Он обернулся на звук шагов и увидел Риту, которая стояла позади него. Она выглядела такой свежей и красивой, а глаза ее потеплели, когда скрестились с его взглядом.

Килкенни быстро оглянулся, пытаясь скрыть замешательство.

— Вы уезжаете, Килкенни? — спросила она.

— Думаю, что да, Рита. В горах мне думается легче. А мне нужно кое о чем подумать.

— Килкенни, — вдруг произнесла Рита, — а почему вы не всегда говорите как образованный человек?

— Я могу разговаривать как образованный человек, Рита, но большинство здесь говорит на местном диалекте. — Помолчав, он добавил: — Я лучше поеду.

В глазах у нее стояли слезы, но она протянула руку и Улыбнулась ему:

— Конечно, Килкенни. Поезжайте, а если вы решите вернуться… не думайте слишком долго. А Бак, — она быстро обернулась к коню, — если он повернет обратно, пришпорьте его как следует, ладно?

На мгновение Килкенни вновь заколебался, но потом сел в седло.

Они выехали из Яблоневого каньона. Один раз Килкенни обернулся и увидел Риту, которая стояла там, где он ее оставил. Она помахала ему рукой.

Он хотел было повернуть, но направился прочь на запад. Поднялся свежий утренний ветер, и он прищурил глаза. Вглядываясь в горизонт, конь ускорил шаг, предчувствуя длинную дорогу.

— Ты и я, Бак, — сказал Килкенни, — мы просто нецивилизованные. Мы с тобой дикие. И принадлежим просторам, где рвутся ветра, а человеческий взгляд не в состоянии оценить эти красоты.

Килкенни посмотрел назад. Яблоневый каньон скрылся за горизонтом… если вообще существовал какой-либо горизонт.

И тогда он запел:

Он пел тихо, копыта стучали в ритм песни, и Лэнс чувствовал ветер, бивший в лицо. Далеко впереди его дорога терялась среди гор.