Глаза Джованнин блеснули:

– Не за счет...

– Не будьте идиотами! – колыхнулась шелковая занавесь, и все увидели бледную, закутанную в одеяло Минальду. К груди она прижимала маленького принца. Глаза ребенка, широкие и блуждающие в очаровании освещенной лампой палатки, были лазурно-голубым эхом глаз его матери и Алвира.

– Вы оба ведете себя как дураки, – продолжала она тихим голосом. – Вода поднимается, а вы спорите о том, кто первый сядет в лодку.

Породистые ноздри Алвира гневно раздулись, но он лишь сказал:

– Минальда, возвращайся к себе.

– Нет, – ответила она тем же спокойным голосом.

– Это не твоего ума дело, – он говорил, как с непослушным ребенком.

– Это моего ума дело, – она произнесла это мягко, но и Алвир, и Руди уставились на нее, более удивленные, чем если бы она разразилась страшным богохульством.

У Алвира перехватило дыхание, словно она ударила его. Он, очевидно, никогда даже не предполагал, что его нежная и уступчивая сестренка воспротивится его воле. Руди, который помнил, как она ткнула факелом ему в лицо на лестнице в Карсте, был удивлен чуть меньше.

– Тир – мой сын, – продолжала она. – А из-за вашего упрямства он может погибнуть.

Бесстрастное лицо канцлера вспыхнуло; он, казалось, готов был сказать ей, чтобы она попридержала язык перед старшими и достойнейшими. Он забыл, что она, кроме всего прочего, была все же королевой Дарвета.

– Если то, что говорит мой господин Ингольд, – правда, – сказал он.

– Я верю ему, – заявила она. – И я полагаюсь на него. И пойду в Убежище сегодня ночью, даже если мне придется пойти одной.

Джил оценила поступок молодой королевы: нелегко было противоречить человеку, который, по сути, годами управлял ее жизнью; уважения Джил к Минальде, имя которой было до этой минуты для нее просто звуком, прибавилось.

– Благодарю за доверие, моя госпожа, – тихо сказал Ингольд, и их взгляды на секунду встретились.

Алвир поймал ее руку, притянул к себе и сказал что-то, что никто из них не смог уловить, при этом его лицо было напряженным и злым.

Альда вырвала свою руку и, не говоря ни слова, вышла вон. Если бы она осталась, то смогла бы увидеть, какая ярость отразилась на лице брата. Однако когда он повернулся к вошедшей в палатку Джил, он постарался изобразить лишь горькую усмешку.

– Похоже, – сказал он, – мы все же отправляемся в путь сегодня ночью.

Было ясно, что это только начало потока его сарказмов, но аббатиса перебила его так искусно, что это вмешательство показалось совершенно случайным.

– Если так, – сказала она своим тихим деревянным голосом, – я должна идти и подготовить повозки Церкви. – И она с проворностью, которой от нее никто не ожидал, вышла, прежде чем Алвир мог отдать какой-либо приказ.

Наступила почти полная темнота, когда лагерь снялся. Снегопад усилился, ветер крутил маленькие вихри зернистых хлопьев в пепле погашенных костров и укрывал перемешанную грязь тонким белым слоем.

Приказ о снятии со стоянки сообщили на тот берег, и семьи медленно потянулись по временному мосту, мужчины и женщины осторожно балансировали на шатких паутинах из веревок и шестов, с вещами на плечах.

Странно, когда Руди шел по наскоро построенному мосту с Ингольдом и Джил, чтобы осмотреть единственную повозку, которую Алвир получил от своих друзей-торговцев, он обнаружил, что дух оптимизма, казалось, овладел караваном, что было более чем странно в таких обстоятельствах. Хотя и ворчания было не меньше, и ругательства были такими же громкими и пылкими. Мужчины и женщины укладывали свое имущество, потирая потрескавшиеся от холода и сырости руки, в обжигающем холоде, они шли, торопясь, бранились и дрались друг с другом, но что-то все же изменилось. Исчезло горькое отчаяние. Какая-то надежда, которой не ощущалось раньше, чувствовалась в слепящем воздухе.

Это был последний рывок, если они смогут выдержать его. Они были на расстоянии одного броска до Убежища.

