По пути они остановились во вдовьем доме, но оказалось, что леди Элизабет и Хенни ушли гулять. Их принял Хорэс, как всегда жизнерадостный и ничуть не удивленный тем, что они решили «удрать в столицу». Супруги попросили попрощаться за них с дамами.

Пока они проезжали Беркшир, именно Хорэс не выходил у нее из головы. Хорэс, заменивший Джайлзу отца в самом трудном возрасте, когда формируется человек, в те годы, когда мальчик на собственных наблюдениях учится вести себя по отношению к женщине как мужчина. Даже на посторонний взгляд было видно, как предан Хорэс Хенни, но проявляется это скорее в безоблачном счастье Хенни, чем в преувеличенно нежном поведении Хорэса.

Благодаря Хорэсу Джайлз может считаться джентльменом, а ведь Хорэс, несмотря на свои истинные чувства, отвергает всякие внешние проявления любви и привязанности по отношению к жене.

Глядя на Джайлза, Франческа мысленно перечисляла все его действия, слова, жесты, оставшиеся незамеченными в суете повседневной жизни. Те самые, что позволяли ей сохранить надежду.

Он много раз намеренно пытался погасить этот слабенький огонек, заставить Франческу поверить, что он абсолютно равнодушен к ней. Отрицал все шансы на то, что ее мечты осуществятся. И в то же время все его поступки свидетельствовали об ином.

Его притворство полностью разоблачало и то, что происходило в их постели. Он хотел, чтобы она видела в нем искусного любовника, поглощенного лишь физическим наслаждением и не интересовавшегося эмоциональным. Она едва не фыркнула вслух. Да он никогда, никогда не был к ней эмоционально равнодушен! И еще хотел, чтобы она в это поверила?!

Особенно когда его ежедневно выдавали сотни других мелочей. Как он хлопотал над ней, когда они остановились пообедать в гостинице. Не замерзла ли она? Удобно ли ей? Не остыли ли кирпичи, подложенные ей под ноги? Еда не слишком невкусная?

Он что, считает ее слепой? Или дурочкой?

Джайлз прекрасно знал, что все не так. Это и сбивало ее с толку. Он словно бы смирился с тем, что Франческа понимает, каковы его чувства к ней, но почему-то ожидает, что она притворится, будто ничего не знает.

По ее мнению, в этом не было ни малейшего смысла и все же довольно точно отражало действительное положение.

Он говорил одно, но имел в виду и хотел другого. Заявил, что они пойдут разными дорогами, но она сильно удивилась бы, если бы так и случилось.

Неужели он добивается таких же отношений, как у Хорэса и Хенни? Внешнего равнодушия и подлинного огня под маской безразличия? Надеется, что она на это согласится? Но сможет ли она?

Честно говоря, Франческа сильно в этом сомневалась. Не с ее темпераментом скрывать свои эмоции.

Хочет ли он именно этого? Если да, то почему?

Прошлой ночью она спросила его, но он отказался отвечать.

Нет смысла снова допытываться, даже если обстоятельства изменятся. Все равно в основе лежит один и тот же вопрос, о который она спотыкается снова и снова.

Значит, нужно держаться, найти способ идти вперед, не дожидаясь ответа. Она словно ведет поединок на поле, затянутом туманом, борется за будущее, свое и его, не зная, какие препятствия встретит на пути. Но если он думал обескуражить ее, заставить сдаться и довольствоваться меньшим, чем пылкая искренняя любовь, которой она всегда добивалась, особенно сейчас, когда знала, что такая любовь существует, он жестоко ошибается. Она не из тех, кто бежит с поля боя. К несчастью, и он тоже.

Она усмехнулась про себя. Ничего, еще будет видно, кто кого.

Экипаж замедлил ход, свернул за угол. Справа показался огромный парк.

— Это Гайд-парк, — пояснил Джайлз. — Там, где принято показываться по утрам, если хочешь прослыть человеком светским.

Франческа пригнулась к окну.

— Мне тоже следует сюда ездить?

— Я сам провезу тебя по городу, — поколебавшись, пообещал Джайлз.

Экипаж снова свернул за угол и остановился.

— Мы приехали.

Перед ней возвышался ряд элегантных особняков. Карета стояла перед одним из таких, с номером 17 на двери.

Лакей открыл дверцу. Джайлз спрыгнул на землю и помог ей спуститься. Франческа восхищенно осматривала выкрашенную зеленой краской дверь и блестящий медный молоток.

