— Всего доброго.

Шер повернулся и двинулся в зал. Элен подождала минуту, а потом вышла из дома и направилась в сад.

Ночь была прохладной, и в саду никто не гулял. Из зала доносились звуки танго, в освещенных окнах мелькали неясные тени. Элен пересекла лужайку и, пройдя между деревьями, спустилась к бассейну. Она остановилась чуть поодаль и посмотрела на воду.

Мысли ее снова вернулись к Билли и к поездке в Алабаму, неотвратимо приближавшейся с каждым днем. Она думала об этой поездке и о будущем, которое она так тщательно распланировала, и видела, что оно не сулит ей ничего, кроме холода и пустоты. И тогда, чтобы заглушить внезапно нахлынувшую тоску, она стала думать о прошлом — о прошлом и об Эдуарде.

Она стояла перед бассейном очень долго, а потом повернулась и нехотя двинулась к дому. Обойдя лужайку, она выбралась на подъездную аллею и медленно пошла вперед. Поднимался ветер, облака быстро неслись по темному небу. Когда она вышла на аллею, неожиданно показалась луна, осветив все вокруг бледным, мертвенным светом. Потом она опять скрылась за тучей, и сад погрузился во мрак. Дойдя до поворота, Элен посмотрела назад и вдруг замерла, не спуская глаз с ворот, — в нескольких ярдах от нее по другую сторону ограды стоял какой-то человек.

Она поняла, что это бродяга, о котором рассказывал Льюис. До сих пор она не очень-то верила его рассказам и, если бы не подтверждение Касси, решила бы, что ему просто померещилось. И вот теперь она убедилась, что он был прав. Бродяга стоял неподвижно, вцепившись руками в решетку. До ворот было довольно далеко, и Элен не была уверена, видит он ее или нет, но ей почему-то казалось, что видит.

Некоторое время они стояли, глядя друг на друга, разделенные каменистой, поблескивающей под луной дорожкой, — женщина в шелковом вечернем платье и жалкий нищий оборванец.

Потом луна скрылась за тучей, а когда появилась снова, бродяга уже исчез. Элен постояла еще немного, вглядываясь в темноту. Ей было совсем не страшно, она почему-то была уверена, что бродяга не причинит ей никакого вреда.

Затем со стороны дома донесся чей-то смех и громкая музыкальная фраза. Элен подняла голову. Ей вдруг показалось, что этот бродяга поразительно на кого-то похож. Она нахмурилась, пытаясь понять, на кого именно, и с удивлением осознала, что больше всего он похож на нее саму. Она тоже была здесь чужой, она тоже не принадлежала к миру тех, кто веселился и танцевал сейчас в доме. Она и раньше испытывала это чувство, но теперь оно охватило ее с необыкновенной силой, наполнив душу тоской и отчаянием. Она повернулась и пошла к дому, постепенно ускоряя шаг. В ней закипело глухое раздражение. Она чувствовала, что не хочет снова возвращаться к гостям, улыбаться им, говорить вежливые фразы и делать вид, что ей очень весело. Нет, она поднимется к себе и закажет разговор с Сен-Клу. И на этот раз она уже не станет класть трубку ни после трех гудков, ни после тридцати. Она дождется, пока Эдуард подойдет к телефону, и поговорит с ним. Да, именно так она и сделает.

— О, Льюис, как здесь красиво! Гораздо красивей, чем я думала! А это что — настоящий шелк?

Стефани разгуливала по комнате Элен, трогая все, что попадалось ей под руку: длинные кремовые шторы, полог старинной кровати, резные деревянные колонны.

— Потрясающе! Наверное, это все ужасно старинное.

— Это хепплуайт, — пробормотал Льюис, опасливо косясь на дверь. Он, конечно, ни за что не привел бы сюда Стефани, если бы она не упрашивала его так жалобно: «Ну пожалуйста, Льюис. Хотя бы одним глазком. Только на минутку».

На самом деле прошло уже гораздо больше минутки, и Льюис начинал потихоньку нервничать. Он знал, что Элен занята с гостями и вряд ли поднимется наверх, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему самому было противно, что он так боится. В конце концов, они не делали ничего предосудительного. Это был его дом, и он имел право показывать его кому захочет. Он с наигранной лихостью откупорил бутылку виски, предусмотрительно захваченную снизу, и вытащил из карманов пиджака два стакана.

