«Может, в этом как раз и был смысл моего существования? А бессмысленно всё, что я делал после».

Фрида чуть поостыла и добавила:

— Не смей так говорить. Если совет узнает… Георг.

— Это лишь размышления. Если в чём-то и остался смысл, так это в том, чтобы избавить наш народ от бремени зависимостей, так что у Совета нет причин волноваться — я лояльный человек.

— Надеюсь…

Она долго и протяжно выдохнула, будто только что избавилась от тяжкого груза. Легат с удивлением глянул на неё.

— Я ни с кем не говорила по-настоящему, кажется, уже полтора века… Те, кто здесь, общаются лишь формально. Впрочем, удивляться нечему — я сама их прогоняла миллионы раз в годы депрессии. Даже самые упорные сдались. Расскажи мне о Татмере.

— Там есть одна замечательная корчма. Мы с Байлом часто посиживаем в ней.

— Кто такой Байл?

— Это командир взвода наёмников, что болтаются со мной по всему свету…

…

— И что, княжич убил собственного отца? — Зебен подлил бренди во все четыре рюмки.

— Точно. Как догадался?

— Такое сплошь и рядом. Чем значительней наследство, тем вероломнее ведут себя наследники. Когда речь заходит о княжестве или королевстве, сыновья либо кристально честны, либо помыслы их темны, как зловещий лес ночью. Вторых обычно гораздо больше.

Одер зашевелил усами и пригубил горячительного:

— Уф. Вы не думали, что сынок затеял это не ради собственной выгоды? Ещё пару месяцев такого правления, и княжество превратится в край разбойников и мертвецов. Он просто спасал свой народ…

— Мы не знаем, что у него в голове. Он может относиться к людям, как к собственности, а может считать своим долгом правление страной и ответственность за людей, — легат обмакнул жареную креветку в соус.

— Может и то, и другое, — вмешался Михаил.

Александр застыл с креветкой у рта:

— Это как?

— За собственность тоже нужно нести ответственность. Многие это понимают.

Зебен поднял рюмку, призывая всех сделать то же самое. Раздалось звяканье, все четверо осушили налитое одним махом, и только после этого доктор подытожил:

— Вы все можете быть правы, но, думаю, Михаил ближе всех к истине. Учитывая пропасть в знаниях и жизненном опыте, плюс окружение княжича, думать он должен именно так.

— Но ведь встречаются правители, что ценят людей, — возразил легат, — Нойер из Холвинда мне показался как раз таким. И среди графов или баронов приходилось встречать тех, кто не относился к людям, как к собственности.

— Мыслящие всегда будут, — пожал плечами Зебен, — Всегда, в любой стране есть хоть малая горстка достойных людей. Осталось дождаться, когда они построят социальные лифты.

— Да… — Одер угрюмо глянул в пустую рюмку, — Пока все взбираются наверх исключительно по трупам.

— Какие лифты? — сморщился Михаил, — Они у нас-то не работают, чего говорить про остальной мир?

— Что за резкая смена риторики? — удивился легат, — Ты всегда верил в наш курс, и теперь у нас, получается, ничего не работает?

— Больше не верю, — холодно ответил Михаил.

— Осторожнее, друг, не бросайся словами. Совет…

— Да они всё и так знают, мумии проклятые!

Зебен и Одер притихли, никак не вмешиваясь в разговор. Легат обвёл всех взглядом. Медленно, внимательно.

— У вас что-то стряслось, пока меня не было. Рассказывайте.

— Наш химик ходил к Совету, — устало вздохнул Одер. Эта тема явно ему надоела, — Они зарубили его проект с уменьшением потребления амброзии.

— Но я добился успехов! Ещё больших, чем в прошлый твой приезд! Теперь я принимаю по тридцать через день.

— Старение?

— Нет, как видишь…

— Сколько длится эксперимент?

— Уже два месяца. Никаких ухудшений. Я намерен продолжать — чувствую, что на верном пути. И ты убедишься, когда вернёшься снова.

— А Совет?

— Слушать ничего не пожелали.

— И он рассердился, — добавил Зебен.

— И наорал на Изначальных, — добавил Одер.

— И Защитники вышвырнули его из зала, — закончил врач.

Легат растерянно смотрел на механика, на спокойного, как и всегда, врача, на злого химика.

— Ты бы видел их равнодушные, презрительные взгляды! — яростно выговорил Михаил, — Только этот жирный Оззрик ответил, дескать, не занимайте такими пустяками Совет. Скольких трудов мне стоило…

— И что конкретно ты им сказал?

— Что их ёбаному сборищу мудил давно пора сдохнуть.

— Слово в слово?

— Само вырвалось.

— До этого момента я считал Вудвинд страной непуганых идиотов. Я ошибался. Как случилось, что мы всё ещё разговариваем?

— Они не стали избавляться от хорошего химика. Посчитали меня мелкой сошкой, неопасным.

— Как же твои познания в ядах?

— Любой яд лечится амброзией, ты сам это знаешь. Чтобы их отравить, нужно отнять доступ к хранилищу, или вливать яд литрами прямо в пасть. Кто даст мне это сделать? Бугаи-защитники даже близко не подпустят.

— Справедливо. Значит, не обратили внимания на твою истерику…

— Истерику? Истерику?! Хочешь сказать, мои открытия не важны?

— Важны, и ещё как. Но меня удивляет реакция. Может, они просто не поняли?

— Я, по-твоему, совсем дурак?

— Ты требовал повторной аудиенции? Подай прошение. Ты сделал важное дело, оно может толкнуть нас вперёд, и очень сильно.

— Очнись, легат, они хотят только сидеть на месте! Всё, что я исследовал в попытках докопаться до сути проблем нашего народа, было по моей личной инициативе. Ни одного приказа я от них не слышал, ни одного пожелания! Спорить готов, у остальных то же самое! Одер?

Механик встопорщил усы:

— Вряд ли моя область знаний может в этом помочь. Зебен, да легаты — тут в яблочко. Сам знаешь, если что и может избавить нас от бремени — это медицина и химия.

— Хорошо. Вот ты, Зебен, бывший легат и действующий медик. Было хоть раз от них задание, помогающее нам выбраться из этой ямы? Может, сравнить организм древнего со всеми зависимостями и обычного человека? Влияние амброзии на обычных людей? Привести раба и посмотреть, как он будет уходить в Поток? Хоть что-нибудь подобное когда-нибудь было?

Медик разочарованно помотал головой и разлил бренди по стаканам.

— А у других легатов? Вы же общаетесь.

— Не припомню…

— Ты что скажешь? — резко развернулся Михаил к Александру.

— Мне не выпадало за триста лет, но у меня другие способности. И есть легаты постарше.

— Друг, за триста лет у тебя любые способности. Особенно с таким образом жизни и твоей смекалкой. Пора бы это понять.

— Ерунда. Наверняка есть профильные легаты, занимающиеся только этим.

— Ты их знаешь?

— Нужно порасспросить.

— Ты бы сам давно это понял.

— Если им не запретили говорить. Знаешь, что? Я спрошу у Совета лично, когда приеду в следующий раз. Но ты до тех пор веди себя в рамках, понятно? Так всё и выясним.

— Не боишься тюрьмы или казни?

— Ты ведь здесь.

— Я не легат. Тебя они могут посчитать опасным.

— Пусть так. Я их расспрошу, а ты до этого не лезь в бутылку.

— Как ты не понимаешь? Мы годами занимались своими делами — ты не вылезал из походов, а я не поднимал носа от стола с ретортами. Но, стоит немного оглянуться и сопоставить факты, и всё становится ясно, как дважды два.

— После дела я их спрошу, а ты ведёшь себя тихо. По рукам?

— Почему после?

— Дело важное. Если я его исполню, им будет неудобно отказать мне. Во всяком случае, хоть что-то, да скажут. По рукам?

— Я терпел четыреста лет, подожду ещё немного, — химик пожал протянутую руку, — Вы двое свидетели. Не дайте ему увильнуть.

— Хорошо, — ответил Зебен, — Но, как по мне, затея сомнительная. Знавал я пару легатов в молодости, с дюже длинным носом…

— Ты не рассказывал, — заинтересовался Александр, — Что с ними случилось?

— Один сейчас перед тобой. Аккуратнее играй в эту игру.

…

Легат едва не пропустил удар в предплечье, но чашкой эфеса отбил клинок и отскочил назад. Учебные рапиры скрестились вновь. Он видел ухмылку Зебена сквозь защитную маску. Доктор два раза слегка коснулся его клинка своим, провоцируя на необдуманные действия, рапира Александра чуть отклонилась вправо, и Зебен нанёс укол в грудь. Блок с отведением, мгновенная контратака таким же прямым уколом в плечо, удачная, и сразу разрыв дистанции.