– Продолжайте, – распорядился О'Мара.

– До сих пор мне не понятен фундаментальный философский механизм этого явления, – продолжал Лиорен, – но я обнаружил, что в определенных обстоятельствах личные извинения, пусть и постыдные для того, кто их приносит, способны утешить жертву преступления – хотя бы за счет того, что жертва понимает, что обидчик несет справедливое наказание, получает возмездие. Похоже, отмщение, даже в юридическом смысле, не удовлетворяет жертву целиком и полностью, а искренне выраженное сожаление преступника о содеянном способно уменьшить боль, сгладить чувство потери. А когда за просьбой простить следует прощение со стороны пострадавшего, это благо как для жертвы, так и для виновного.

Когда я назвал себя, придя в палату кромзагарцев, – Лиорен тяжело вздохнул, – я был готов к тому, что меня могут убить. Но я больше не хотел умирать, поскольку меня очень интересует работа в вашем отделении и, вероятно, я мог бы еще многое сделать тут. Однако я верил, твердо и непоколебимо верил, что должен унять боль, причиненную кромзагарцам, должен извиниться перед ними. И я сделал это. Того, что произошло потом, я не ожидал.

Очень тихо, едва слышно, О'Мара спросил:

– Вы пытаетесь уверить меня в том, что вы, обладатель Синей Мантии Тарлы со всеми вытекающими из этого последствиями, принесли кромзагарцам извинения?

Лиорен посчитал, что уже ответил на этот вопрос, поэтому продолжил рассказ:

– Я забыл о том, что до болезни и вызванной ею вражды кромзагарцы были вполне цивилизованной расой. Они дрались друг с другом так одержимо из-за того, что стремились столь непостижимым образом продлить свой род. Но и в драке они научились владеть собой, не поддаваться страху, злобе и ненависти, потому что любили и уважали соперников, которых между тем забивали до полусмерти. Они переживали из-за ран, нанесенных сородичам. Они бы не смогли продолжать драться и при этом любить и уважать друг друга, если бы не научились просить прощения и прощать.

Только способность прощать позволила кромзагарской цивилизации выжить.

И вдруг Лиорен воочию представил себе окруживших его кромзагарцев и умолк, потому что начни он сейчас рассказывать О'Маре о своих чувствах в тот момент, то выказал бы слабость, поистине постыдную для любого тарланина. Но теперь он уже понимал, что такая минутная слабость простительна. Собравшись с духом, он продолжал:

– Они отнеслись ко мне, как к своему соотечественнику, как к другу, который совершил ужасный проступок, который, пытаясь спасти их расу, чуть не погубил ее.

Они простили меня и даже поблагодарили. Но они боятся возвращаться на Кромзаг, – торопливо добавил Лиорен. – Они очень благодарны Корпусу Мониторов за разработку программы их реабилитации, забота по отношению к ним им понятна. Они сказали, что готовы сотрудничать во всех областях. Однако перед ними стоит тяжелая психологическая проблема: они боятся, что уже не сумеют жить в отсутствие сильного непрерывного стресса. Они не верят в то, что их судьба – жить в покое и радостях материальных благ. Судьбы кромзагарцев – понятие религиозное. Я рассказал им о расовой памяти гоглесканцев, о Темном Демоне, который толкает их на разрушения, и о том, как борется с этой расовой памятью Коун. Я рассказал им и о страшных трудностях Защитников Нерожденных – словом, утешал и приободрял кромзагарцев, как только мог. В моем отчете все это будет описано подробно. Не думаю, что у психологов в составе Корпуса Мониторов возникнут на этой почве серьезные проблемы. Жаркие религиозные споры, которые кромзагарцы вели с огромным энтузиазмом, были прерваны появлением охранника.

Откинувшись на спинку стула, О'Мара сказал:

– Рисковали вы, конечно, здорово, но говорят, дуракам везет – вы уж меня простите. Это такая пословица. Мне кажется, в ближайшее время вы можете стать выдающимся специалистом по разновидовому богословию, судя по тому, материалы какого рода вы изучаете в свободное от работы время. Область эта крайне щепетильная, и сотрудники нашего отделения предпочитают по возможности ее не затрагивать. У вас же пока никаких особых трений на этой почве не возникало. Так что с этого момента можете считать себя полноправным сотрудником отделения, а не практикантом. Но из-за этого мое отношение к вам ни в коей мере не меняется. За время моей работы в госпитале вы – второй такой упрямец и неслух. Почему вы так упорно отказываетесь рассказать мне о том, что произошло между вами и бывшим диагностом Манненом?