— Тебе налить? — спросил он Стефани. — Это шотландское.

— Ой, я уже выпила столько шампанского… — Она хихикнула. — Ну ладно, давай, только совсем чуть-чуть…

Льюис щедро плеснул в оба стакана. Потом залпом осушил свой и сразу почувствовал себя лучше. Стефани продолжала кружить по комнате: постояла перед гравюрами восемнадцатого века, потрогала изумительный, музейной редкости ковер, расшитый гарусом по канве, подошла к туалетному столику, повертела в руках серебряные, украшенные ляпис-лазурью щетки от Картье и, наклонившись, заглянула в зеркало эпохи королевы Анны. Затем выпрямилась и еще раз оглядела комнату: камин, два кресла, вазу с букетом белых роз, комод орехового дерева с волнообразно изогнутой передней стенкой и изысканной бронзовой инкрустацией — редчайший образец работы Чиппендейла. На лице ее мелькнуло разочарование.

— Все так скромно… — протянула она, неуверенно глядя на Льюиса. — Я ожидала, что будет богаче.

— Если ты имеешь в виду кровати с плюшевой обивкой, то это действительно не в ее вкусе.

Стефани вспыхнула и обиженно заморгала глазами. Льюис тут же пожалел о своей резкости.

— Я только хотел сказать, что Элен не любит вычурности, — проговорил он более мягким тоном. — Ты, наверное, заметила, она и одевается довольно просто.

Стефани снова повеселела. Она отпила немного виски, помолчала и, вскинув на Льюиса глаза, быстро проговорила:

— А можно мне посмотреть на ее платья? Ну, пожалуйста, Льюис. Я не буду ничего трогать, обещаю тебе.

— Конечно, почему бы и нет. — Льюис взял ее за руку. Страх его куда-то Исчез, он чувствовал себя уверенно и спокойно. — Идем, я тебе все покажу.

Он открыл дверь и провел ее в гардеробную. Вдоль всех четырех стен тянулись огромные встроенные шкафы. Льюис шагнул вперед и начал одну за другой распахивать дверцы. Некоторые шкафы были неглубокими, другие по размеру напоминали целые комнаты.

— Тут ночные рубашки, — объяснял Льюис, идя вдоль ряда, — а тут белье. Это повседневные платья. Костюмы. Юбки. Блузки. Свитеры…

— О, Льюис!

Стефани была потрясена. Она медленно переходила от одного шкафа к другому, время от времени протягивая руку, чтобы с благоговением погладить какую-нибудь кофточку или свитер. Заметив на одной из полок прозрачный кружевной лифчик, невесомый как паутинка, она подняла его и начала разглядывать.

— Это из Франции, — пояснил Льюис. — Такое кружево делают только в одном монастыре.

Стефани бережно положила лифчик на место и двинулась дальше. Дойдя до шкафа с платьями, она стала осторожно перебирать их, щупая ткань: гладкий переливчатый шелк, тончайшие полотна, мягкую ворсистую шерсть, плотный харисский твид ручной выработки.

— Господи, — вздыхала она, — какая роскошь!

В следующем шкафу хранились свитеры, аккуратно подобранные по цвету: серые, бледно-голубые, сизые, синие, васильковые, черные, бежевые, перламутровые…

— А теперь посмотри сюда, — Льюис распахнул следующую дверцу.

Стефани увидела множество вечерних платьев: бархатное платье, муаровое платье, платье от Живан-ши, платье от Сен-Лорана, платье от Хартнелла с лифом, расшитым мелким жемчугом, длинное платье, короткое платье… Стефани как зачарованная шла вдоль ряда, нежно проводя рукой по вешалкам. Вот она остановилась возле одного платья, взглянула на этикетку, и губы у нее задрожали. Льюису показалось, что она сейчас заплачет.

Ему же, напротив, с каждой минутой становилось все веселей и веселей. Он чувствовал, что наконец-то одержал победу, только не знал, над кем: то ли над Стефани, то ли над Элен.

— Хочешь взглянуть на меха? — спросил он, открывая дверь в соседнюю комнату, просторную и довольно прохладную, так как в ней всегда поддерживалась одна и та же температура.

— Я и не знала, что Элен любит меха! — удивленно воскликнула Стефани. — Я никогда не видела, чтобы она их носила.