– Если бы не в подобных обстоятельствах!

Дружно запечалившись, мы затрясли головами и завздыхали.

Потратив на обсуждение интересной темы еще минут двадцать, мы успели допить банку кваса и теперь медленно, но верно клевали носами, паузы между словами становились все длиннее, и все труднее было удерживать нить разговора. Наконец Ирка встрепенулась, с трудом выползла из кресла и, глянув на нас сверху вниз, внесла предложение:

– Может.., это, полежим под яблонькой на одеяльце?

Полежать под яблонькой на одеяльце было нашим излюбленным занятием во время летних каникул, поэтому, обреченно покивав, мы с Надькой откликнулись на предложение и отправились за одеялом и подушками.

…Часа через полтора я открыла глаза и зевнула. Рядышком тихо посапывала Надька, хозяйки на одеяле не наблюдалось. Лениво потянувшись, я перевернулась на живот и оглядела сад. Однако участки здесь не подмосковные шесть соток, поэтому я довольно долго вглядывалась в зеленое буйство, пытаясь увидеть оранжевую Иркину футболку. Решив, что она скорее всего в доме, я собралась улечься поудобнее, но тут боковым зрением уловила едва приметное движение в дальних кустах смородины. Любопытство взяло вверх, я поднялась и, потягиваясь, пошла в ту сторону. Добравшись почти до забора, я кашлянула и тут же услышала испуганное:

– Ой!

В метре от меня, за кустом, на корточках сидела Ирка, лицо у нее было бледным и, как мне показалось, взволнованным.

– Да присядь же ты! – досадливо буркнула она. – Отсвечивает, как фонарь!

Я, плохо соображая, в чем дело, опустилась рядом и уставилась на нее. Она же что-то внимательно и осторожно разглядывала сквозь щель забора, отделяющего их участок от соседнего.

– Ирка, ты чего? – шепотом поинтересовалась я, завороженная таинственным поведением подруги. – Куда смотришь-то?

Ирка повернулась ко мне:

– Не нравится мне все это… – Я терпеливо ждала продолжения, и по мне отчего-то поползли мурашки. – Видишь этот участок? Это уже по 50-летия Октября, тот самый, здесь Савченко живут…

– Ясно, – отозвалась я, – а что тебе не нравится?

– Все не нравится. Вон тот сарай, – она показала пальцем на добротный сарай белого кирпича, расположенный неподалеку от забора. Сарай явно был сложен не так давно и по сравнению с самим домом выглядел просто шикарно, – построили в прошлом году, как Вадим из тюрьмы вернулся. Тетя Лена еще все гадала, откуда у них деньги взялись, бабка на одну пенсию живет, Вовка учится, а родители оба на заводе. Так всегда еле концы с концами сводили. А пришел старший из тюрьмы, словно с прииска вернулся. Так это ладно, слава богу, если у людей деньги появились. А сегодня утром тетя Лена с соседкой Валентиной Петровной разговаривала, так та сказала, что Вадим на днях бабку в город отвез, к родителям…

– Ну и что?

– Зачем ее летом в город отвозить? Они зимой всегда ездят.

– Мало ли зачем! – пожала я плечами. – Ничего в этом особенного нет.

– А я думаю, это он перед приездом своей братвы сделал.

– И правильно. Чего бабке с ними делать? Одной грязи вовек не вывезешь. Да водку, сама говоришь, они лакают без меры.

– Ой, нет, – покачала подружка головой. – И знаешь что? На люди показываются, не считая Вадима, девять человек. А вечером.., ну, когда стемнело.., я двенадцать насчитала. В темноте только не разглядишь ничего толком. И, понимаешь, ведут они себя осторожно, вот что мне странно! Какого черта они прячутся? Это во-первых… – Тут подруга таинственно вытаращила глаза и еле слышным шепотом сообщила:

– Во-вторых, у них есть оружие!

В этом месте я мягко переместилась с корточек на пятую точку и сказала:

– Э-э…

– Ну! – энергично подхватила Ирка. – А я про что!

Честно сказать, совсем мне такое соседство не нравится.

К тому же дядька с тетей Леной уехать должны, мне здесь что, одной рядом с ними оставаться? Мне уехать нельзя, на мне этот недоделанный огород и парники! И сказать тете Лене не могу, она сразу помрет со страху, она такая!

