Он почувствовал укол в бедро, непродолжительное, но сильное жжение на месте укола, как будто «медуза обожгла», и короткую вспышку жара, окатившего его с ног до головы, но внутри, а не снаружи. Зная об этих эффектах заранее – «praemonitus praemunitus»,[99] не так ли?», – Кирилл смог «удержать лицо», ничем не выдав того, что с ним происходило, но испарина все равно выступила на лбу и струйки горячего пота потекли по спине и груди.

Озноб догнал его уже на лестнице, ударил, прошелся ледяными пальцами вдоль позвоночника и ушел, оставив после себя яростное напряжение организма и холодную пронзительную ясность. Такого чудесного состояния Урванцев не испытывал никогда. Ощущение было такое, будто он принял десяток порций «Эльбруса», да еще успел перед этим натренироваться по самое не могу и отдохнуть до полного удовлетворения. Он чувствовал, как встряхнулась и рывком вышла на максимальный уровень мобилизации вся его физиология, и ведь это все еще не был «боевой взвод». Это был лишь уровень готовности, остальное – когда и если потребуется – сделает воля. Но если это только «стартовый капитал», то что же случится, когда необходимость вздернет организм еще выше? Энергия буквально кипела в его крови. Налившееся силой тело ощущалось как идеальный боевой механизм, готовый ко всему. Чувства обострились, а сознание расширилось, способное, кажется, объять вечность.

– Ты в порядке? – спросила Ульрика, подходя. – Мне показалось…

– Что? – обернулся к ней Урванцев, одновременно стремительно прощупывая местность вокруг и пытаясь понять, откуда придет первый удар.

– Ничего, – улыбнулась она. – Мне что-то почудилось.

Они поднялись наверх. Переулок был пуст, что Урванцева не удивило. Если бы здесь были люди, он бы их уже услышал. Впрочем, нет. Сейчас он почувствовал, что мир вокруг них изменился, и они уже не одни в странным образом обезлюдевшем городе. Здесь, в переулке, по-прежнему не было никого, кроме них четверых, но совсем рядом, недалеко, происходило теперь какое-то невнятное движение. Урванцев не мог пока с точностью определить, что это такое, но насторожился, напрягая свои обострившиеся чувства, пытаясь уцепить это что-то, понять, определить.

«Люди».

Люди, не много, но больше трех, с разных сторон неторопливо двигались к ним, к нему.

«Восемнадцать минут».

Старик Маркус поднимался по лестнице медленно, с остановками. Роберт держал его под руку, а они с Ульрикой стояли наверху лестницы и тихо разговаривали ни о чем.

– Как быстро темнеет, – сказал Урванцев. – Совсем не так, как в Европе.

Небо действительно уже налилось ночной тьмой, но в переулке и на лестнице было светло. Уже полчаса как на улицах города зажглись желтоватые фонари.

– Хорошо, – невпопад откликнулась Ульрика. – Чувствуешь, как спадает жара?

«Пятнадцать минут».

– Горы, – пожал он плечами.

Маркус наконец одолел подъем, и они, все вместе, медленно пошли по переулку. Впрочем, идти было уже недалеко. Они едва ли прошли больше сорока метров, как слева открылась широкая лестница между раздвинувшимися в стороны домами.

«Восемь ступеней. Двенадцать минут».

– Как тихо! – сказала Ульрика.

Но «тихо» уже не было. Они поднялись по лестнице и оказались теперь на краю ярко освещенной широкой площади, образованной плотно стоящими большими, облицованными тесаным камнем домами. За своей спиной Кирилл слышал шаги Маркуса и Роберта и тяжелое дыхание старика, а еще дальше, за ними, кто-то тихо, но быстро шел к длинной лестнице или даже уже по ней поднимался.

– Вам помочь? – спросил Урванцев, оборачиваясь.

– Нет, спасибо, – покачал головой старик и поднялся на последнюю ступень.

Кирилл снова посмотрел на площадь. Кто-то еще неспешно шел сюда, но теперь уже совершенно с другой стороны. Этот кто-то своего присутствия не скрывал, как и того, что никуда не торопится. И еще одна группа людей вдруг обнаружилась где-то справа, невидимая пока из-за того, что ведущая оттуда улица, как и все, кажется, улицы в этом городе, прямой не была. Эти, казалось, вообще возникли из небытия прямо там, откуда приходил звук их шагов. Вот только что не было, и уже есть.

