— Разумеется, милостивый государь, как я мог забыть. — На стол перед шефом лёг официальный бланк подтверждения полномочий доктора Бормуцкого, подписанный в характерной для нашего мэра манере — оттиск пятачка, перемазанного чернилами, и две-три невнятные закорючки под ним.

Шеф покосился на меня и неуверенно кивнул. Разумеется, раз я — единственный, кто устойчив к алкоголю, мне и идти.

Удовлетворённый учёный удалился из участка, не попрощавшись. А мы с комиссаром в принципе ещё очень неплохо провели часа два, допивая пиво, закусывая колбасками и рисуя фломастером усы спящему Флевретти.

И всё-таки чувство смутного беспокойства не оставляло меня. Что задумал этот тип? Какое «научное» открытие можно совершить в старой шахте? Тем более что у меня с самого первого дела о маньяке святой воды сложилось очень негативное отношение к этим туннелям, ямам и переходам.

Однако до встречи на вокзале было ещё часа четыре, и единственной, кто мог бы мне помочь, оставалась, увы, всё та же Эльвира. «Увы» — это, разумеется, не в том плане, что мне не хотелось её видеть или я устал от того, что она вечно лезет со своими журналистскими расследованиями в наши служебные дела, нет. Просто в тот раз в шахтах я чуть было не потерял её навеки, в любой момент она могла погибнуть ужасной смертью. И как теперь звонить ей, предлагая очередную экскурсию в эти тёмные дыры, да ещё под руководством полусумасшедшего чудака? Честно говоря, я бы назвал его полным психом, но нам не разрешено ставить диагнозы, мы полиция, а не врачи.

Выйдя из участка, я пару раз глубоко втянул ноздрями холодный воздух и набрал телефон Эльвиры.

— Привет, милая, как ты?

— Чудесно, — радостно откликнулась она. — Мы с тобой чуток перебрали вчера, но голова уже не болит.

— Надеюсь, ты очень занята сегодня?

— Вроде нет, а что?

— Ну, тут такие дела, — замялся я. — С одной стороны, мне бы не хотелось тебя вовлекать. А с другой… Может быть, тебе надо помогать купать братьев или готовить с мамой пирог?

— В Хмеллоуин чертенят не купают, — напомнила Эльвира. — Толку никакого, они перемажутся грязью в следующую же минуту. Как засохнет, сама отпадёт. А мама спит. И уж поверь, после выпитого ею количества она не проснётся раньше завтрашнего дня. Куда идём?

— Э-э, ну в таком случае тебе не с кем будет оставить малышей, — попытался выкрутиться я.

— То есть это на всю ночь? — призадумалась Эльвира. — Ерунда, оставлю у соседей. В прошлом году они так спихнули нам своих на два дня. Мы поплатились капитальным ремонтом. Теперь их очередь.

— В каком смысле?

— А я научила братцев пользоваться спичками!

В общем, вкратце обрисовав ей ситуацию, мы договорились, что встретимся без пяти восемь на вокзале. Она захватит диктофон, фотоаппарат, бинты и зелёнку. А я наручники, резиновую дубинку и табельный пистолет. Мало ли что может случиться…

Когда, четыре часа спустя, я шёл в сторону вокзала, праздничное веселье в городе уже начало стихать. Это на другие праздники к вечеру всё только усиливается. Горожане заканчивают работу, забирают детей из школ и садиков и веселятся до утра. Но не в Хмеллоуин, единственный праздник в году, когда дети и взрослые пьют начиная с раннего утра и естественно, что к пяти-шести вечера на ногах остаются только самые стойкие. То есть к восьми на улицах не было уже ни одного ребёнка, при мне пожилая качающаяся чертовка тупо везла на санках по голому асфальту совершенно никакого «ангелочка» с чугунной серьгой в ухе.

Ещё пара нетрезвых горгулий, даже не рискующих взлететь, плелась домой пешком, заботливо поддерживая друг друга, но уже наматывала третий круг по квадратной площади. Шестерых домовых я насчитал спящих под фонарями. Будить даже не пытался. Во-первых, парни так сладко спали, а во-вторых, общеизвестно, что пьяного домового не берёт ни одна зараза — ни холодные булыжники, ни сквозняк, ни пробегающие мимо микробы. Завтра сами встанут свежими как огурчики.

