– Меня не интересует, каким образом, Дойль, но ты покинешь это место так быстро, как это только возможно. Ты понял меня?

Дойль гордо выпрямился и с чувством собственного достоинства произнес ответную речь, из которой он, впрочем, не мог впоследствии припомнить ни единого слова. После чего глаза его внезапно закатились, он стал падать назад и с грохотом рухнул, как срубленный дуб. Пол загудел, как барабан, когда он потряс его всей длиной своего тела, и ногти стукнули, как кастаньеты, царапнув по полированным доскам.

С видимым облегчением Казиак объявил Дойля мертвым и приказал вынести его за порог и там подождать вызванного констебля. Но когда двое мальчиков с кухни потащили его к двери черного хода, он сел, огляделся по сторонам и настойчиво сказал: «Рейс 801 на Лондон – у вас должен быть для меня билет. Он оплачен Дерроу из ДИРЕ. В чем дело?» Произнеся столь внушительную тираду, он с чувством исполненного долга соскользнул на пол и затих.

Казиак устало и безнадежно проклял Дойля и отсутствующего Джеки. Затем велел мальчикам взять бредящего незваного гостя и поместить в самую маленькую, какая только найдется, свободную комнату и время от времени за ним приглядывать, в ожидании того часа, когда он соблаговолит наконец переселиться в лучший мир.

И два дня томился Дойль на узкой кровати в каморке без окна под главной лестницей, питаемый рыбной похлебкой Казиака, славившейся отменным качеством, а также темным пивом. Большую часть времени Дойль спал. И вот во вторник он восстал с одра болезни и вышел в зал. Казиак, повязанный фартуком, как только увидел Дойля, так сразу и сообщил, что если он достаточно здоров, чтобы покинуть комнату, то он достаточно здоров и для того, чтобы совсем покинуть его гостиницу.

Дойль надел пальто и преодолел несколько шатких ступеней от дверей гостиницы до тротуара. И уже оказавшись на улице, он услышал позади себя грохот. Дойль обернулся и увидел сломанный пистолет, который Казиак швырнул ему вслед. Дойль наклонился, поднял с земли искореженные обломки и критически осмотрел – может, удастся получить несколько пенни в лавке старьевщика? Пожалуй, стоит попробовать, выкинуть пистолет он всегда успеет – при его нынешнем бедственном финансовом положении даже три пенса увеличивали его состояние вдвое.

Да, конечно, пистолет сломан, размышлял Дойль, продолжая вертеть его в руках, – курок отсутствует, ружейная ложа раскололась. Он увидел пулю, глубоко засевшую в дереве, и невольно содрогнулся – ведь эта пуля предназначалась ему и наверняка продырявила бы насквозь, не окажись на ее пути пистолет.

Что-то его насторожило, и он более внимательно рассмотрел засевшую пулю. Странно – гильза с плоским основанием. Да, но оно же должно быть круглым. Даже его скудных познаний в этой области хватило, чтобы понять, что пули такой формы, как эта, не применялись до 1850-х.

Итак, теперь он видел вещественное подтверждение своих догадок. Значит, это правда. Другие люди из двадцатого века – здесь и сейчас. И они мои враги. Прекрасно, все становится на свои места. Одно непонятно – что я им такого сделал? Какого черта они хотят меня прикончить?

Нет, а интересно все-таки – кто они такие?

Дойль погрузился в тревожные размышления и шел, куда ноги приведут. Немного времени спустя ноги привели его на Боро-Хай-стрит. Дойль остановился и недоуменно огляделся по сторонам, не вполне еще выйдя из глубокой задумчивости. Место вроде знакомое – мрачное здание больницы святого Фомы справа. Слева в сумеречном свете прорисовывался силуэт Лондонского моста. Величественные громады арок вздымались над темной гладью Темзы, мерцающей отсветами первых вечерних огней.

Пожалуй, лучше будет переправиться на ту сторону, подумал Дойль и повернул налево.

