она может заключить куда более выгодную, чем это сделали бы юристы «Макмиллана».
Даже несмотря на то, что Анни Уильямс была уроженкой Техаса, а потому мнила себя «сестрой всех южан», Пегги считала ее назойливой и бесцеремонной. И, уж конечно, делу не могло помочь то, что мисс Уильямс без всякой задней мысли выбрала вечер 24 апреля, чтобы позвонить Пегги, в надежде хоть как-то улучшить их отношения.
Была пятница, и Марши собирались в оперу. Испытывая слабое недомогание, большую часть дня Пегги собиралась провести в постели. Но просьбы, одна за другой, посыпались на нее с утра. Еще до завтрака в дверях появилась женщина, готовившая по гранкам романа рецензию на него для небольшой местной газеты, чтобы поговорить с автором. Польщенная услышанными из уст журналистки похвалами, Пегги позволила ей проговорить почти все утро — пока не раздался звонок от друга, у которого мать сломала ногу и которому не с кем было оставить ребенка, чтобы отвезти ее в больницу. Пегги тут же согласилась сама подвезти больную женщину в госпиталь и в результате пропустила уже не только завтрак, но и ланч.
Дальше было не легче: в больнице ее нашла Бесси, чтобы сообщить, что одна из знакомых Пегги, женщина пожилая, бедная и больная, выселена из своего дома. И забота об этом заняла остаток дня. Домой Пегги попала лишь к вечеру, имея в запасе двадцать минут на то, чтобы поесть, одеться и ехать в оперу. И вот тут-то и раздался звонок мисс Уильямс.
Пегги сказала ей, что больна и не в состоянии сейчас говорить, вместо того чтобы прямо объяснить, что торопится в оперу. Выразив свое сочувствие, мисс Уильямс, тем не менее, продолжила разговор. Она сказала, что хотела бы, чтобы Пегги позволила ей возобновить свою деятельность в качестве агента по продаже романа в кино и что им следовало бы обсудить, как наилучшим образом соблюсти интересы автора. И вот тут, по словам самой Пегги, она «взорвалась» и заявила мисс Уильямс, что не давала ей никаких полномочий. Неустрашимая мисс, проигнорировав это заявление, продолжала настаивать на встрече и необходимости обсудить дело. Пегги ответила, что не намерена сейчас что-либо решать, потому что, «когда больной человек принимает какие-либо решения, они всегда оказываются неверными». Более того, заявила Пегги, если мисс Уильямс читала книгу, то она должна знать, что это не самый лучший материал для кино. Анни Уильямс книгу читала и с мнением Пегги не согласилась, но все равно звонок лишь ухудшил и без того тупиковые отношения двух женщин.
На самом же деле единственной ошибкой мисс Уильямс было то, что она позвонила Пегги в неподходящий момент. И Пегги, хоть это и может показаться странным, так никогда и не простила ей этот звонок. В письмах к Лэтему, Лу и Джорджу Бретту она объясняет, что мисс Уильямс была причиной ее похода в оперу на голодный желудок, подробно описывая при этом, почему за весь день она так и не смогла ни разу поесть. Даже в письмах, написанных много позже, она вспоминает Анни Уильямс не иначе как «леди, которая намеревалась заморить меня до смерти».