– То, что надо, – заметил Ингольд, глядя, как стражники и солдаты Алвира тащат полурассыпавшийся корпус повозки вверх по извилистой тропе, – он может сделать из Минальды и Тира мишень, но сейчас это лучше, чем риск потерять их в снегу. Что до вас обоих... – он повернулся к ним и положил руки им на плечи, – что бы вы ни делали, стойте рядом с этой повозкой; это ваш единственный шанс дойти до Убежища живыми. Я буду двигаться вдоль каравана и, может, не увижу вас. Понимаю, что ничто из этого вас не касается, вы были вовлечены в это против воли, и никто из вас мне ничего не должен. Но, пожалуйста, последите, чтобы Альда и ребенок достигли Убежища невредимыми.

– Вас не будет здесь? – встревоженно спросила Джил.

– Я не знаю, где я буду, – сказал колдун. Снег застревал в его бороде и на плаще. В падающем свете Джил показалось, что он выглядит уставшим. Неудивительно, подумала она. Джил сама едва держалась на ногах – так сказывалось нервное напряжение. – Берегите себя, дети мои. Я же, в свою очередь, позабочусь о вашей безопасности.

Он повернулся и ушел, свободные концы его шарфа трепетали, как флаги на ветру.

– Он плохо выглядит, – тихо сказал Руди, опираясь на свой посох, когда снежные сумерки поглотили старика. – У вас было тяжелое путешествие.

Джил сухо усмехнулась.

– Хорошо, что он колдун, Руди. Иначе как можно было бы заставить людей следовать за собой в таких мажорных ситуациях, как эта.

Руди бросил на нее задумчивый взгляд.

– Ты знаешь, даже там, в Калифорнии, я думал, что все это было сумасшествием, но я почему-то верил ему. Да. Мне пришлось.

И Джил поняла. Ингольд имел способность убеждать, иначе как можно было объяснить то, что ему удалось увлечь беспутного бродягу-мотоциклиста в огонь из мрака или то, что заставило слабую, боящуюся высоты Джил, кандидата на степень доктора философии, последовать за ним по горным кручам, чтобы сражаться с бестелесными смертоносными врагами.

Или то, что оборванный караван беглецов, расколотых раздорами и обессилевших, замерзших до полусмерти, заставило сделать пятнадцатимильный марш-бросок через бурю и мрак, чтобы найти, наконец, Убежище, которого они никогда раньше не видели.

Она вздохнула и запахнула свой широкий плащ вокруг узких плеч. Ветер все равно пронизывал ее насквозь, как терзал ее уже весь день. Джил чувствовала страшную усталость. Ночь, она знала, будет тяжелой. Джил отправилась на поиски стражников, потом остановилась.

– Эй, Руди?

– Да?

– Береги Минальду. Она хорошая девушка.

Руди удивленно уставился на нее: вот уж он не думал, что она что-то о них знает, и уж тем более, что она их поймет. Руди вдоволь насмотрелся на бессердечных женщин типа Джил с холодными глазами классной дамы.

– Спасибо, – сказал он, искренне тронутый ее участием. – Ты и сама ничего. Сойдешь для чучела, – добавил он с усмешкой, на которую она ответила тем же.

– Но что меня больше всего убивает, так это почему она, королева, флиртует с дешевым панком, жокеем – распылителем краски, но это ее дело. Пока, увидимся в Убежище.

Руди нашел Альду там, где несколько оставшихся слуг Дома Бес готовили единственную уцелевшую повозку. Сама она укладывала внутрь свернутые постели; Медда, будь она жива, умерла бы от негодования при виде этого. Он нежно поцеловал ее.

– Эй, ты была, как динамит.

– Динамит?

– Ты была великолепна, – поправился он. – Действительно. Я не думал, что Алвир потерпит это.

Она повернулась, внезапно вспыхнув в рассеянном свете факелов.

– Меня не касается, потерпит он это, как ты сказал, или нет. Но мне не следовало называть их дураками. Ни Алвира, ни, конечно, мою госпожу аббатису. Это было по меньшей мере грубо.

– Тогда покайся в этом на исповеди, – он опять притянул ее к себе, – ты добилась-таки своего.

Некоторое время она молча смотрела ему в глаза.

– Он прав, ведь так? – настойчиво шептала она. – Тьма в горах.

– Это то, что мне сказала Джил, – мягко ответил он. – Они ближе, чем мы думаем.