– Дед, – сказал я, – мотоцикл ты мне дашь?

– Игореха, – не поворачиваясь ко мне, прошептал дед, – что же это делается, а?

Ведь война, Игореха…

– Война не война, а все равно – подлое дело, очень подлое.

– Ты хоть понимаешь, что происходит?

– М-м… местами.

– Сказать можешь?

– Только самое тривиальное: империя распадается. Идет борьба за власть. За то, кто к кому присоединится: Россия к Сибири или наоборот. И прочее вокруг этого.

– А ты причем?

– Воюю с террористами.

Я поймал на себе взгляд Вероники, повернулся к ней. Лицо ее посерело, глаза неподвижно смотрели на меня.

– Ты… обратно?..

– Нужно…

– Кому? Тебе? Мне? Зачем?

– Он офицер, Верка, – сказал дед. – Ты уж не это…

– Офицер… – она судорожно вздохнула и быстро, почти бегом, бросилась из дома.

– Подожди, Игореха, не бегай за ней, – поймал меня за руку дед. – Лучше послушай-ка меня. На шоссе не суйся. Вон тот лесок видишь? За ним деревня, Санино. За деревней начнется насыпь, узкоколейка там была, рельсы сняли, так что ехать по ней можно. И ведет эта насыпь через Поречье до самого Звенигорода. А там уж…

– Там рукой подать.

– А то лучше спрячешься тут где-нибудь?

– Сам видишь – не получается. Надо двигаться, надо шевелиться.

Дед хотел еще что-то предложить, но только сморщился и махнул рукой – слабо, беспомощно…

– Господин полковник!..

– Да. Да, все понимаю. Не дело… И вернулась Вероника. Другая. Непохожая на все прежние. Другое лицо… я никогда не видел таких лиц.

– Ты только не исчезай совсем, – сказала она. – Ты появляйся иногда, хорошо?

Мне вдруг сдавило горло, и я долго ничего не мог ответить.

13.06. 20 час. 30 мин. Где-то между Рузой и Звенигородом

Как я ни крутил, как ни прикладывал фирменные заплаты, ничего не получалось: разрез был слишком велик. Оставалось пройтись вдоль дороги и поискать брошенную дырявую камеру: вряд ли я один, кто пострадал на этой промоине. Похоже, когда делали насыпь, в нее схоронили всякий военный мусор: я, например, напоролся на зазубренный осколок бомбы или крупнокалиберного снаряда. Так, в поисках подножных запчастей, я прошел метров сто пятьдесят – и наконец увидел то, что нужно. У жерла дренажной трубы, полуутонувшее в грязи, виднелось колесо от трактора. Я стал спускаться вниз – и тут сзади раздался вой автомобильного мотора.

Это был полноприводной «хейнкель-ягд» ядовито-желтого цвета. Выцарапавшись из промоины, он остановился. Открылись двери, вышли двое, огляделись по сторонам.

Один расстегнул штаны и стал мочиться прямо с насыпи, Другой сбежал вниз, в кустарник… сейчас увидит мотоцикл… увидел! Все – нет ни того, ни другого, а из машины выбирается третий, и в руках у него какой-то ящик, похожий на старинный радиоприемник, и он поворачивает его из стороны в сторону, заглядывая в него сверху, будто в кастрюлю… и тут мне стало нехорошо, какая-то дурнота, какая-то мятная, тошная слабость возникла повыше желудка, и черт его знает, как было бы дальше, но парень этот поставил свой ящик на капот и взялся за бинокль, и стал смотреть вдаль… Да уж, стоило ему чуть опустить очи долу, и все. Но тут опять раздался рев мотора и гудок: кто-то еще не желал сидеть в чертовой промоине. «Хейнкель» тронулся с места и отрулил на самый край насыпи, пропуская того, кто ехал следом. Это оказался фермерский грузовичок-трактор «тролль».

Фермер притормозил возле «хейнкеля», крикнул что-то нелестное водителю, газанул, наполнив салон «хейнкеля» синим перегаром, и покатил вперед. Я же, пользуясь этой заминкой, скатился к трубе, влез в нее и, елозя локтями по жидкой грязи, переполз на другую сторону насыпи. И не зря: здесь кустарник подходил вплотную к дороге, а от трубы тянулась канава, и была эта канава, похоже, достаточно глубока, чтобы меня скрыть… от бинокля – да. А от той чертовой штуки, напоминающий приемник? Ладно, думать будем после…

По кустам я – где согнувшись, где на карачках, где и ползком – добрался до перелеска. Теперь я был в метрах в трехстах от машины, сбоку и чуть сзади нее.

