— Я не думаю, что это он виноват в том, что его перевели в Денвер, — сказала Эбби.

— Он сделал свой выбор, — ответила я. — А я свой. — Ты не захотела поехать с ним?

— Именно из-за меня он попросил новое назначение, ему захотелось расстаться.

— Так что, он теперь скитается по стране? Ну, это уж слишком.

— Когда люди становятся злыми, они впадают в крайности. И совершают большие ошибки.

— А Марк, наверное, слишком упрям, чтобы признать, как жестоко он ошибся, — сказала она.

— Он упрям, да и я не лучше. Никто из нас не хочет уступать. У него своя карьера, а у меня своя. Он находился в Квантико в то время, когда я была здесь. В общем, это старая песня: я не имела намерения покидать Ричмонд, а ему не хотелось переезжать в этот город. Затем он задумал вернуться поработать штабным офицером или занять соответствующую должность в соответствующей инстанции в федеральном округе Колумбия. Все так и тянулось до тех пор, пока мы не поняли, что все это время просто старались побороть друг друга. Я замолчала, решив — не стоит ломать свой, устоявшийся образ жизни.

— Нельзя жить с человеком, не ломая своих привычек, Кей.

Сколько же раз мы говорили эту фразу друг другу. Казалось, в ней нет ничего необычного.

— Не считаешь ли ты, что возможность распоряжаться собственной свободой — слишком дорогая цена, за которую расплачиваетесь вы оба?

Были дни, когда я тоже испытывала такого рода сомнения, но я не стала посвящать в это Эбби.

Раскурив новую сигарету, она потянулась за очередной рюмкой коньяку.

— Вы оба не пытались обратиться за помощью к психологу?

— Нет.

Мой ответ был не очень правдивым. Вместе мы не ходили за консультацией к психологу. Я ходила туда одна и продолжала это делать даже теперь, правда, в последнее время гораздо реже.

— Он знаком с Бентоном Уэсли? — спросила Эбби.

— Конечно. Бентон был учителем Марка, когда тот учился в академии, еще задолго до того, как я приехала в Вирджинию, — сказала я. — Они большие друзья.

— А кем Марк работает в Денвере?

— Понятия не имею. Выполняет какое-то спецзадание.

— Он знает о том, что происходит здесь? Я имею в виду случаи с парочками.

— Думаю, что знает. А что?

— Не знаю. Остерегайся все рассказывать Марку.

— Сегодня вечером он впервые за все эти месяцы позвонил мне. Я так мало с ним поговорила.

Пока я провожала Эбби в душ, снабдив ее ночной рубашкой, она, очевидно под действием большого количества выпитого коньяка, повторяла все ту же фразу:

— Он ли тебе позвонит или ты ему — будь осторожна.

— Я не собираюсь ему звонить, — сказала я.

— Вы друг друга стоите, — ответила она. — Оба не умеете прощать друг другу свои ошибки и, как черти, рациональные. Вот так-то! Это мое личное мнение относительно вас обоих, нравится оно тебе или нет.

— Мне надо к восьми часам быть в офисе, — объяснила я. — Поэтому предупреждаю тебя заранее: к семи часам ты уже должна подняться.

Обняв меня и поцеловав в щеку, она пожелала мне спокойной ночи и отправилась спать.

На следующей неделе, купив утреннюю газету «Пост», я не обнаружила в ней статьи, подготовленной Эбби. Она не появилась ни в следующий раз, ни неделей позже. Все это мне казалось очень странным. Я волновалась о том, все ли с Эбби в порядке, ведь я не получала от нее никаких известий с того момента, как она уехала из Ричмонда в последний раз после визита ко мне.

В конце октября я позвонила в отдел новостей газеты «Пост».

— Извините, — ответил мне мужской голос, — Эбби сейчас в отпуске. Она вернется только в августе.

— А она сейчас находится в городе? — удивившись, спросила я.

— Не могу вам сказать. Не знаю.