Лиорен решил отнестись к этому вопросу как к риторическому – ведь он еще тогда, когда О'Мара задал его впервые, отказался отвечать на него. Он спросил:

– Есть ли для меня какие-нибудь поручения, сэр?

Главный психолог шумно выдохнул, помолчал и ответил:

– Есть. Старший врач Эдальнет просит вас побеседовать с одним из его пациентов, выздоравливающим после операции. Креск-Сар просил вас помочь его практикантке Дверлан – у нее какие-то там этические сложности. Пациенты-кромзагарцы умоляют вас навещать их как можно чаще и в любое удобное для вас время.

Коун наконец согласилась на мое предложение убрать из ее палаты прозрачную стенку и заменить ее белой линией на полу. Она тоже мечтает встретиться с вами вновь. Кроме того, вы, вероятно, уже успели подзабыть о Селдале. Прежнее задание в силе.

– Нет, сэр, я выполнил задание, – возразил Лиорен и быстро пояснил:

– На основании данных, полученных от вас, а также приобретенных в процессе бесед как лично со Старшим врачом, так и с его пациентами, явствует, что в поведении доктора Селдаля отмечаются выраженные изменения – и притом не к худшему. Поначалу эти изменения проявились в том, что Старший врач резко ограничил число спаривании с представительницами своего вида. Переменилось и его отношение к сотрудникам и подчиненным. В норме представители его вида эмоционально гиперактивны, нетерпеливы, невежливы, неучтивы и подвержены быстрой смене настроения, из-за чего их не очень жалуют как дежурных хирургов. О Селдале такого сказать никак нельзя. Его подчиненные как в операционной, так и в терапевтических палатах готовы выполнить любые его указания и не позволяют себе никакой критики в его адрес – ни личной, ни профессиональной. И я с ними согласен. Причины отмеченных перемен я склонен отнести за счет мнемограммы, не так давно полученной Селдалем от одного из докторов.

Я не догадывался, что в этом важную роль сыграл доктор-тралтан, – продолжал Лиорен. – Не догадывался вплоть до того момента в операции Геллишомара, когда Конвею понадобилась помощь, чтобы срочно остановить рост семени липучки. Селдаль тогда перенес сильнейший эмоциональный стресс и проявил нерешительность. В эти мгновения он, похоже, совершенно забыл о том, кто он такой. Замечание Селдаля, что на операционном поле не нужен еще один набор громадных неуклюжих ножищ, относилось к Торннастору, который и предложил помощь, а не к Конвею. Разум Селдаля в это время был целиком и полностью оккупирован мнемограммой врача-тралтана.

Положение необычно и по-своему уникально, – добавил Лиорен, – потому что данные наблюдения подтверждают мое предположение: частичный контроль над сознанием Селдаля был ликвидирован добровольно. Я бы сказал, что дело тут не в том, что разум-хозяин, то есть разум Селдаля, в данном случае возобладал над мнемограммой. Скорее всего Селдаль в дружбе с донором, а может быть, питает к нему еще более сильные чувства. Ведь профессиональное уважение, восхищение чужой личностью, свойственное тралтанам, говорит о внутреннем спокойствии и уверенности, качествах, которые для Селдаля нехарактерны. Вероятно, между Селдалем и этим неведомым тралтаном установилась прочная связь, что-то наподобие платонической любви. В результате мы теперь имеем Старшего врача – налладжимца с элементами психики тралтана, врача, который стал лучше и как специалист, и как личность. В сложившихся обстоятельствах я бы не рекомендовал что-либо менять.

– Согласен, – негромко отозвался О'Мара. Мгновение он не сводил глаз с Лиорена, и тот вновь задумался: уж не обладает ли все-таки О'Мара телепатическими способностями. – И еще что-нибудь?