Более того, в этом сражении в качестве третьей линии фактически выступали боевые слоны, размещавшиеся за рядами пехоты:
Позади них [пехотинцев. — В. Д.] слоны, как перемещающиеся горы, движением своих огромных туш грозили гибелью приближавшимся… (Amm. Marc. XXIV. 6. 8).
В сражении с византийцами при Даре (530) персы также располагались двумя линиями: персидский полководец «поставил против врагов не всех персов, а лишь половину, приказав остальным держаться сзади. Они должны были сменять сражавшихся и со свежими силами нападать на врагов с тем, чтобы все время они сражались поочередно» (Proc. Bell. Pers. I. 14. 29–30). В битве, произошедшей в 576 г. в Армении между византийцами во главе с полководцем Юстинианом и персами под командованием Хосрова Ануширвана, персидские войска также были построены не менее чем двумя линиями; Феофилакт Симокатта, говоря об этом сражении, пишет, что во время решительного натиска ромеев «находящиеся в резерве силы вавилонского войска не знали, что им делать» (Theophyl. III. 14. 8). Таким же образом персидская армия была расположена и в битве при Константине (581): командир персов Тамхосров неосмотрительно вступил в бой в первой линии и был здесь убит (Theophyl. III. 18. 2), т. е. в данном случае боевых линий в персидском войске тоже было не менее двух.
Самую элитную категорию сасанидского войска составлял отряд «бессмертных». В связи со своим статусом и на поле битвы «бессмертные» занимали особое положение: они находились в глубоком резерве, являясь своего рода «неприкосновенным запасом» персидской армии, вступающим в сражение лишь в ситуации крайней необходимости (Proc. Bell Pers. I. 14. 31, 44).
Судя по всему, построение персидской армии перед боем представляло собой в плане сильно вытянутый прямоугольник, имевший прямой сплошной фронт (в отличие от византийцев, иногда сознательно искривлявших свое построение в зависимости от ситуации (Mauric. III. 10)) без каких-либо разрывов между центром и крыльями (Mauric. XI. 2). Чтобы обезопасить себя от неожиданного нападения, персы, как и римляне, зачастую сооружали перед своим фронтом рвы (Theophyl. IV. 9. 5) либо использовали для этих же целей естественные преграды (например, овраги) (Theophyl. II. 8. 8–9).
Как правило, персы избегали первыми начинать открытые сражения и вступали в них лишь в крайнем случае либо будучи полностью уверенными в своем успехе (прежде всего, при подавляющем численном превосходстве над противником). «Аин-Намэ» в связи с этим рекомендует:
И пусть не вступает он [полководец. — В. Д] в бой с войском иначе, как в случае крайней необходимости и в таком положении, когда нельзя избежать сражения… И когда большая часть воинов войска люди испытанные, разумные и храбрые, то самое лучшее для войска, чтобы враг первым напал на него; когда же большинство их неопытны и нельзя избежать боя, то всего лучше войску первому напасть на воинов врага. И не следует войску сражаться с врагом, если число его не превышает в четыре или три раза числа врагов; если же враг нападает на него, то оно может сражаться, если превышает число врагов приблизительно в полтора раза; если же враг вторгается в страну, то могут сражаться и будучи в меньшем числе… И пусть по возможности откладывается война, ведь в ней у сражающихся вызываются дерзкие действия, выказываются козни. Если же нельзя избежать сражения, то пусть сражаются легким оружием…{42}
Сведения «Аин-Намэ» тесно перекликаются с указанием Маврикия на то, что персы «любят уклоняться от боя не только накануне сражения, в особенности если узнают, что неприятель приготовился и построился к бою…» (Mauric. XI. 2). Помимо теоретических положений, стремление персов к уклонению от полевых сражений (за исключением упомянутых в «Аин-Намэ» ситуаций) подтверждается примерами из реальной военной практики. В частности, в 543 г. в бою под Англоном (персидской крепостью в Закавказье) Навед, командовавший персами, «дал им приказ ни в коем случае не начинать боя, а если враги станут нападать, защищаться как только можно» (Proc. Bell Pers. II. 25. 19). Особенно осторожно персы вели себя в непривычных или неожиданных для них ситуациях. Так, в битве при Даре атаковавшие противника персидские всадники не рискнули преследовать обратившихся в бегство византийцев, а вернулись в свою боевую линию, поскольку построение ромейского войска было не совсем обычным, и персы опасались какого-нибудь подвоха (Proc. Bell Pers. I. 13. 24–27). Примерно такая же картина наблюдалась и под Англоном, где персы отказались от преследования обратившихся в паническое бегство византийцев, полагая, что те хотят завлечь их в засаду (Proc. Bell Pers. II. 25. 29–30).
Но даже когда сражение становилось неизбежным, персы стремились как можно дольше не начинать его и оттянуть начало боя на послеполуденное время. Прокопий Кесарийский объясняет это своеобразным благородством персов, которые «привыкли есть на исходе дня, а римляне — до полудня; поэтому они [персы. — В. Д.] решили, что условия окажутся неравны, если они нападут на голодных» (Proc. Bell. Pers. I. 14. 34; см. также: Proc. Bell. Pers. II. 18. 17). На самом деле все было гораздо проще: верные своему правилу избегать напрасного риска, персы специально выжидали время и начинали битву во второй половине дня с тем, чтобы в случае поражения им было легче скрыться под покровом темноты. В битве при Даре, длившейся несколько дней, персы дважды атаковали римлян и оба раза — ближе к вечеру (Proc. Bell. Pers. I. 13. 25; 14. 34). В 541 г. под Нисибисом отряд византийцев под командованием полководца Петра подвергся нападению со стороны персов также после полудня (Proc. Bell Pers. II. 18. 17–19).
Если все же сражение начиналось, то подавался сигнал к атаке. Им являлись либо звук труб, либо какое-то визуальное оповещение (например, путем подъема красного знамени, как это было под стенами Сингары в 360 г.), либо совершение определенного символического действия (таковым мог быть бросок в сторону вражеской армии окровавленного копья или выстрел из лука виноградной лозой). Начало битвы могло сопровождаться единоборствами воинов-добровольцев; так произошло во время битвы при Даре, когда византийский конный воин Андрей дважды вступал в поединок с персидскими витязями и оба раза одержал победу, после чего персидское войско, пав духом, на некоторое время даже покинуло поле предстоящей битвы (Proc. Bell. Pers. I. 13. 28–38).
Первыми в бой вступали лучники. До начала рукопашной схватки они пускали в противника огромное количество стрел, нанося ему ощутимый урон. Трудно сказать определенно, что это были за воины: пешие или конные. В то же время данные источников — нарративных и изобразительных — заставляют думать, что стрелками из лука у персов являлись, скорее всего, всадники. На изображениях конных воинов — и легко-, и тяжеловооруженных — лук почти всегда присутствует как обязательный атрибут военного снаряжения. Кроме того, характеристика персидской пехоты как почти бесполезного в сражении рода войск, содержащаяся в сочинениях римско-византийских писателей, также не позволяет считать сасанидских лучников, чьими боевыми качествами восхищаются те же позднеантичные авторы, пехотинцами. Косвенно подтверждается этот факт и тем, что инструкция по правильной стрельбе, содержащаяся в «Аин-Намэ», адресована именно конному лучнику, а не пешему. В то же время необходимо отметить, что и пехотинцы персов обладали прекрасными навыками стрельбы из лука, это подтверждается ходом боя под Хломароном (585).
