В нескольких сотнях ярдов от тропинки Матату нашел небольшой сухой островок, который всего на дюйм поднимался над поверхностью воды, и как только он ступил на него, то в траве началась какое-то движение, производимое, очевидно, довольно крупным телом.

Клодия в испуге вскрикнула, уверенная, что они напоролись на очередную засаду РЕНАМО. Однако Матату выхватил походный нож и с боевым криком нырнул в траву. За этим последовала непродолжительная возня, во время которой он боролся с извивающимся чешуйчатым телом, в два раза превосходящим его в размерах.

Шон бросился ему на помощь, вдвоем они наконец одолели, закололи и вытащили на берег добычу. Клодию передернуло от ужаса, когда она увидела огромную серую ящерицу, почти семи футов длиной, с блестящим желтым брюхом и длинным хлыстообразным хвостом, который все еще подергивался из стороны в сторону.

С восторженным возгласом Матату тут же начал свежевать добычу.

— Что это такое?

— Любимый деликатес Матату, легуан.

Шон вытер лезвие штык-ножа о ладонь и принялся помогать Матату разделывать гигантского варана.

Мясо на хвосте было белым, как филе дуврского палтуса, но когда Шон предложил Клодии отрезанную полоску, та с гримасой отвращения отвернулась.

— Ешьте свою добычу сами, — огрызнулась она.

— И я это слышу от девочки, которая регулярно ест на обед жареных гусениц!

— Шон, я не могу. Я действительно не могу себя заставить. Только не сырое.

— У нас здесь нет сухих дров, чтобы развести костер. Ты ведь ела японское сасими, правда? И говорила, что тебе это нравилось.

— Это сырая рыба, а не сырая ящерица!

— Разница небольшая, считай, что это африканское сасими, — мягко уговаривал он ее.

Когда она наконец сдалась и попробовала, то, к своему удивлению, нашла блюдо вполне съедобным, а голод победил ее брезгливость.

На этот раз запасов воды у них не было, поэтому они набили себе животы сырым мясом ящерицы и запили все это речной водой, после чего свернулись калачиком на одеялах. Лежа в высокой колышущейся траве, прикрывающей их головы от жары и наблюдения с неба, Клодия почувствовала себя в относительной безопасности и дала волю усталости.

Где-то в середине дня она проснулась и, лежа в объятиях Шона, прислушалась к звуку рыщущего где-то вдалеке вертолета.

— Чайна обрабатывает берег реки впереди, — прошептал Шон

Звук двигателя вертолета становился то сильнее, то слабее, в зависимости от направления его поисков. Когда звук моторов стал нарастать, Клодия почувствовала, как мышцы ее живота непроизвольно сжимаются. Вертолет пролетел где-то совсем рядом с ними, немного южнее, затем его звук стал тише и наконец затих совсем.

— Улетел, — сказал Шон, обнимая ее, — спи.

— Тихо! — одним дыханием прошептал он ей на ухо. — Ни звука!

Когда она кивнула головой, он убрал свою ладонь, повернулся и начал вглядываться сквозь завесу болотной травы. Она сделала то же самое и начала вглядываться в открытые воды лагуны.

Сначала она ничего не увидела, но потом услышала, как кто-то напевает. Это был нежный девичий дрожащий голосок, который напевал шанганскую любовную песенку, а вскоре стало можно различить и легкие шаги по воде. Пение послышалось совсем близко, так близко, что Клодия инстинктивно прижалась к Шону и задержала дыхание.

Затем внезапно через просвет в траве Клодия увидела и саму певунью. Это была стройная и грациозная девчушка, только что вступившая в девичество: ее черты лица еще сохранили что-то детское, а груди были уже большими и напоминали небольшие арбузы. На ней была только набедренная повязка из какой-то тряпки, заправленной между ног, кожа блестела на полуденном солнце, как подгорелая черная патока. Она казалась дикой и веселой, как какой-то лесной дух, и Клодия сразу же залюбовалась ею.

В правой руке девочка несла легкое тростниковое копье с расщепленным концом, предназначенное для ловли рыбы. Легко шагая по теплой воде лагуны, она держала копье наготове.

Внезапно песня замерла на ее губах, она застыла, затем с грациозностью танцора сделала выпад. Древко копья дернулось у нее в руке, и с тихим счастливым возгласом она вытащила из воды длинную скользкую рыбину. Рыба дрыгалась на кончике копья, ее широкий усатый рот то открывался, то закрывался. Девушка ударила рыбину древком копья по широкому черепу и опустила в плетеную сумку, висящую у нее на поясе.

Она ополоснула розовую ладошку от рыбьей слизи, взяла копье и возобновила охоту, двигаясь прямо в направлении густых зарослей болотной травы, где залегли беглецы. Шон дотянулся до руки Клодии и сжал, предупреждая, чтобы она не двигалась, но черная девушка была уже настолько близко, что через несколько шагов должна была просто наткнуться на них.

Внезапно девушка взглянула прямо в глаза Клодии. Они всего лишь какое-то мгновение пялились друг на друга, после чего девушка развернулась и бросилась бежать. В следующий момент вскочил Шон и пустился за ней в погоню, а с обеих сторон из травы выскочили Альфонсо и Матату и присоединились к нему.

Девушка уже наполовину пересекла лагуну, когда они настигли ее; она попробовала вилять и петлять, но каждый раз, когда она сворачивала, один из них был готов схватить ее, наконец она поняла, что находится в безвыходном положении, и остановилась с широко раскрытыми глазами, задыхаясь от ужаса, но держа свое копье наготове. Однако ее смелость и мужество ничем не могли бы помочь ей в борьбе против окруживших ее трех мужчин. Она была как кошка, окруженная овчарками, шанса сбежать у нее не было.

Матату зашел сбоку, и она моментально повернулась и направила на него копье. Шон моментально выбил оружие у нее из рук и скрутил. Дрыгающуюся и извивающуюся, он донес ее до твердой земли и бросил на траву. Во время борьбы она потеряла и сумку с добычей, и набедренную повязку, и теперь скорчилась абсолютно нагая, дрожа, уставившись на окруживших ее мужчин.

Шон тихо и успокаивающе заговорил с ней, но поначалу она не отвечала. Потом вопросы начал задавать Альфонсо, и как только девочка определила, что он из ее же племени, она, похоже, несколько успокоилась, а после нескольких мягких вопросов начала сбивчиво отвечать.