Бояре прекращали пировать. Народ кланялся князю и потихоньку расходился.

— Смотр готов? — спросил Болеслав у Лютича, давая понять, что приём окончен.

Александр с Байлом откланялись и вернулись к Сибальту, у которого при их появлении, и, видимо, не в первый раз, заурчало в животе. Взводный глянул на него с улыбкой:

— Ничего, салага, терпи. Вернёмся к нашим, накормят.

Но не суждено было новобранцу быстро получить обещанное. После обеда древний направился в малые конюшни, якобы, за лошадью. Филин ждал их там, и, когда легат подошёл к нему, жестом отослал слуг.

— Через три недели я буду в столице Маунтинвуда, проведу там месяц. Потом поеду в Ослязию, путь займёт дней пять, задержусь там на неделю. Остальное время прожду в Колопышевске. Мне нужно знать, что творится при дворе у князя. Будешь отправлять письма через ссудные дома каждую неделю. Если случится что-то важное, конца недели не дожидайся, пиши сразу.

Филин кивнул.

— И ещё одно. В придворных дрязгах не участвуй. Мне нужен связной, а не бунтарь. Можешь даже сдать кого-нибудь для виду.

Очередной кивок.

— Ту гнедую лошадь я возьму с собой. Вот четыре золотых, отчитайся перед князем, — легат показал на Сибальта, — Вечером этот солдат приведёт тебе лошадь вместо гнедой. Она лишь немного похуже, сильно ты не расстроишься.

Третий кивок Филина завершил этот монолог, и древний, слушая пыхтение наёмников с сундуком в руках, отправился в лагерь у реки.

Вечер они провели за тем, что составляли список необходимого: предстоял долгий путь.

Легат размышлял — может статься, тридцать пять лет действительно целая пропасть для человека? Но это деньги не его. Наивно полагать, что всё в стране может принадлежать одному человеку, даже если он князь. Да и обычным смертным никогда не понять всей масштабности замыслов древних. Александр и сам не знал, сколь ещё нужно времени, чтобы узнать всё, что следует узнать и, наконец, избавиться от всех проблем. Но, пока этого не произошло, Страна древних должна держать весь мир под контролем.

Осень всё сильнее сковывала их в пути. Студёный и сухой ветер донимал ранним утром и поздним вечером, но немного отпускал днём. Дождь, на пару с дорожной грязью, изматывал солдат, но они шли, ведь древний им платил. И вообще — им было не привыкать.

Справа показалась очередная деревенька из восьми домов с тремя большими хлевами, вокруг которых паслись овцы. Легат сделал знак взводному и съехал с дороги. За ним отправились двое наёмников. Рядом со стадом никого не было, древний спешился, и, набрав воздуха в лёгкие, крикнул:

— Хозяин?!

Звук его голоса разнёсся над полями, но сначала ничего не происходило. Потом зашевелился стог сена поблизости, и из-за него вылез пастух с кнутом в широких, грязных сапогах и грубой куртке из овчины, в шерсти которой застряла солома.

— Чего кричишь…те? — поправился крестьянин.

— Овец твоих хочу посмотреть. Думаю разведением заняться в далёком краю. Ваша животина, кажется, хорошо там приживётся.

— Вы пастух чтоль? — удивлённо воззрился парень.

— Купец. Пастухов у меня на фермах хватает.

Простолюдин тряхнул головой, окончательно просыпаясь, обернулся к хижинам и крикнул:

— Бать! Эй, бать, тут пришли!

В пятой слева холупе отворилась дверь, и оттуда вышел бородатый крестьянин в грубой льняной рубахе. Он ёжился от холода и бросил полный раздражения взгляд на гостей, но, увидев, кто перед ним, поклонился:

— Желаю здравствовать, господа. Чем могу служить?

— Овец нам надобно посмотреть. Может статься, и купим парочку.

— Купите? Отчего же, смотрите. Сын, кажи стадо господам.

Древний сам стал осматривать овец одну за одной. Пастух брёл рядом и вмешивался, если очередная овца убегала. Пока молодой ловил особо ретивых, легат успел незаметно насыпать порошку на траву и втереть его в дёсны паре-другой овец, якобы он смотрит их зубы.

Пару минут спустя из хижин повысыпали ребятишки и стали бегать вокруг, разглядывая его и солдат.

— Братку, братку, кто это? — привязалась к пастуху девчонка лет шести.

