– А, Тот Ибисович, ты, – обрадовалась Анту, зеленая, как привидение. – Ну, как живешь-можешь? Как здоровье? Как стул? У меня с трудом, одолевают газы. Ты только послушай, как в брюхе-то урчит. Опять-таки вздутие кишок. А повар, гад, не у плиты, он у Нинти, сучки, все в постели. Ох, был бы жив покойник Ан, он бы не стерпел, он бы не допустил. Потому как был как скала. Тот Ибисович, памятью его заклинаю тебя поставить мне клизму. Ты ведь по этой части главный специалист.
– Попробуйте вначале уголь. А там будет видно, – содрогнулся Тот, тяжело вздохнул и двинулся на половину Нинти. – Из города никуда не уезжайте, еще поговорим.
Вынырнул из атмосферы богадельни и окунулся в негу благовоний, как будто бы попал на церемонию в храм – величественную и торжественную. А это и была церемония, впрочем, без намека на таинство – Нинти принимала ванну. Собственно, как ванну – пленительная, в чем мама родила, она плескалась в небольшом бассейне. Тут же стоял служитель лулу, жрал свою хозяйку глазами и резко выделялся цветом кожи на фоне алебастровых стен. Черное на белом – сексуальное, мускулистое, готовое на все.
– А, дядя, ты? – отреагировала Нинти, легла на спинку и помахала в воздухе точеной ногой. – Может, побарахтаемся на пару? Тебе нравится по-собачьи?
Тон ее был двусмыслен, интонация похабна, стройная ножка – верхом совершенства.
– Да нет, дочка, надо бы поговорить, – сразу же набрал дистанцию Тот, – чтобы потом, не дай бог, до дела не дошло…
К Нинти, как бы там ни было, он относился хорошо. Во-первых, умна, во-вторых, красива, в-третьих, и это самое главное, плоть от плоти Учителя. А то, что не в меру любвеобильна и слаба на передок, так это от избытка гормонов, от здорового естества, от крепкой, несомненно в Ана, сексуальной организации. Ведь если глянуть в корень, без ханжества и лживых догм, каждая нормальная женщина по сути своей блядь, и все зависит только от случая и обстоятельств. Другое дело, если половая жизнь начинает осложнять жизнь в социуме…
– Ну, раз не хочешь по-собачьи, тогда можно и поговорить, – усмехнулась Нинти и без тени смущения подалась из воды, тело у нее было восхитительно гладким, как стекло, полностью, по традиции, лишенным растительности. Сразу же к ней подскочил мускулистый, набросил полотенце, почтительнейше застыл и, получив приказание в виде быстрого кивка, принялся бережно вытирать свою хозяйку. С чувством, старательно, трепетно, не спеша, похоже, это очень нравилось им обоим.
– Я не буду читать тебе морали, дочка, – тихо и по-ануннакски начал Тот. – Твоя личная жизнь – это твоя личная жизнь. Только вот в последнее время она начинает вредить общественной. Думаю, тебе лучше уехать.
– Вот как? – удивилась Нинти, хмыкнула, качнула головой и подошла к самшитовой, с инкрустациями, лежанке. Бросила полотенце, устроилась на животе, сделала знак своему мускулистому. – И куда же, если не секрет?
– Подальше от Энки и от Энлиля. Подальше от всех прочих входящих. Подальше от Шумера и Междуречья. – Тот дружелюбно подмигнул. – Туда, где тебя еще не знают и не называют, извини меня за резкость, блядью и шкурой из Совета Богов. Место обитания в первом приближении я тебе уже присмотрел. Немного поработать руками, и там все будет, как в той сказке:
Между тем служитель Нинти подошел к лежанке, умастил маслами тело госпожи и принялся с экспрессией работать ручками – мять, поглаживать, постукивать, трепать. Причем, как сразу заметил Тот, ручками весьма шаловливыми – то, что он творил, было не очень-то похоже на массаж, вернее, это был массаж специфический, сугубо эротический. Вернее, откровенный петтинг.
– Ах, дядя, – Нинти тяжело вздохнула, вздрогнула, судорожно выгнулась в спине, – я так боюсь старости. Дряхлости, ветхости, замшелости. Времени, когда за глаза меня будут называть не блядью, а коровой. Старой, вонючей, никому не нужной коровой. А время это, дядя, увы, не за горами, вакцины-то ведь уже больше нет, чего нельзя сказать о гене. Вот я и живу настоящим, на всю катушку, считая, что день без оргазма прошел впустую. Даром, напрасно, зря, – Нинти вдруг замолчала, всхлипнула, встала рывком на четвереньки и уже в экстазе, не владея собой, громко застонала от наслаждения – да, похоже, нынешний денек начался для нее как надо.
