— Вы сказали, она была в кожаном белье?
— Именно. Кто-то её явно переодел, видимо, не хотел, чтобы её нашли в этом доме в столь непристойном виде.
Ага, вот и прозвучало «в этом доме». Круг замкнулся. И если секретарша не успела её додушить, потому что услышала шаги хозяина дома, через минуту обнаружившего у дверей тапочки брата и решившего хоть на время, но прикрыть «семейный позор», то кто же тогда убийца? Бобёрский-старший? Быть может, он всё-таки закончил дело? И кому, как не ему, важно было переодеть труп опять-таки из опасений «позора»? Или мстительная секретарша вернулась? Или майор пришёл повторить свою месть? Или руки сонного кузена оказались сильней, чем он тут рассказывал? Сплошные «или, или, или»…
Впрочем, подобные вопросы лучше выяснять уже в отделении — с криминалистами, медицинскими экспертами, психологами и прочими специалистами. Благо теперь мне есть что представить окружному управлению и комиссару лично.
Но сначала я позвонил нашим ребятам в морг, чтобы те забрали тело. Когда я вышел из библиотеки, все подозреваемые сидели в гостиной по углам, надутые, скорбные и хмурящиеся друг на друга. Каждый считал себя мучеником! Фигуристая Амалия в коротком платье разносила желающим повторный утренний кофе.
— Мадемуазель Гонкур, — неожиданно вспомнил я, — прошу извинить, но мне придётся допросить и вас. Кое-что, увы, остаётся непонятным.
— Разумеется, месье офицер, — лучезарно улыбнулась Амалия, без малейшего повода (как мне показалось в первое мгновение) швырнула поднос с кофе в подвернувшегося ей на пути Флевретти и резко дала дёру.
Не обращая внимания на взвывшего от боли капрала, я бросился в погоню, крикнув на ходу:
— Никого никуда не выпускать!
Теперь-то стало кристально ясно, кто у нас настоящая преступница. Близкая подруга моей Эльвиры удирала от меня узкими коридорами замка Бобёрских, скользя вниз по каким-то крутейшим лестницам, ныряя за тёмные повороты и превосходя меня в скорости так, что я дважды терял её след. Но её каблуки так стучали, что определиться с направлением было несложно…
Хотя, по чести говоря, возможно, ей бы и удалось уйти, если бы не роковая случайность. Когда я наконец добежал до её комнаты, она лихорадочно продолжала паковать чемоданы, чисто по-женски не решаясь определить, что же всё-таки брать с собой — шкатулку с бижутерией или вечернее платье, шесть лифчиков или двое трусиков, выходные туфли или… три пары выходных туфель, одно большое полотенце или два маленьких… Поэтому на мои слова: «Вы арестованы!» она отреагировала с явным раздражением:
— Да подождите вы с вашими глупостями! Дайте мне ещё пять минут.
— Вы арестованы, — ещё строже повторил я, кладя руку ей на плечо.
С неожиданной нежностью она припала к ней щекой и губами и страстно взглянула на меня, вскинув ресницы:
— О мой желанный офицер, где твои наручники, я хочу, чтобы ты сковал меня… в своих жарких объятиях! Обещай, что ты отведёшь меня в самую тёмную камеру, запрёшь дверь и допросишь меня, и снова допросишь, и ещё раз! Да-а… да-а…
Я опомнился лишь тогда, когда эта чертовка, стонущая мне в ухо, вдруг с силой оттолкнула меня и бросилась к дверям. Я рухнул, споткнувшись о её зимние сапоги. И поверьте, она могла бы второй раз от меня удрать, но… О женщины! Амалия попыталась утащить за собой чемодан! Замки раскрылись, содержимое вывалилось наружу, она едва не заплакала от горя, а я перестал вести себя как сентиментальный дурак.
— Вам придётся пройти со мной в отделение. — Я резко завернул её руки за спину и защёлкнул наручники.
— Дьявол, не сработало, — удручённо фыркнула она, разочарованно пнув предательский чемодан ногой. — А Элви говорила, что вы лёгкая добыча…
Я мысленно сделал пометку побеседовать кое с кем (и что там ещё она обо мне рассказывает?) и быстро проверил содержимое чемодана. Так, понятно, почему она не смогла с ним убежать — эдакую тяжесть даже я с трудом поднял! Под верхним слоем одежды и белья были аккуратно уложены ряды золотых вилок, ножей, чайных ложечек, молочник и двенадцать тарелок с гербами. Нехилое богатство, можно сказать, попытка ограбления века…
— Я должна была это сделать, — выдохнула Амалия, низко опустив голову. — Он не оставил мне выбора.
