Эту ночь он провел далеко от берега и от своей хижины, в надежном убежище – развилине гигантского дерева, футов на сто от земли. Он опять поел вволю, на этот раз мяса Бара – оленя, которого поймал своим быстрым лассо.

На следующий день он с утра пустился снова в путь, держась по-прежнему течения потока. Три дня продолжал он свои поиски, пока не пришел в такую часть джунглей, где никогда не бывал. Здесь местность была выше и лес реже, а вдали, в просвете между деревьями, виднелась широкая равнина и цепь мощных гор за ней. Тут, на открытых полянах, попадалась новая дичь – бесконечное число антилоп и большие стада зебр.

На четвертый день ноздри его неожиданно втянули совершенно новый запах, пока еще едва уловимый, то был запах человека, но на большом расстоянии. Человек-обезьяна затрепетал от удовольствия. Все чувства у него были напряжены, когда он быстро и ловко втихомолку подвигался между деревьями туда, где была добыча. Он скоро нагнал его – одинокого воина, мягко шагающего в джунглях.

Тарзан следовал поверху шаг за шагом, поджидая, пока деревья расступятся и удобнее будет метнуть веревку. Пока он преследовал ничего не замечающего человека, новые мысли зашевелились у человека-обезьяны, мысли, источник которых надо было искать во влиянии цивилизации. Он вспомнил, что цивилизованный человек никогда не убивает другого без всякого повода, хотя бы незначительного. Положим, Тарзану нужны были оружие и украшения этого человека, но разве нельзя получить их, не убивая?

Чем больше он об этом думал, тем более отвратительным казалось ему без надобности прекратить жизнь человеческую. И пока он обсуждал сам с собой, как ему поступить, они вышли на поляну, на противоположном конце которой стояло обнесенное частоколом селение, состоящее из хижин формы пчелиного улья.

Когда воин вышел из лесу, Тарзан уловил взглядом внизу бурое тело, ползшее по его следам в траве – это был Нума-лев. Он тоже преследовал черного. В одну минуту Тарзан сообразил, какой опасности подвергается туземец, и отношение его к тому, в ком он недавно еще видел добычу, сразу изменилось: теперь это был уже свой брат-человек, которому угрожает общий враг.

Нума вот-вот бросится, некогда было перебирать разные способы и взвешивать возможные результаты. И сразу, почти одновременно, лев выпрыгнул из кустов за уходящим черным, Тарзан испустил предостерегающий крик, черный обернулся и увидел, что Нума остановлен на полпути волокнистой веревкой, петля которой обвилась вокруг его шеи.

Человек-обезьяна действовал так быстро, что не успел приготовиться, чтобы устоять против толчка и перевеса, который получился, когда веревка натянулась под огромной тяжестью Нумы; веревка действительно задержала льва, и он не успел вонзить своих когтей в тело черного человека, но Тарзан потерял равновесие и полетел на землю в шести шагах от взбешенного зверя. С быстротой молнии Нума бросился на нового врага, и беззащитный Тарзан был на этот раз к смерти ближе, чем когда-либо. Спас его черный воин. Сразу поняв, что он обязан жизнью этому странному белому человеку, он понял в то же время, что только чудом тот может уйти от страшных острых клыков, которые чуть было не вонзились в его собственное тело.

С быстротой мысли он отнес свое копье назад и затем изо всех сил, со страшным напряжением мышц, отчетливо обнаружившихся под отливающей как эбеновое дерево кожей, бросил его в зверя. Окованное железом оружие не дало промаху и пронзило гладкое туловище Нумы от правого бока до левого плеча. С ревом ярости и боли зверь обернулся и бросился опять на черного. Не успел сделать дюжину шагов, как веревка Тарзана снова остановила его, а когда он повернул к человеку-обезьяне, он зарычал от новой боли: зубчатая стрела до половины вошла в его тело; опять он остановился, но тут Тарзан успел уже дважды обежать с веревкой вокруг ствола большого дерева и закрепить конец.

