Клодия настояла на том, чтобы остаться в кузове с Шадрахом, и сидела, положив его голову себе на колени. Рикардо, сидевший впереди рядом с Шоном, спросил:

— И что дальше?

— Как только доберемся до лагеря, я свяжусь по радио с Хараре. В аэропорту нас будет ждать карета скорой помощи. Я буду отсутствовать пару дней. Нужно убедиться, что о Шадрахе как следует позаботятся, и, само собой, мне придется составить отчет для департамента охоты и попытаться все уладить.

— Я об этом еще и не думал, — признался Рикардо. — Ведь мы убили львицу с львятами, и при этом пострадал человек. Как поступит правительство?

Шон в темноте пожал плечами.

— Более чем возможно, что они отзовут мою лицензию и лишат меня концессии.

— Вот черт, Шон. Мне и в голову не приходило. Может, я могу чем-нибудь помочь?

— Вряд ли, Капо, но спасибо за предложение. Ты тут ни при чем. Это касается лишь меня и департамента.

— Я мог бы взять вину за львицу целиком на себя, сказать, что это я застрелил ее.

— Не выйдет, — покачал головой Шон. — Клиент ни в чем не виноват. Это политика департамента. Что бы ты ни сделал, за все отвечаю только я.

— Но ведь если они отберут у тебя лицензию… — Рикардо поколебался, и Шон снова покачал головой.

— Нет, Капо, продолжить сафари они не запретят. Это тоже политика департамента. Сафари должно быть доведено до конца. Нельзя обижать клиента, который приносит твердую валюту. Так что топор опустится только после того, как ты уедешь. Ты ни при чем. Я вернусь через пару дней, и мы вместе поохотимся на этого большого слона. Так что ни о чем не беспокойся.

— Я начинаю казаться себе просто каким-то эгоистичным ублюдком. Пойми, я ведь беспокоюсь не о своей охоте, а о тебе и твоей лицензии.

— Мы еще поохотимся вместе, Капо. Кроме того, если у меня отберут лицензию, это будет последняя наша с тобой охота, Капо.

До сидящей в кузове Клодии доносились обрывки разговора, и она знала, почему отец ничего на это не ответил. Она знала, что это и так его последняя охота, лишат Шона лицензии или не лишат. Клодия за последние несколько часов испытала страшное эмоциональное потрясение и сейчас, думая о папе, вдруг почувствовала, как подступают слезы и скапливаются в уголках глаз. Она попыталась справиться с ними, но овчинка не стоила выделки, и она разрыдалась, оплакивая их всех: своего отца, львицу и львят, великолепного льва и Шадраха с его искалеченной ногой.

Ее слезинка упала на обращенное к небу лицо Шадраха, и он недоуменно взглянул на нее. Она пальцем вытерла капельку с его щеки и прошептала ему глухим и сдавленным от горя голосом:

— Все будет хорошо, Шадрах.

Но она и сама понимала, какая это глупая и бессмысленная ложь.