Я с сочувствием смотрела на подругу, решив, что тоже не очень хотела бы соседствовать с людьми, имеющими при себе оружие.

– А ты откуда про оружие узнала?

Она всплеснула руками:

– Господи, а чего я здесь сижу, по-твоему?

– А зачем ты здесь сидишь?

– Я и полночи из-за них тут проторчала, когда они бузить начали… Но вроде песни пели, пили, ничего особенного. Я так, на всякий случай, решила глянуть… Да засиделась чего-то, сама не знаю, а они затихли. Потом смотрю: из сарая мужик вышел, я его не видела раньше.

Ну я опять уселась… И как раз машина подъехала к воротам, да так тихо, без света. Видно еще плохо, кусты кругом. Так вот в этот сарай два ящика перетащили. У меня же отец военный, сколько мы с ним по гарнизонам помотались! Очень похожи, Стаська, ящики… Ты можешь себе представить, сколько там оружия?

– А чего ты сразу не сказала?

– Чего… Мало ли, думаю, ошиблась! – Ирка развела руками, а я уточнила:

– А сейчас.., не ошиблась?..

Вместо ответа Ирка прижала палец к губам и затем ткнула в забор:

– Только тихо!

Замирая от непонятного волнения, я прильнула к щели. Пока я сориентировалась, что там где, подружка зашипела:

– Вон смотри, видишь мужика в клетчатой рубашке?

Вон там, возле бочек?

Присмотревшись, я наконец разглядела и бочки, и спину мужика в клетчатом, но ничего особенно странного в них не было.

– И что?

– У него пистолет… Под рубашкой кобура…

Я отлепилась от забора и покосилась на Ирку. Ничего чрезвычайного я не усмотрела. Может, он милиционер.

Или омоновец какой-нибудь. В наше время впадать в панику из-за одного-единственного пистолета просто несерьезно. Ох уж эта мне провинция!

– Ладно тебе, Ирка! – ткнула я в бок подружку. – Нагнала страху-то! Ну подумаешь, оружие у человека. Ты же не знаешь, кто он. Может, ему положено иметь пистолет.

Тут Ирка развернулась и, подобравшись ко мне вплотную, выдохнула:

– С глушителем.., с глушителем, понимаешь? На кой хрен милиционеру глушитель? Я когда проснулась, слышу что-то: пум, пум… Но так глухо, непонятно. Только я к забору подошла, смотрю: выходит из сарая, в руке пистолет. А глушитель не сразу свинтил, понимаешь?

– Нет, – чистосердечно призналась я.

– Горячий…

– Что ты хочешь этим сказать? – встревожилась в конце концов я. – Что он сейчас кого-то в сарае пристрелил?

– Ну не обязательно пристрелил… Но стрелял точно.

Мы уставились друг на дружку и молчали. Что говорить и что делать, я не представляла. Единственной мыслью, пришедшей в голову, я не замедлила поделиться с Иркой.

– Может, к участковому сходим?

Участковый милиционер Петр Игнатьевич был в Горелках единственным представителем силовых структур, являлся коренным жителем деревни и пользовался у местного населения вполне заслуженным уважением. В Горелках он знал не только каждую собаку, но и количество блох, на этой собаке проживающих.

Ирка глянула на меня укоризненно:

– А если мы ошибаемся? Опозорим людей, как мне им потом в глаза глядеть? А ежели не ошибаемся, опять-таки нам с тобой башку запросто отшибут. Согласна?

Конечно, я была согласна, про милицию я так ляпнула, на всякий случай.

– Надьке пока не говори, – задумчиво разглядывая мою ободранную коленку, сказала Ирка, – она точно всю милицию на ноги поднимет.

– Ладно, – отозвалась я и снова глянула за забор.

Клетчатого уже не было, да и вообще никого не было видно ни в саду, ни во дворе. – Ну что, пошли?

– Какое «пошли»! – зашипела Ирка. – По-тихому давай, на коленочках…

Так, на четвереньках, мы и двинули из сада во двор, и представьте себе размер Надькиных глаз, когда мы возникли перед ней из-за теплицы с помидорами. Она хапнула ртом воздух и чуточку отступила, дав мне возможность подняться, вслед за мной показалась Ирка, блестя натертыми о траву коленями.

Надька покосилась на нас исподлобья и неуверенно сказала: