Де Сарвуазье было этого мало — он подбил эспаду противника с одной стороны, с другой и, когда тот сделал неправильное движение, показал, будто сейчас уколет в живот. Господин в чёрно-белом костюме попытался парировать, отпрыгивая при этом назад, и налетел на тот самый злосчастный стул, а граф стремительно крутанул эспаду, выводя из ложного укола, и рубанул соперника сбоку, по той же самой руке. На этот раз удар пришёлся чуть выше локтя и ранил он глубже предыдущего.

На рукаве быстро и обильно выступила кровь, господин побледнел, а Жерар треснул его как следует плоской стороной клинка по запястью, заставляя немедленно бросить эспаду:

— Что, хватит с вас?

Недавно ещё рассерженный и свирепый, господин сел на стул, едва не свалившись назад. Двое других подскочили к нему, трактирщик прибежал и суетился рядом с полотенцами в руках. Одну из кухарок отправили за доктором.

Только Жак стоял посреди всего этого мельтешения и, похоже, совершенно не знал, куда ему деваться.

Граф решил, что надо бы узнать, зачем он вообще оказался тут:

— Сержант, идём-ка на улицу.

Даже в вечерних сумерках граф видел, что Жак всё ещё сгорбленный и зажатый, словно в тиски.

— Ты нас искал?

— Не всех, ваше благородие. Вас найти было велено. Что-ж теперь, из-за меня того господина… Такая размолвка. Что-ж будет-то?

— Что будет, то и будет. Может, он спесь свою поубавит малость. Искал-то зачем?

— К его благородию министру вас просят срочно. Говорят, вы знаете, куда идти.

— Знаю. Ступай-ка отсюда в казармы, да побыстрее. Сам доберусь.

Граф только сейчас обнаружил, что так и стоит с эспадой в руке, повертел её под фонарём, проверяя, чистая ли, и убрал в ножны.

«Потом нужно будет отдать её Роду, пусть промаслит как следует, мало ли что».

Жерар проходил по вечернему городу, укутавшись в тёплый плащ. Дожди перестали, но на столицу опустилась сухая зимняя стужа, когда лужи, а кое-где и река, по утрам стягиваются прозрачной коркой льда, а днём так холодно, что гулять по этим красивым улочкам, ухоженным паркам и презентабельным набережным совсем не тянет.

Мирная жизнь… Никто никуда не торопится так, как там. Да, днём люди бегают и снуют туда-сюда, но не выбиваются вконец из сил, промокшие, гружёные, словно мулы, едва не выплёвывающие лёгкие. Вот и стража у ворот министерства стоит с выражением лёгкой надменности на лице — спокойно, уверенно, прямо. То ли дело дежурные отряды на давешней насыпи — сгорбленные, напряжённые в ожидании очередного удара, или валящиеся с ног, спящие прямо на земле после отступления врага.

Граф назвал фамилию и беспрепятственно прошёл в караулку.

— Здравствуйте, — молодой лейтенант поднялся из-за стола и сделал шаг навстречу, — Эспаду придётся сдать.

Жерар отстегнул ножны от перевязи и отдал ему клинок, затем расстался и с кинжалом, всегда висящим на поясе после битвы на холме.

— Поздравляю Третий Гвардейский с возвращением и победой.

— Спасибо.

Сад, вход во дворец, приёмная — всё под охраной, и вот Жерар отворил дверь кабинета Первого министра Винсена де Крюа. За огромным столом сидел сам министр, дядя Люк и ещё один человек, которого Жерар не знал.

— Граф, познакомьтесь, — представил его де Крюа, — Министр финансов, барон де Пинес.

«Министр финансов, а всего лишь барон, странно».

Граф с почтением пожал протянутую руку, рукав и ладонь которой кое-где испачкались чернилами. Зоркие глаза худощавого барона с вниманием глядели из-под кудрявой соломенной шевелюры, некую детскость которой оттенял большой орлиный нос. Рукопожатие его не было вялым, но и не отличалось крепостью, как дядино. Костюм его был похож на одеяние Первого министра — строгий, неяркий, выдержанный в чёрно-серых тонах. Дядя же, как всегда, был одет по-военному и смотрелся в этом кабинете несколько неуместно.

— Приступим к делам, — начал де Крюа, — Перво-наперво, поздравляю с повышением, полковник.

Дядя его на это лишь учтиво кивнул.

— Во-вторых, мне стало известно, что маршал опять загребал угли вашими руками, но сделал вас лишь замом, хотя все мы знаем, какая должность и чин давно вами заслужены. Однако, Его Величество решил не подвергать авторитет маршала удару, оспаривая его решение. Но он вас награждает Орденом Мужества.

Министр достал деревянную лакированную шкатулку и подвинул её к дяде. Де Куберте сгрёб её со стола и поставил себе на колени.

— Не посмотрите?

— К кирасе не прицепить, а подобных орденов я и на маршале видел предостаточно.

— Не очень-то вам пришлась эта награда. Откройте, пусть господа засвидетельствуют.

Дядя открыл шкатулку и выставил на стол. Десятиконечная звезда из белого золота с бриллиантом посреди, какие Жерар уже видел на маршале.

Внезапно дверь отворилась и секретарь министра громко объявил:

— Его Величество король Кантании Вильям Третий!

Сначала по кабинету рассыпалась королевская охрана в золотисто-зелёных ваффенроках, под которыми можно было угадать полный латный доспех, затем внутрь прошествовал сам король. Одного роста с графом, короткая стрижка чуть тронутых сединой волос, уверенная походка и почти идеальные пропорции широкого, но не пухлого лица. Все вскочили со своих мест — Жерар и молодой барон поспешно, дядя Люк и де Крюа — медленнее. Молодой граф раскланялся, а монарх приветствовал всех кивком головы:

— Решил всё же вручить награду герою лично.

— Встречи с послом Бен-Изиря не было? — вопросил де Крюа.

— Быстро закончили, — король подошёл к столу, взял в руки орден и принялся разыскивать, куда бы его приторочить дяде, — Эти южане — столько посторонних разговоров, а о деле лишь пару слов… Некуда приколоть. Придётся вам принять из рук в руки, — король вложил орден в ладонь капитана, — Вы истинный пример героизма. Рад, что нашлось время сделать это лично. Что вас смущает?

Видно, последний вопрос короля относился к тому, что дядя Люк выглядел как будто чем-то озадаченным, а не преисполненным торжественности момента.

— Я очень благодарен за награду, Ваше Величество. Меня смущает лишь, что достойных её людей в полку множество, а досталась она именно мне.

— Ваши слова лишь подтверждают, что вы достойны её, как никто другой. Хоть в доблести гвардейского полка я не сомневаюсь, но раздавать награды направо и налево не могу. А о вас я знаю. И не только о битве при Мостовом Холме.

— Мостовом Холме?

— Так её назовут летописцы. И есть ещё кое-что, ради чего я здесь. Вы должны честно ответить на один вопрос, граф. Вы ведь граф, я правильно помню?

— Правильно, Ваше Величество.

— Так вот, де Крюа утверждает, что вы человек честный и прямой, особенно в разговоре со своими. Меня беспокоит маршал де Ветт. Вы только что вернулись из кампании под его руководством. Ответьте, не пора ли ему на покой? Не использует ли он своё положение для сведения личных счётов? Не являются ли его приказы преступной халатностью? Я знаю, через что прошёл ваш полк, но верное ли это решение? От вашего ответа зависит многое, помните об этом. Уж у вас должно хватить опыта оценить.

Дядя задумался. Остальные молчали. Пауза уже затянулась до неловкости, когда дядя, наконец, ответил:

— На его месте я поступил бы так же. Другой полк мог не успеть вовремя, придавать нам кавалерию больше, чем сделал он — великий риск. Можно было затянуть войну и дождаться подкреплений, не рискуя полком, но я не знаю, располагает ли армия достаточными ресурсами для этого.

— Что насчёт ваших ночных дежурств?

«Он и об этом знает?»

— Он прервал их перед заданием.

— Но вы ведь не спали три ночи подряд. Это не из-за личного дела между ним и вами?

— Не могу знать. Спросите господина маршала.

— Ваше Величество! — не сдержался Жерар, — Это продолжалось до тех пор, пока я не потребовал отменить этот произвол.

— А вы…?

— Лейтенант де Сарвуазье, министерский куратор Армии Его Величества, назначен лично мной, — вставил слово де Крюа.