Повесив телефонную трубку, я, быстро просмотрев телефонный справочник, стала набирать номер ее телефона, но услышала лишь голос автоответчика. Сама Эбби ни разу не ответила мне по телефону, хотя я не переставая звонила ей последующие несколько недель подряд. Только незадолго до рождественских праздников я поняла, что же в конце концов происходит. Шестого января, в понедельник, я обнаружила в своей почте письмо. Хотя на конверте отсутствовал обратный адрес, я безошибочно узнала почерк. Вскрыв конверт, я увидела вложенный в него желтый бланк, надписанный инициалами «Ф. Марк», и короткую статью, вырезанную из последнего выпуска газеты «Нью-Йорк тайме». Я просто глазам своим не поверила, когда прочла сообщение о том, что Эбби Торнбулл подписала контракт на издание книги, освещающей историю исчезновения Фреда Чини и Деборы Харви и проводящей «пугающую параллель» между этим событием и ранее пропавшими в Вирджинии четырьмя парами, которые впоследствии оказались мертвыми.

Эбби однажды предупредила меня относительно Марка, а сейчас он предупреждал меня насчет Эбби. А может, существовала какая-то другая причина послать мне это сообщение.

Долгое время просидев на кухне, я надумала оставить Эбби гневное послание по телефону или позвонить Марку. Но в итоге я не стала звонить ни тому ни другому, а связалась со своим психологом.

— У вас есть чувство, что вас предали? — спросила она, услышав мои объяснения по телефону.

— Это очень мягко сказано, Анна.

— Но вы же знали, что Эбби собиралась написать статью для газеты. По вашему мнению, написание книги гораздо более худшее преступление, чем опубликование статьи?

— Но она никогда не говорила о том, что пишет книгу, — возразила я.

— Ваши подозрения не могут служить доказательством того, что вас действительно предали, — объяснила Анна. — Это ваше сиюминутное восприятие увиденного, Кей. А вам надо подождать и посмотреть, что будет дальше. А если вы хотите получить ответ на вопрос, почему Марк прислал вам эту статью, вы тоже должны выждать время, чтобы разобраться и узнать причину. А может, это его манера предлагать свою помощь.

— Интересно, имею я право обратиться к адвокату? — спросила я. — Просто для того, чтобы выяснить степень своей защищенности. Я же понятия не имею, чем Эбби закончила свою книгу.

— Думаю, что было бы намного разумнее поговорить с ней с глазу на глаз, — посоветовала Анна. — Она же обещала, что все ваши беседы не найдут отражения в ее статье. Она раньше не поступала с вами по-предательски?

— Нет.

— Тогда нужно предоставить ей шанс. Дайте ей возможность объясниться. И кроме того, я очень сомневаюсь в том, что она написала целую книгу. Не было никаких задержаний, не приняли ни одной резолюции по поводу случаев с парами. А вдруг пропавшие еще вернутся?

Через две недели, двадцатого января, я в полной мере осознала глубину горечи этой ироничной фразы, когда присутствовала в Капитолии, где состоялось слушание законопроекта, согласно которому научно-техническое Бюро судебно-медицинской экспертизы получало полномочия создавать свою базу национальных данных. Принятый законопроект затем должен был быть утвержден Генеральной ассамблеей штата Вирджиния.

Возвращаясь из бара с чашкой кофе, я увидела Пэт Харви, стоявшую в элегантном костюме с черной, застегнутой на «молнию» кожаной папкой. Стоя в зале, она разговаривала с несколькими делегатами. Заметив меня, миссис Харви представила меня окружающим.

— Доктор Скарпетта, — сказала она, вздохнув. Вид у нее был печальный и изможденный.

Я удивилась, увидев ее здесь, а не в Вашингтоне. Но она сама ответила на мои незаданные вопросы.

— Меня попросили помочь Сенату утвердить проект номер 1/30, — сказала она, нервно улыбаясь. — Так что, похоже, мы присутствуем здесь вместе по одному и тому же поводу.

— Спасибо. Нам очень нужна поддержка.

— Думаю, вам не о чем беспокоиться, — заметила она.

Очевидно, миссис Харви была права. Заявление директора Национальной комиссии по наркотикам с вытекающей отсюда гласностью действительно могло оказать мощное давление на комиссию Верховного суда.

После неловкого молчания, глядя на проходивших мимо нас людей, я тихонько спросила:

— Как дела?

В ее глазах блеснули слезы. Взглянув на меня и нервно заулыбавшись, она быстро, как будто выискивая кого-то, пробежала по залу глазами.