Элен уже почти дошла до двери. Услышав слова Калверта, она остановилась и медленно подняла на него глаза. Он ответил ей широкой улыбкой.

— Ну да, я следил за вами, а что в этом такого? Можешь мне поверить, это было изумительное зрелище. Я получил огромное удовольствие, наблюдая, как вы лежите там, в траве, юные, прекрасные и нагие, словно в первый день творенья. «Ну просто Адам и Ева в раю», — подумал я, глядя на вас.

— Ты подлец, Нед. Я не желаю тебя больше слушать.

— Тебе придется меня выслушать, голубка, хочешь ты того или нет. — Он наклонился вперед, сверля ее злобным взглядом. Улыбка сбежала с его лица. — Теперь моя очередь говорить. Я внимательно слушал тебя, пока ты обвиняла меня во лжи, хотя еще неизвестно, кто из нас двоих больший лжец — я или ты. Разве ты не солгала мне про Билли Тэннера? Разве ты не пыталась убедить меня, что вас связывает чистая детская дружба? Но я-то уже тогда знал, что это не так. Хочешь, я скажу, почему ты решила назвать стипендию его именем? Потому что ты надеешься таким способом замолить свою вину перед ним. Да, да, и не надо ломать комедию, голубка. Ты ведь у нас умница, ты прекрасно понимаешь, что Билли Тэннер умер из-за тебя.

В комнате вдруг стало очень тихо. Элен смотрела на Калверта, надеясь, что она ослышалась, что на самом деле он сказал что-то другое. Он снова улыбнулся широкой самодовольной улыбкой, и, глядя в его спокойное, уверенное лицо, она неожиданно почувствовала, что пять лет, отделявшие ее от прошлых событий, исчезли, и в ней опять проснулась ненависть, которую она испытывала когда-то к этому человеку и к тому, что он для нее олицетворял. Она посмотрела прямо ему в глаза и ледяным, звенящим от ненависти голосом проговорила:

— Ну что ж, если ты так настаиваешь, давай поговорим откровенно и не ломая комедии. Да, я знаю, почему умер Билли. Я знаю это так же хорошо, как и все жители Оранджберга. Его убрали, чтобы он не мог рассказать об убийстве. Его показания могли повредить многим белым, замешанным в эту историю. Здесь, на Юге, такие вещи случаются постоянно, даже сейчас, в наши дни. Никто не знает, долго ли это будет еще продолжаться, долго ли ты и подобные тебе будут убивать людей, уверяя всех, что защищают историю и традиции, а на самом деле спасая свою шкуру, свои владения, все это… — Она яростно махнула рукой, показывая на окно, за которым расстилались бескрайние хлопковые поля. От волнения у нее пересохло в горле, она помолчала, пытаясь справиться с собой. — Я знаю, отчего умер Билли, — проговорила она наконец, — и я знаю, как это произошло. Его убил ты или кто-то из твоих приятелей, ехавших тогда с тобой на машине. Впрочем, неважно, кто именно нажал на курок, вы все виноваты в этом убийстве, и ты в том числе.

— Ну что ж, ты права. Тэннера убил я. — Он больше не улыбался, голос его звучал тихо и монотонно. — Я давно хотел продырявить ему мозги, и, как только мне представилась такая возможность, я это сделал. Но вовсе не из-за того, что он собирался наплести в суде. Ни один нормальный человек ему все равно не поверил бы. А если бы он начал качать права, все белые жители Оранджберга встали бы, как один, и поклялись, что в его речах нет ни слова правды. Нет, можешь не сомневаться, дорогая, Тэннер умер из-за тебя, а не из-за своих дурацких показаний. Я сам его прикончил, собственными руками, кому и знать, как не мне.

— Это неправда! — Голос ее сорвался. — Ты лжешь! Я ненавижу тебя!

— А что, если я не лгу, лапочка? Что, если я говорю правду? Ты ведь не можешь этого знать наверняка.

Он уселся поудобней и непринужденно закинул ногу на ногу. По лицу его снова расползлась самодовольная улыбка.