Черный понял, в чем дело, и осклабился, но Тарзан знал, что надо торопиться прикончить Нуму, пока ему не удастся ухватить зубами тонкую веревку. Подбежать к черному и вытащить длинный нож у него из ножен, было делом одной секунды. Потом он знаками показал черному, чтобы тот продолжал выпускать в зверя стрелы, пока он попытается подобраться к нему с ножом. И пока один, стоя с одной стороны, усиливал мучения зверя, другой осторожно подползал с другой. Нума неистовствовал, он выл, рычал, ревел в ярости и, поднимаясь на задние лапы, старался дотянуться то до одного, то до другого из своих мучителей.

Наконец, ловкий человек-обезьяна улучил момент и бросился слева к зверю. Огромная рука обвила бурую шею, и длинное лезвие погрузилось с неумолимостью рока прямо в лютое сердце.

Тарзан поднялся, и белый человек и черный человек, стоя над трупом убитого зверя, посмотрели друг другу прямо в глаза, потом черный сделал знак мира и дружбы, и Тарзан от обезьян ответил ему тем же.

Шум борьбы Тарзана с Нумой привлек взволнованную толпу дикарей из селения, и через несколько минут после того, как лев умер, их окружили гибкие, черные воины, которые жестикулировали и засыпали их тысячами вопросов, не давая им времени отвечать.

Потом появились женщины и дети – живые, любопытные – и при виде Тарзана, вопросы посыпались еще неутомимей. Наконец, новому другу человека-обезьяны удалось заставить себя слушать, и, когда он закончил, между жителями селения началось соревнование: кто больше почестей воздаст странному существу, спасшему их товарища и сразившемуся один на один с лютым Нумой.

В конце концов они повели его к себе в деревню и натаскали ему даров: птиц, и коз, и вареной пищи. Когда он указал на их оружие, мужчины поспешили принести копье, щит, лук и стрелы. А его первый приятель подарил ему нож, которым Тарзан убил Нуму. Не было ничего, чего бы ему не отдали, скажи он одно слово.

– «Насколько это проще», – думал Тарзан, – «чем убивать и грабить для удовлетворения своих нужд». Как близок он был к тому, чтобы убить этого человека, которого до того никогда не видел и который сейчас всеми имеющимися у него примитивными способами выражает свою дружбу и расположение к нему, чуть было его не убившему. Тарзану от обезьян было стыдно. Впредь он будет убивать людей только, если узнает, что они того заслуживают.

Тут он вспомнил Рокова. Хотелось бы ему остаться с глазу на глаз с русским в темных джунглях, хотя бы на несколько минут. А если бы он мог видеть, как в это самое время Роков с увлечением отдается задаче заслужить расположение красивой мисс Стронг, он, вероятно, еще сильнее пожелал бы отмерить негодяю ту кару, которой он заслуживал.

Первая ночь Тарзана среди дикарей прошла в дикой оргии в его честь. Было пиршество, потому что охотники принесли антилопу и зебру, и было поглощено много штофов слабого туземного вина. Когда воины плясали при свете костров, Тарзан снова изумился пропорциональности их фигур и правильности черт, типичных для Западного Берега плоских носов и толстых губ не было и в помине. В состоянии покоя на лицах мужчин лежало выражение ума и достоинства, многие женщины очень располагали в свою пользу.

Во время плясок Тарзан впервые обратил внимание, что на некоторых из мужчин и на многих женщинах были золотые украшения, главным образом, браслеты и запястья, очень тяжелые, очевидно, кованые. Когда он выразил желание осмотреть их, собственница одного из таких браслетов сняла его и, протянув Тарзану, знаками дала понять, что просит его принять браслет в подарок. При ближайшем осмотре оказалось, что украшение сделано из самородного золота, что очень удивило Тарзана, так как он никогда не видел золотых украшений на дикарях Африки, разве мелкие безделушки, которые прибрежные жители покупают, выменивают или выкрадывают у европейцев. Он пробовал узнать у своих хозяев, откуда они берут этот металл, но они не понимали его.

Когда пляски закончились, Тарзан собрался уходить, но они почти умоляли его воспользоваться их гостеприимством и поселиться в большой хижине, которую вождь отвел специально для него, в стороне от остальных. Он пробовал объяснить им, что вернется утром, но они не понимали. Когда он наконец отошел от них и направился в конец поселка, в противоположную от ворот сторону, они еще больше недоумевали.