На вокзале дул пронизывающий ветер. Докричаться до кого-либо из служащих было невозможно, на дверях начальника станции висел тяжёлый старинный замок и порыжевшая от времени табличка «Приходите завтра». Интересно, сколько дней они вообще её не снимали? Я поднял воротник тёплого плаща, сунул руки в карманы и, выбрав самый тёмный угол, просто стал ждать. Первой появилась Эльвира. Она была в красной дутой куртке и джинсах. Мы едва успели чмокнуться, дыхнув друг на друга перегаром, как за её спиной возник Бормуцкий. Судя по его красному лицу, он был в ярости.

— Что такое? Как вы посмели, милостивый государь? Что это за мадам?

— Мадемуазель, — строго поправил я.

— Кто она такая? Почему она здесь? И где вы ходите? Я вас уже полчаса жду на той стороне вокзала. А вас всё нет и нет!

Я посмотрел на часы. Девятнадцать пятьдесят две. Но прежде, чем я открыл рот для гневной отповеди, Эльвира оттолкнула меня в сторону:

— Позвольте представиться, господин Бормуцкий. Я ваша преданная фанатка и по совместительству член-корреспондент местной газеты «Городской сплетник». Я уже четыре года восхищаюсь вашими трудами. Вы гений! Ваша книга «С граблями за Граалем» перевернула моё мировоззрение! А ваш автобиографический роман с элементами нестандартных откровений «Шалун, шалун», несмотря на нераспроданный тираж, всколыхнул все интеллигентские круги.

— Э-эй, неужели? — заметно вздёрнул нос доктор Готфри. — Как ваше имя, милостивая государыня?

— Эльвира Фурье. Для вас просто Эл. Позвольте мне сопровождать вас вместе с этим неотёсанным офицером. Обещаю, что сделаю великолепную статью о вашем гениальном открытии.

— Вообще-то великолепные статьи делаю я сам, — попытался задуматься доктор, но Эльвира уже вцепилась в него бульдожьей хваткой.

Ещё пять минут уговоров, и, разумеется, наш учёный гость сдался.

Мы прошли сквозь пустое здание вокзала, по навесному мостику пересекли железнодорожные пути и уселись в неновый, явно арендованный джип. Доктор прыгнул за руль.

— Как ты его уломала? — прошептал я на ухо Эльвире, когда мы сели на заднее сиденье машины.

— Ни один мужчина не выдержит настырного любования самим собой, и чем откровеннее лесть, тем лучше, — так же шёпотом ответила она.

Мы быстро проехали пригородные поселки, и дорога пошла в гору.

— Кажется, мы едем в сторону заброшенных штолен, — сказала Эльвира, подкрашивая губы заглядывая в зеркало заднего вида через плечо водителя.

— Там, где мы были с почтальоном?

— Это другая шахта, к северу от города. А мы движемся в южном направлении.

— Всё верно, и именно там мы должны найти его, — не оборачиваясь, влез в наш разговор учёный Бормуцкий.

— Кого «его»? — невольно нахмурился я. — Кажется, вы собирались совершить какое-то научное открытие. Я думал…

— Милостивый государь, вы со мной не для того, чтобы думать, а исключительно для исполнения моих распоряжений.

Я чуть не задохнулся от ярости, но Эльвира вонзила мне в ладонь свои наманикюренные ноготки.

— Доктор, я готова записывать каждое ваше слово. Не могли бы вы вкратце осветить нашей газете цель сегодняшней экспедиции?

— Ну почему бы и нет? — мгновенно купился этот двуличный негодяй. — Я нахожусь на пороге величайшего открытия современности, которое перевернёт всё вокруг. Падут государства, изменятся экономические сферы влияния, произойдёт пертурбация правительств. Заново расчертятся границы городов, округов и штатов. Мир больше не будет таким, каким вы его знаете. Волею судьбы вам суждено стать свидетелями этого события. Но предупреждаю: под руку не лезть и с глупыми вопросами не приставать. Особенно это касается вас, милостивый государь.

— Разумеется, месье, — кивнул я, мысленно давая себе клятву по окончании данной аферы просто придушить этого наглого типа, и, взглянув на Эльвиру, понял, что она меня не выдаст.

Дорога вела нас мимо старых, покосившихся заборов заброшенных штолен. Многие ограждения казались чисто символическими, грозя рухнуть от одного рокота мотора нашего джипа. Машина остановилась, лишь когда ярко горящие фары высветили цифру «семь».