— Твоя беда в том, что ты признаешь только крайности. Для тебя существует только два цвета: черный и белый. А в жизни все гораздо сложней. Посмотри, разве то, что я тебе рассказал, не похоже на правду? Я ведь действительно был в тебя влюблен. Вспомни все, что происходило между нами, — не так, как ты теперь стараешься это представить, а так, как это было на самом деле. Ведь нам было хорошо вместе, согласись? Тебе нравилось, когда я тебя ласкал. Тебе нравилось разжигать меня, доводить до безумия. Не думай, я не собираюсь тебя в этом обвинять. Женщины для того и созданы, чтобы завлекать мужчину, вызывать у него ревность, заставлять его забывать обо всем. Но когда я вышел к заводи и увидел, как этот ублюдок делает с тобой то, чего ты никогда не позволяла делать мне, у меня в груди что-то оборвалось. Я понял, что готов убить этого вонючего защитника черномазых, оскверняющего у меня на глазах порядочную белую девушку. — Он замолчал и испытующе посмотрел на нее. Заметив, что на лице у нее промелькнули сомнение и страх, он удовлетворенно улыбнулся. — Но я не ушел, хотя в душе у меня все так и кипело. Я остался на берегу и увидел то, что произошло дальше. Я увидел, что наш Билли оказался вовсе не таким бравым молодцом, каким он себя представлял. Когда наступило время действовать, он вдруг растерялся и повел себя как последний болван. Я видел, как он несколько раз шел на штурм, пытаясь, так сказать, взять крепость приступом (я не могу выразиться точнее в присутствии такой благородной леди), а когда понял, что все напрасно, распустил нюни и зарыдал на твоем плече. Я вижу, голубка, что тебе неприятно это вспоминать, но ведь так оно и было, не правда ли? А потом он встал и оделся, и ты тоже оделась, и вы оба ушли. А я дождался, пока вы скроетесь из виду, пошел домой и зарядил ружье.

Элен стояла не двигаясь, ожидая, когда иссякнет поток этих ужасных слов. Наконец Калверт замолчал, и в комнате воцарилась тишина. Она закрыла глаза и снова ощутила под спиной гладкую, ровную поверхность лужайки, снова почувствовала прохладные капли воды, скользящие по коже, и руки Билли, с отчаянием обнимающие ее. Она увидела его синие глаза, тревожно вглядывающиеся в нее, и высокое ясное небо, синеющее над его головой. «Это было, — подумала она, — было, и никто не сможет отнять у меня этой минуты».

«Я слишком долго об этом мечтал», — услышала она печальный голос Билли.

Она протянула руку и погладила его по взъерошенным, мокрым после купания волосам.

«Не плачь, Билли, — сказала она. — Пожалуйста, не плачь. В следующий раз все будет хорошо, вот увидишь».

Она подняла голову и посмотрела на птицу, качавшуюся на ветке прямо над его головой. Она еще не знала, что следующего раза не будет — никогда.

Она глубоко вздохнула и закрыла уши руками, словно пытаясь отгородиться от того, что сказал ей Нед Калверт. Но она знала, что это невозможно: прошлое, о котором он ей напомнил, подтверждало правоту его слов. Да, она действительно лгала все это время, хотя и не так, как он думал.

— Я хотела, чтобы в нашей жизни хоть что-то изменилось, — проговорила она взволнованно, с каким-то детским простодушием в голосе. — Ты этого не поймешь, для тебя такие вещи не имеют значения, но я действительно хотела, чтобы у нас появилось хоть что-то хорошее. Поэтому я и пошла с Билли к заводи. Любовь здесь ни при чем, я никогда не любила Билли, и он это знал. Но я думала, что, если нас будет соединять какое-то доброе воспоминание, — не грязное, не уродливое, как все в этом мерзком городке, — а по-настоящему доброе, наша жизнь может стать хоть немного другой. И потом, когда Билли умер и я увидела, что из моей затеи ничего не вышло, я решила, что не могу оставлять это так, как есть. Мне невыносимо было знать, что наша последняя встреча получилась не такой, как он хотел, что его последнее воспоминание обо мне было отравлено… — Она почувствовала, что сейчас заплачет, и сердито смахнула выступившие на глазах слезы. — Я поняла, что я обязана что-то сделать для них — для Билли и для моей матери. Я не могла допустить, чтобы они исчезли из жизни, как будто их никогда и не было. Их смерть никого не взволновала, никто не попытался узнать, отчего они умерли. Их просто не стало, вот и все. И я знала, что, когда умрут последние люди, которые их помнили, от Билли и матери не останется вообще ничего. Я понимаю, это происходит каждый день — люди умирают тихо и незаметно, не оставляя после себя никаких воспоминаний, но это несправедливо, так не должно быть, я не могу с этим смириться. Она остановилась и посмотрела на Калверта, удивленная тем, что он слушает ее не перебивая. Лицо у него было задумчивое и серьезное.