— Она, — поправил я. — Знаете, чистосердечное признание облегчает участь. Вы можете честно сказать мне, почему убили мадемуазель Манон?
— Что-о?! — Служанка подняла на меня возмущённый взгляд. — Какое убийство? Никого я не убивала!
— Ага, — не поверил я. — Все, значит, убивали, а вы нет! Зачем же тогда убегали?
— Чтобы успеть спрятать всё это. Вы можете обвинить меня в воровстве, но никогда, слышите, никогда Амалия де Гонкур никого не убивала! Даже мух, хотя от них вся зараза в доме.
В её грозном тоне было что-то такое, что я предпочёл ей поверить.
— Тем не менее вам придётся проехать со мной в отделение и дать показания там.
— Как прикажете. Теперь я действительно в вашей власти. — Она окинула меня плотоядным взглядом и, выпятив немаленькую грудь, гордо прошествовала вперёд. Я сопроводил её в гостиную, где все остальные «подозреваемые» изо всех сил дули на ошпаренную коленку капрала. У секретарши кузена Бобёрского это получалось лучше всех, но, возможно, она играла на публику…
Оставив скованную табельными наручниками Амалию вместе со всеми гостями, я поманил к себе хозяина дома. Мне необходимо было поговорить с ним ещё раз. По-серьёзному…
— Вы скрыли от меня, что мадемуазель Манон была одета несколько иначе. Где её одежда?
— Откуда мне знать? — возмутился он, но покрасневшие уши и бегающий взгляд его выдали.
— Ведь вы её переодели в это жёлтое платье? И даже добавили дурацкую маску для завершения образа. Предупреждаю вас, что попытки запутать следствие караются сроком от…
— Да, это сделал я! — не выдержал домовой, брызгая слюной и едва не плача. — Я же говорил, что хотел защитить брата! К тому же такая непристойность в моём доме! Кожаное бельё, плеть, цепи — это же садомазохизм чистой воды! Я сбегал наверх за жёлтым платьем моей бабушки, в котором она выходила замуж (оно у нас передаётся по наследству), и прихватил ещё маску, привезённую из Вениции в прошлом году. Мне казалось, так будет лучше…
— Но вы что-то хотели этим сказать? Ведь вчера в городе не было никакой костюмированной вечеринки или частного карнавала.
— Вообще-то я надеялся, что вы увидите ритуальное убийство, а не банальный маскарадный костюм! Но вы своей глупостью запороли такой гениальный ход с моей стороны. Я хотел навести вас на мысль о каком-нибудь преступном сообществе, о тайных обрядах, о мистицизме и…
— Вы начитались детективных романов.
— Я? Не знаю, право, всё возможно, но тогда эта идея казалась мне очень здравой, — обиженно надулся месье Жофрей. — Но я слишком нервничал, когда вы осматривали труп Манон. Боялся, что вы уже поняли, что ее переодевали, и если мой голос меня выдаст, то вы можете заподозрить, что это я её убил! А утром вся эта фигня с переодеванием покойницы уже даже мне не казалась такой уж привлекательной…
— Понятно. Что ж, готов признать, ваша версия с «ритуальным убийством» мне в голову не пришла. Ну а теперь прервёмся, кажется, приехали медики. — Я вытянул шею в сторону окна, заслышав рокот мотора подъезжающей машины.
Пьяные сатиры в чёрных халатах (обычная форма наших патологоанатомов) со смехом и скабрёзными шуточками унесли тело, дважды едва не выронив его с носилок, а я наконец смог спокойно позвонить шефу. Ввёл в курс дела, объяснил ситуацию и получил официальное разрешение доставить всех задержанных в участок.
«Теперь-то ему не будет скучно», — злорадно подумал я.
Впрочем, моя служебная обязанность была выполнена. Дело раскрыто. Преступники найдены, всё прочее уже дело экспертов, прокурора и судьи. Через полчаса на двух машинах все подозреваемые были доставлены в отделение. Больше часа мы с Флевретти потратили на то, чтобы заново записать показания, заполнить все бланки, подтвердить все подписи, и я даже успел начать первую страницу своего личного служебного отчёта, как шеф потребовал привести всю компанию к нему в кабинет. Не буду врать, что это получилось так уж легко. Нет, никто не сопротивлялся, но вы вспомните сами размеры кабинета — три на пять квадратных метров…