— Наш лондонский дом, — пробормотал Джайлз и повел ее к двери.

Слуги выстроились длинной цепочкой в ожидании новой хозяйки. Среди них уже были Уоллес и Фердинанд. Они ехали в парном двухколесном экипаже Джайлза впереди дорожной кареты. Уоллес представил ей Ирвина-младшего и отступил. А Ирвин, в свою очередь, представил ей миссис Харт, экономку, — тощую, аскетического вида женщину, судя по выговору, уроженку Лондона. Она и Ирвин назвали имена остальных слуг, после чего миссис Харт пробормотала:

— Думаю, вы устали с дороги, миледи. Сейчас провожу вас в ваши покои.

Франческа огляделась. Джайлз, стоя под люстрой, наблюдал за ней.

Она направилась к нему, бросив на ходу миссис Харт:

— Я не устала, но неплохо бы выпить чая. Велите принести его в библиотеку.

— Немедленно, мэм.

— Пойдемте, милорд, — попросила она, беря его под руку. — Покажите мне ваше логово.

Ему следовало бы одернуть ее и проводить в гостиную. Теперь, два дня спустя, Джайлз ясно видел свою ошибку. Очередную ошибку. Теперь же библиотека, служившая одновременно и кабинетом, стала не только его, но и ее логовом.

Подавив вздох, он хмуро уставился на лежавшее на столе письмо от Галлахера. Франческа в это время читала, сидя в кресле у камина.

— Дорогая, — окликнул он, — это насчет коттеджа Уэнлоу, помнишь его?

— В той впадине, к югу от реки? — спросила она.

— Крыша протекает.

— Это один из трех, не так ли?

— Да, все они построены в одно время. Может, заменить крышу сразу на всех коттеджах?

Франческа сосредоточенно нахмурилась.

— Зима на носу — если другая крыша начнет протекать, починить ее будет нелегко. Особенно когда снег пойдет.

— Черепица обледенеет, и никто не посмеет послать людей на крышу в такую погоду, — согласился Джайлз, положив на стол лист бумаги. — Немедленно напишу Галлахеру и велю заменить черепицу на всех крышах.

Она терпеливо дождалась, пока он запечатает письмо.

— Есть ли еще новости?

Он пересказал содержание письма Галлахера, потом беседа плавно коснулась тех парламентских биллей, которые он изучал. Они оживленно обсуждали демографическую статистику, связанную с избирательным правом, когда вошел Ирвин.

— К вам мистер Осберт Роулингс, милорд. Вы принимаете?

Первым порывом Джайлза было сказать «нет». Но Осберт зря не приедет.

— Проводите его сюда.

Ирвин поклонился, вышел и минуту спустя вернулся в сопровождении Осберта.

Поэт кивнул Джайлзу и, подойдя к Франческе, просиял.

— Дорогая кузина Франческа… — Он тут же осекся, опасливо оглянулся на Джайлза и пробормотал: — Я ведь могу называть вас так, верно?

— Разумеется.

Франческа улыбнулась и протянула руку. Осберт поспешно поднес ее к губам.

— Прошу вас, садитесь. Или у вас дело к Джайлзу?

— Нет-нет!

Осберт охотно уселся в кресло.

— Я слышал, что вы в городе, и решил нанести вам визит.

— Как мило с вашей стороны, — отозвалась Франческа.

Джайлз проглотил ехидное замечание и стал ждать, что будет дальше.

— И…

Осберт порылся в карманах.

— Надеюсь, вы не сочтете это дерзостью, но я написал оду… в честь ваших глаз. А, вот она! — Он помахал свернутой в рулон бумагой. — Вы позволите мне прочитать?

Джайлз с трудом подавил стон и закрылся газетой. Но, к сожалению, заткнуть уши не смог и был вынужден слушать сочинение Осберта. Совсем неплохо, только бесталанно. Он мог бы придумать десять строф куда более вдохновенных, чтобы прославить изумруды глаз своей жены.

Франческа вежливо поблагодарила Осберта, наговорила комплиментов, а тот, в свою очередь, предсказал ей сногсшибательный успех в обществе. Последнее замечание заставило Джайлза поджать губы, но Франческа немедленно обратилась к нему, так что пришлось отложить газету и отвечать, не хмурясь и не строя гримас.