«Значит, все-таки засада. Я был прав. Десять минут».

– Давайте присядем, – предложил Урванцев. – Вам следует отдохнуть, Маркус.

– Да, пожалуй, – согласился старик.

Скамейка с отчетливо видимой табличкой на ней – чей-то дар великому городу – стояла чуть в стороне, прикрытая с тыла боковым фасадом большого здания какой-то ешивы.[100]

– Угостите меня сигаретой, Пауль. – Старик с видимым удовольствием вытянул длинные худые ноги и облокотился на спинку скамейки. – Мне чертовски хорошо, так почему бы не добавить еще немного удовольствия?

– Дед! – протестующе воскликнула Ульрика.

– Да уж, – несколько вяло выразил свое мнение Роберт.

– Пустое, – махнул рукой Маркус. – Так как там насчет сигареты?

– Вы уверены, Маркус? – Урванцев достал пачку сигарет и протянул ее старику. – Я курю крепкие сигареты.

– Давайте крепкие.

Старик вытащил сигарету, понюхал ее, причмокнул губами и сжал фильтр зубами.

Кирилл демонстративно пожал плечами – «девять минут» – и дал старику прикурить от зажигалки. Потом закурил сам и посмотрел на улицу напротив. Идущие по ней люди приближались к площади.

«Девять…»

Из-за близкого поворота улицы вывернули еще плохо различимые на расстоянии фигуры и сделали несколько неспешных шагов вперед, проявляясь, как изображение на фотобумаге.

«… минут».

Урванцев почти не удивился, увидев выходящего на площадь Кержака, сопровождаемого двумя женщинами, блондинкой и брюнеткой. Блондинкой являлась, разумеется, Тата, которая была чуть-чуть выше коренастого, но невысокого Кержака. А вот вторую женщину Урванцев видел впервые. Это он знал точно. Таких женщин, увидев однажды, не забывают никогда. Высокая («Метра два», – с пробившимся сквозь ледяную стену боевой сосредоточенности удивлением подумал Кирилл), стройная, она была очень красива. Но дело было не в этом и не в черной тугой косе, переброшенной через плечо на высокую полную грудь, и не в вызывающе открытом платье, а в том, как она держалась и как шла. Шла она так, что Урванцев сразу понял, что видит перед собой бойца экстра-класса, а к какой школе она принадлежала, можно было только гадать. И держалась она особым образом, так что вроде бы и видишь все, как чернилами написанное, но в то же время и не сообразить, что же ты на самом деле видишь. Однако первое впечатление самое верное. Кирилл увидел: эта черноволосая красавица смотрит на мир с высокомерным равнодушием, достойным какой-нибудь божественной Клеопатры или женщины-фараона, имени которой Урванцев не помнил, но определенно знал, что такая в истории была. Однако те женщины жили много столетий назад, а эта вышла на площадь сейчас и теперь неспешно приближалась к их маленькой компании. Кирилл даже не предполагал, что теперь – в этом ли мире или в его собственном – могут еще встретиться такие женщины. И то, что она появилась здесь и сейчас в компании Кержака и Таты, было не менее странно, чем то, что она появилась вообще.

«Семь минут».

Движение справа, там, откуда только что пришел Урванцев, оформилось в шаги нескольких пар быстрых ног, стремительно приближавшихся к короткой лестнице. И кто-то, неторопливый и уверенный в себе, идущий по улице, выходившей на площадь слева, тоже был уже близко. Он – Кирилл уже однозначно определил его как мужчину – вот-вот должен был показаться в створе улицы.

Кержак помахал им рукой.

– Добрый вечер!

Тата улыбнулась и тоже помахала рукой. Черноволосая красавица как будто вовсе на них не смотрела.

– Добрый вечер! – ответно улыбнулся Кирилл.

– Гуляем? – ворчливо поинтересовался Маркус.

– Привет! – с насторожившей Урванцева интонацией сказала Ульрика.

– Добрый вечер, – сухо поприветствовал подходивших к ним людей Роберт.