Прошлый сезон выдался на редкость засушливым, и воды не должно быть больше, чем по пояс, но грязь будет черной и вязкой, а проходы между зарослями — гораздо глубже, чем обычно. Идти будет трудно, и не только из-за грязи и воды — тростники и водяные растения будут мешать, на каждом шагу цепляясь за ноги. Каждая миля, пройденная по болотам, стоит пяти; для слона же это родная стихия. Он любит грязь и воду. Они поддерживают его огромную тушу, а его ступни самой природой созданы, чтобы расплющиваться под его тяжестью, а потом сжиматься, с легкостью высвобождаясь из чавкающей слякоти.

Тукутела вполне мог питаться тростником, мягкими водяными растениями и болотной травой, а густые заросли кустов на островках разнообразят его рацион. Шаги по грязи и всплеск воды тут же предупредят его о приближении врага, а постоянно меняющийся ветер защитит от опасности, отовсюду донося до него запах преследователя. Да, куда бы ни забредал в своей жизни Тукутела, здесь охотиться на него было труднее всего.

Шон опустил бинокль.

— Это будет просто воскресный пикник, Капо. Считай, что его бивни уже висят у тебя над камином.

След старого слона тянулся до самого конца косы, затем спускался в заросли папируса, где волнующееся море зеленых стеблей бесследно поглощало его.

— Никто не найдет здесь следа. — Рикардо стоял на границе, где кончалась сухая, потрескавшаяся почва и начиналась болотная слякоть. — Никто не сможет отыскать здесь Тукутелу, — повторил он, глядя на болотный тростник выше человеческого роста. — Нет, никто.

— Твоя правда, никто его здесь не найдет, — согласился Шон. — Никто, кроме Матату.

Они стояли посреди разрушенной деревни, когда-то существовавшей на краю перешейка. Очевидно, ее обитатели были рыбаками и принадлежали к одному из маленьких племен, селившихся по берегам Замбези и находивших пропитание ловлей рыбы в ее мутных зеленых водах. Уцелели только шесты, на которых они вялили свой улов, обычно состоявший из сомов и лещей. Сейчас же все хижины были сожжены дотла.

Джоб осматривал окраину деревни; внезапно он свистом подозвал Шона. Когда тот подошел, Джоб склонился над каким-то предметом, лежащим в невысокой траве. Шону показалось на первый взгляд, что это куча тряпья. Потом он увидел кости, на которых кое-где еще оставались лохмотья иссохшей кожи.

— Когда? — спросил Шон.

— Должно быть, полгода назад.

— Как он умер?

Джоб присел на корточки перед человеческим скелетом. Когда он повернул череп, тот отделился от шейных позвонков, как переспелый плод. Джоб обхватил его ладонями, и череп, скаля зубы в усмешке, уставился на него пустыми глазницами.

— Пуля в затылок, — сказал Джоб. — А вот выходное отверстие. — Дыра в лобной кости была похожа на третий глаз.

Джоб положил череп обратно и зашел глубже в густую траву.

— Эй, тут еще один.

— Здесь побывали люди РЕНАМО, — высказал свое мнение Шон. — Искали рекрутов или вяленую рыбу, или и то и другое.

— А может, это было ФРЕЛИМО, которое искало РЕНАМО и решило допросить вот этих — при помощи автомата.

— Бедняги, — сказал Шон. — Им достается от обеих сторон. Здесь наверняка еще много их лежит — это те, кто успел выбежать из горящих хижин.

Они вернулись в деревню, и Шон сказал:

— Они были рыбаками, где-то должны быть их каноэ. Наверное, они спрятаны, но нам бы здорово пригодилось одно из них. Посмотри вон там, где растет папирус, и проверь кусты за деревней.

Шон отправился туда, где Рикардо и Клодия сидели, прижавшись друг к другу. Он вопросительно взглянул на нее, и Клодия кивнула ему, с надеждой улыбаясь.

— Папа неплохо себя чувствует. А где мы?

Шон высказал ей свои предположения о судьбе деревни.

— Зачем убивать невинных людей? — Клодия была в ужасе.

— В Африке сейчас не нужно особых доводов, чтобы убить кого-нибудь, — разве только заряженный автомат и желание его разрядить.

— Но какой вред они могли принести? — настаивала Клодия.

Шон пожал плечами.

— Укрывали мятежников, скрывали информацию, прятали еду, не давали позабавиться со своими женщинами — достаточно любого из этих преступлений. А чаще повода вообще не нужно.

Красный шар солнца мерцал сквозь болотный туман, так низко над верхушками папирусов, что Шон мог смотреть на него, не задирая головы.

— Мы не успеем уйти до темноты, — решил он. — Сегодня заночуем здесь, а завтра на заре тронемся в путь. Одно хорошо — в болотах Тукутела будет идти медленнее. Может, сейчас он всего в двух милях от нас. — Но при этих словах он думал о выстрелах Рикардо. Если слон их слышал, то он все еще бежит. Но какой смысл говорить об этом Рикардо? Все это время он оставался мрачным и подавленным.

«Это лишь тень того Капо, которого я знал. Вот бедняга. Последнее, что я могу для него сделать, — загнать этого слона».

Сочувствие Шона было непритворным. Он сел рядом с Рикардо и попытался его приободрить, расписывая в деталях, как они будут охотиться на слона в зарослях папируса.

Казалось, теперь лишь охота могла вызвать интерес у Рикардо. Впервые за этот день он оживился, а один раз даже рассмеялся.

Клодия благодарно улыбнулась Шону, потом поднялась и сказала:

— Мне нужно отойти по маленькому личному делу.

— Куда ты? — немедленно спросил Шон.

— В кабинку для девочек. Тебе туда вход воспрещен.

— Не уходи далеко, и чтобы никакого купания, — предупредил он. — Завтра этого будет предостаточно.

— Слушаю и повинуюсь, о великий белый господин. — Клодия присела в насмешливом реверансе и пошла прочь из сожженной деревни. Шон с беспокойством смотрел ей вслед и хотел было еще раз ее окликнуть, но тут раздался вопль из папирусовых зарослей, и он отвлекся от Клодии.

Вскочив, он стал спускаться к воде.

— Что там, Джоб? — крикнул он. Послышались еще крики и плеск из зарослей, потом появились Джоб и Матату, волоча вдвоем какой-то длинный черный предмет.

— Нам начинает везти. — Шон осклабился и хлопнул Рикардо по плечу.

Это было традиционное долбленое каноэ, около семнадцати футов длиной, вытесанное из цельного ствола сосисочного дерева, Kigelia africana . Оно было достаточно широким, чтобы сидеть в нем, но обычно им управляли, стоя на корме и отталкиваясь длинным багром.