– Ладно, дочка, пока. Дай-то тебе бог, – не стал мешать действу Тот, резко засобирался и уже на улице, в носилках, улыбнулся ходу своей мысли – а ведь это идея. Корова. Буренка. Телка божьей милостью. Священная, сакральная, символизирующая плодородие. Родившая, допустим, солнце, звезды, месяц и чего там есть еще. Рога ей, атрибутику, легенду подлинней, и все, извольте бриться, культ, в общем, готов. Тот самый, тройной очистки, ханумак для народа. Как там по магански-то корова? Хатхор? Очень хорошо. Осталось теперь только определить ее в стойло. Да, честно говоря, не такое уж это и стойло – заброшенный командный пункт на космодроме в Тельмуне[62]. Не райское, конечно, место, не долина в Междуречье, ну да ничего, Нинти не дура, выживет[63]. Пусть, пусть поработает ручками, ножками и головой, не одним только органом своего малого таза. Не слизистым каналом – серым веществом. Так думал Тот, устроившись в носилках, мерно раскачивающихся в такт шага рабов, а сам невольно чувствовал презрение к себе. Рама и Имхотеп там, в горах Тибета, срывают покровы с Тайны всех тайн, а он, увы, здесь, погрязнув в рутине, копается в вопросах на уровне лобка. С другой же стороны, кто будет копаться-то? Великий Воин Нинурта? Мокрушник Мочегон? С ходу выворачивающий матки и кишки Красноглаз? Или засевший в своем Орлином логове Шамаш, взирающий на все с высот Кедровой горы[64]? А копаться надо, необходимо, и как можно глубже, причем со всей возможной тщательностью, решительностью и напором, ибо речь идет о деле, начатом Великим Аном. Великим ануннаком, Учителем, Предтечей. Память о котором предать, суть втоптать в грязь, ни за что нельзя. И в первую очередь ему, Тоту, обязанному Ану всем…
Ласково светило солнце, ветер трепал листву, мерно покачивался, думал о своем Тот, Посвященный и Мудрец. Мысли его были возвышены, сильные руки чисты, доброе сердце горячим, а лысая голова холодной. Словно горный, кристально прозрачный, хрустально звенящий ручей.
…И вот злобный Сетх стал готовить заговор. В число заговорщиков вошли царица Эфиопии Ассо и с ней еще семьдесят два сообщника, недовольных правлением Осириса. Сетх тайком измерил рост брата и по этой мерке изготовил роскошный деревянный саркофаг, украшенный золотом и каменьями. Когда саркофаг был готов, Сетх и остальные заговорщики устроили званый пир, на который пригласили и Осириса.
В разгар празднества Сетх велел принести саркофаг и поставить на обозрение пирующим, дабы гости могли полюбоваться. Все стали наперебой выражать восхищение великолепным изделием. Тогда Сетх как бы в шутку сказал: «Ложитесь по очереди в этот саркофаг! Кому он придется впору, тот и получит его в подарок». Заговорщики стали по очереди ложиться в этот саркофаг, но для одних он оказывался слишком велик, для других чересчур мал, для третьих слишком широк или слишком узок. Наконец подошла очередь Осириса. Ни о чем не подозревая, он лег на дно саркофага. В тот же миг заговорщики захлопнули крышку, обвязали саркофаг ремнями, отнесли его к реке и бросили в воду. А произошло это на двадцать восьмой год царствования Осириса, в самый первый его день…
И вот однажды Сетх отправился на ночную охоту в Дельту и там, бродя по камышам, случайно наткнулся на саркофаг. Он развязал ремни, откинул крышку и, увидев мертвого Осириса, пришел в ярость. Изрыгая проклятья, злодей выхватил меч, разрубил тело брата на четырнадцать частей и бросил их в воду. Позднее жена Осириса Исида собрала их все, кроме фаллоса: его съели рыбы – оксиринх и лепидот. С тех пор египтяне считают этих рыб священными…
62
Синайский полуостров.
63
Синайский полуостров представляет собой пустошь, на его юге возвышаются гранитные пики, центральную часть занимает высокогорное плато, а в северной части простирается неплодородная равнина, окруженная цепью низких гор и холмов. Вдоль средиземноморского побережья тянется полоса песчаных дюн. Но там, где есть вода, – в оазисах или в долинах пересыхающих рек, русло которых наполняется во время коротких зимних дождей, растут пышные финиковые пальмы, фрукты, овощи, здесь есть пастбища, где пасутся овцы и козы.
64
Легендарная Кедровая гора в Ливане. На вершине ее, в Баальбеке, и по сей день сохранилась знаменитая Баальбекская платформа, в основании которой уложены огромные каменные глыбы. Создать нечто подобное даже и в наши дни человечеству едва ли по силам.