Фарер сидел за рулем, тип с ящиком стоял рядом, но на ящик свой не смотрел, ящик стоял на капоте. Еще один тип шел вперед по дороге, время от времени останавливаясь и поднося к глазам бинокль. Четвертого видно не было.

Ну, что ж, ребята… смыться от вас без транспорта мне вряд ли удастся… а из оружия у меня одна рогатка… Соваться в нынешнюю кашу с не записанным на тебя пистолетом – нет уж, проще запереться в чулане и отсидеть положенные три года. В дедовой мастерской мы за полчаса соорудили рогатку из титанового прутка и красного резинового шнура чуть потоньше мизинца. В карман я насыпал два десятка шариков от подшипника. С этим арсеналом я и готовился принять бой. Или навязать его.

Пистолет в ближнем бою, конечно, предпочтительнее. Из него можно стрелять стоя, сидя, лежа, на бегу, в прыжке, с одной руки, с двух, выпуская восемь пуль по восьми целям за две с половиной секунды. Из длинноствольного «Березина-6ОО» или флотского парабеллума я попадаю в поясную мишень с трехсот метров. Одним патроном из трех. Правда, смысл от такой снайперской стрельбы один: спорить с кем-нибудь рублей на сто и выигрывать спор. Из рогатки можно стрелять только стоя, причем в одной позе: правым боком к противнику. Скорострельность не более выстрела в секунду. Убойная сила сохраняется метров до сорока. И тем не менее я знаю несколько случаев, когда рогатка одерживала верх над пистолетом – благодаря двум неоспоримым преимуществам: бесшумности, во-первых, а во-вторых, тому, что у противника при виде рогатки не срабатывает приоритетный рефлекс на оружие, ему приходится сначала подумать, а уж потом стрелять, теряя на это бесценные доли секунды… Итак, три противника были в поле моего зрения – следовательно, начинать надо было с четвертого. Я короткими перебежками направился к промоине, чтобы перейти дорогу за спиной у этих ребят. Вполне могло быть, что четвертый, невидимый, затаился и ждет – или идет мне навстречу. Но нет, до промоины я дошел спокойно, а дальше было непросто – метров пятнадцать совершенно открытого пространства, причем в виду стоящего на горочке «хейнкеля»… повезет – не повезет… не повезло: парень, стоявший у машины, взял свой ящик, что-то там нажал или покрутил – во мне взорвался кусок льда, – повернулся кругом и увидел меня. А ведь именно его я собирался сохранить и побеседовать… да, удивиться он успел, а вот испугаться – вряд ли… обхватил руками брызнувший лоб и повалился навзничь. Фарер, как чертик из коробочки, вылетел из машины и дважды выстрелил куда-то влево – что-то он там узрел, в кустах. Ему я попал в висок, он рухнул и покатился с насыпи. Тут я, наконец, завершил начатый маневр – пересечение плеши. Теперь я был опять справа от Дороги, в кювете. Машины отсюда видно не было, ее скрывала гора мусора, зато как на ладони была полянка, где я ладил мотоцикл. Шевельнулись кусты, показалась макушка – рука с пистолетом махнула: туда! туда! До «макушки» было метров семьдесят – не достать. Тот, кому он делал знаки, видимо, тоже что-то показал ему, потому что «макушка» высунулся по пояс из кустов, быстро огляделся, а потом рванул напролом, как кабан, взбежал на насыпь и прилег около машины. Они были уверены, что я на той стороне… отлично.

Я на полкорпуса высунулся из моего окопа. Где он там? Ага… видны ноги и кусочек задницы. Надо полагать, последний, четвертый, крадется в поисках меня… может быть, даже по моему следу. Нет возражений. Я пошарил вокруг себя и подобрал два булыжника размером в кулак – трудно без артиллерии, господа…

Стараясь не шуршать, я подобрался к «макушке» метров на двадцать и навесом, несильно, чтобы не убить, запустил одним и тут же другим булыжником именно в макушку… и промазал – он вскрикнул и дернулся назад, бежать – ну и, естественно покатился вниз. Я подскочил к нему, рубанул по затылочной ямке, отключая, схватил пистолет – новенький элитный вальтер – и бросился за деревья.