— Купец, — односложно ответил парень.

— Вы купец? — она посмотрела на легата с таким неподдельным интересом, будто перед ней стоял бог.

— Да, я купец, из Татмера.

— Где же это? Я только Рынду знаю. И ещё Холвинд.

— Далеко, — улыбнулся легат, — За Холвиндом.

Остальные дети облепили наёмников и разглядывали их доспехи. Один, в мгновение ока взобравшись на телегу, осторожно потрогал лезвие протазана.

— Молока с дороги? — вопросила у Александра укутанная овчинной накидкой немолодая уже женщина.

— Спасибо. Может, бойцы мои не откажутся.

И действительно, пара человек выпила по кружке, а крестьянка разбогатела на пару медяков.

Древний выбрал трёх овец и отвёл в сторону:

— Сибальт, привяжи этих к остальным.

Новобранец схватил двоих руками, а третью подгонял ногой. Она сделала пару прыжков в сторону, но попалась в руки другому наёмнику, и вскоре её привязали к остальным овцам и коровам, что плелись за отрядом.

— Сколько я должен за овец? — спросил легат у бородатого.

Древний заплатил, не торгуясь, одним прыжком взобрался в седло и опять выехал на дорогу.

Ребятишки до последнего кружились вокруг отряда, пока бородатый не шикнул на них и не загнал в дом. И в этот раз никто ничего не заподозрил. Иногда ловкость рук и немного удачи приносит плоды, гораздо большие, чем целая дивизия.

С ним поравнялся взводный, как всегда внимательно осматривающий окрестности. С полминуты он лениво болтался в седле, пока не спросил:

— На кой чёрт тебе эта живность?

— Разводить хочу. Думаю открыть пару ферм близ Лигоса, когда будем возвращаться.

— Взял бы на обратном пути, они только ребят тормозят.

— Обратно мы пойдём другим путём.

— Как скажешь.

— Взводный, ты никогда не думал обзавестись семьёй?

— Зачем?

— Представь, ты возвращаешься в Татмер, но не в казарму, а в свой дом с тёплой постелью, женой и ребятишками, которые тебе рады.

— Из двенадцати месяцев в году я провожу в Татмере лишь один. Остальные в дороге. Смысл?

— Осел бы, бросил эти путешествия, ты ведь не молод.

— Чем же зарабатывать?

— Не знаю. Муштрой солдат, или ещё что подвернётся.

— Думаешь, я не пробовал? Кем я только не был после второй войны. Но тёпленьких местечек на меня не хватило, а за работу каменщика не всегда платили. Вот и пришлось снова податься в наёмники. А сейчас… Не думаю, что смогу долго сидеть на одном месте. Знаешь, с годами я многое понял.

— Ты был каменщиком? Интересно. И что же ты понял?

— Здесь от меня больше всего толку, пользы. Почти все мои знания — про походы. Как разбить лагерь, как не натереть ноги, где достать воды, что нужно, чтобы быстро и хорошо поставить гуляй-город. Я на своём месте. Пол жизни я искал, хотел уйти от войны, хотел лучшей доли, пока не понял, что лучшая — эта.

— Вот как? Но ведь может случиться внезапная стрела, или банда разбойников, слишком большая, чтобы один взвод управился с ней. Или вас наймут на войну, где вы схлестнётесь с такой же баталией. И дорога тоже порой не сахар.

— Всё так, но что в городе? Сложить дом горожанину, получить деньги, чтобы пропить их, или проесть с семьёй, а потом опять вернуться на стройку и складывать дом для кого-то ещё? Пусть этим занимаются другие. В отряде меня уважают, к моему слову прислушиваются. Особенно после трёх войн, на которые нас нанимали. Помог пару раз парням вовремя отданным приказом, чтоб головы свои не сложили зазря, а это многого стоит. Мне нравится и у меня получается. Только понять это нужно было раньше. Был бы уже ротным.

— Всю жизнь ты так мотаться не сможешь. Старик в отряде не нужен.

— Аааа… — махнул на это рукой наёмник.

— Ты хоть откладываешь на старость?

— Конечно, куда ж мне их девать? Не на шлюх же всё просаживать? В банке, в Татмере хранятся. Коли прижмёт — ногу там отрубят, или руку, или до старости доживу — без денег не останусь. Вот поговорил с тобой, и детей захотелось вдруг. Да нет, ну его. Пустая затея.