Но зачем они, в который раз Дойль задавал себе один и тот же вопрос, шатаются по Лондону в этом проклятом 1810 году? «Бог мой, ну почему, почему они хотят меня убить? Я ничего не понимаю – почему бы им просто не взять меня обратно, в наше время? Они что, и впрямь решили, что я хочу здесь… и сейчас?! Ну, знаете ли, это полная чушь… Хотя…»

Эта мысль потрясла его. Но, может быть, дело не только в этом? Может быть, они охотятся за мной, говорил он себе, потому что я ищу Эшблеса? Вполне правдоподобно, что он должен был появиться в «Джамайке», но они похитили его. Ну а поскольку я сам из будущего, то, естественно, заметил его отсутствие. Не исключено, что они просто хотят помешать мне проболтаться и решили для надежности убрать неудобного свидетеля.

Дойль остановился в самой высокой точке плавно изгибающейся дуги моста и прислонился к каменным перилам, все еще хранящим дневное тепло. Он стоял и смотрел на реку, повернувшись лицом к заходящему солнцу. На фоне предзакатного неба отчетливо рисовались силуэты пяти арок Блекфрайерского моста в полумиле вверх по течению.

Думаю, мне стоит сделать еще одну попытку потолковать с Ромени. Возможно, это и пропащее дело, но я должен, должен попытаться сделать все, от меня зависящее, чтобы вернуться в 1983-й. Дойль вздохнул и позволил на минутку поддаться приступу жалости к себе. Если бы только дело было в бронхите или пневмонии, или как оно там называется! Возможно, я и мог бы остаться и попытаться справиться с болезнью, и начать строить свою жизнь здесь и сейчас. Но совершенно очевидно, что если против тебя сражаются две могущественные группировки, причем одна намерена убить тебя, в то время как другая всего лишь хочет подвергнуть пыткам, – согласитесь, что крайне затруднительно при такой ситуации удержаться на работе.

Он оторвался от парапета и начал спускаться по северной части моста. «Разумеется, я могу просто-напросто покинуть этот город, – уговаривал себя Дойль. – Что мне может помешать прямо сейчас подойти к берегу, украсть первую попавшуюся лодку, оттолкнуться и предаться на волю волн? И пусть река принесет меня в Грейвсенд или куда-нибудь еще, лишь бы оказаться подальше отсюда». Он окинул взглядом залитую огнями улицу и вспомнил тот день – две с половиной недели назад, – когда он позволил поддельному слепому нищему вести себя прямо в логово Хорребина, но тогда его спас Бенжамин Ролик.

В этот вечер вторника улицы были странно пустынны. Редкие прохожие не спеша прогуливались, иногда останавливаясь у ярко освещенных витрин трактиров и таверн, в которых не было недостатка на Грейсчерч-стрит. Тихо кругом, лишь изредка прогрохочут по булыжной мостовой колеса экипажа – и снова тишина. И вдруг Дойль услышал, как где-то вдалеке насвистывают печально знакомый мотивчик. Опять «Yesterday».

Eогда первый приступ паники прошел, Дойль мрачно усмехнулся. У меня уже стойкий условный рефлекс на песенку «Битлз», подумал он. Только заслышав знакомые звуки, Дойль молниеносно прыгнул в ближайшую подворотню, прижался к стене, выхватил из кармана раскуроченный пистолет и угрожающе поднял его над головой, как дубинку. Но очень скоро он понял, что непосредственной опасности нет – исполнитель песенки еще достаточно далеко, по крайней мере в квартале от него. Он опустил оружие и сделал глубокий вдох, но не смог сразу справиться с сердцебиением. Дойль осторожно выглянул из подворотни, не рискуя пока покидать столь удачно найденное убежище, – а вдруг заметят? Спустя несколько мгновений свистящий обогнул угол Истчип-стрит и двинулся по направлению к Дойлю, только по другой стороне улицы.

Теперь Дойль мог его рассмотреть: высокий, широкополая шляпа низко надвинута на лоб – он шатался из стороны в сторону и пару раз попытался исполнить неуклюжую пародию на чечетку, аккомпанируя залихватским свистом. Человек уже почти прошел мимо того места, где прятался Дойль, но вдруг заметил справа убогий, плохо освещенный трактир под названием «Бдительный страж». Он остановился перед узкой дверью трактира и, выразив одобрение энергичными взмахами рук, перестал свистать и похлопал по карману. Видимо, успокоенный звоном монет, он решительно толкнул дверь и исчез внутри.

Дойль поспешил убраться отсюда подальше и уже направился было к реке и дальше – в Грейвсенд, но, сделав лишь несколько шагов, остановился и оглянулся на трактир.