Наконец, мальчик остановился перед какой-то горкой мусора и как-то съежившись нырнул внутрь ее. Тимур осторожно приподнял край шкуры.

— Во тебе и на, — пробормотал он, обнаруживая внутри в куче тонких веток и каких-то перьев свернувшихся калачиком двух существ — худого гнома с землисто серым лицом и прижавшегося к нему мальчишки. — Черт…, — он повернулся к свои и задумчиво произнес. — Опять давайте носилки делайте. До повозок донесем, а там решим, что делать будем.

Он снял с пояса фляжку с травяным отваром, который матушка Шаша положила в дорогу, и приподняв голову лежавшего гнома, осторожно влил ему несколько капель. «Не знаю, что это за зелье, — удивился Тимур, видя, как лицо у гнома медленно возвращает свой нормальный цвет лица. — Но, похоже, убойная штука. Надо обязательно будет заценить…».

— Давай-ка, мы тебя, братишка, вытащим отсюда, — он поднял его и положил на носилки. — Что же ты забыл тут, интересно?!

Идя рядом парень внимательно рассматривал превратившеюся в лохмотья одежду гнома. Судя по добротной ткани и просматривавшемуся покрою, когда-то это была довольно приличная одежка, которую не грех было носить и мастеру. Однако, Тимура гораздо сильнее заинтересовало другое — на этих замызганных лохмотьях не было и намека на рунную вышивку — знак принадлежности к клану.

— Не боишься? — к своему удивлению этот полумертвый гном открыл глаза и пытался с ним говорить. — У меня нет рун…, — видя недоумение в глазах Тимура, он продолжил. — Меня изгнали из клана и еще вот…, — из под своего рванья он вытащил руку, а точнее культю. — Этим наградили… Ха-ха-ха-ха! Старейшины сказали, что всего лишь отрубят мне руку… Ха-ха-ха-ха-ха! Всего лишь руку! — обеспокоенный Тимур вновь вытащил фляжку и дал ему глотнуть еще немного. — Мне… руку…, который из мертвого камня вырубал им «живые» дворцы! Всего лишь руку…

«Каменотес и профессиональный строитель, — Тимура снова осенило. — Похоже, в этой жизни мне просто дико везет… Вот так взять и подобрать с улицы настоящего строителя! А ведь я тут по пути, как-будто, специально видел неплохой такой выход известкового камня… Остается еще найти мел и все».

— Эй! — от избытка парень легонько тряхнул лежавшего. — Жив еще? — тот вновь открыл глаза. — Отлично! Успеешь, еще к Создателю… Поверь моему опыту, там довольно скучно и тошно, — у больного от удивления расширились глаза. — Я вас обоих в клан забираю. Слышишь? Говорю, хватит на улице валяться, отдыхать! Работу тебе найду! Строить! Много, очень много и из камня! Из отличного самодельного камня!

Ожидал ли Колин (за эти несколько дней Тимур не раз ловил себя на том, что и сам стал примеривать свое новое имя) триумфа при их возвращении домой? Ждал ли он грандиозного праздника с торжественным въездом (похожим на прохождение через улицы Древнего Рима полководца-победителя), когда радостные гномы приветствуют своего спасителя? Честно говоря, вымотанного до нельзя гнома, шагающего по самой жаре и глотавшего пыль от медленно бредущих повозок, эти вещи сейчас волновали совсем не волновали… Однако не надо думать, что его душа, «мятежная и беспокойная, получив новый шанс, совершенно преобразовала его новое тело, вычистив его от скверны». Естественно, нет! Он и в той жизни не был альтруистом и бессребреником, а в этой и подавно не хотел становиться им. Дело было совершенно другом… В абсолютно диком в его понимании, въевшемся словно вирус ему в подкорку, ощущении непередаваемого счастья, с которым он сам, а потом и внучка кузнеца грызли пожухлое и кислое как сама смерть яблоко с поверхности. Это вдруг ясное осознаваемое понимание того, что какой-то мятый и совершенно неаппетитный с виду фрукт, который у нас бы валялся под ногами, здесь детьми воспринимался в качестве самого желанного кушанья…

Когда голова длинной змеи из почти трех десятков повозок только начала заползать на широкую площадку перед входом в подземный город, здесь уже собрался практически весь клан, включая стариков и детей. Около сотни гномов, взрослых и маленьких, седых и рыжих, молча, без единого звука смотрели на это странное для них зрелище. Всю дорогу перекрикивавшиеся возницы тоже моментально притихли, не понимая в чем дело. Они ведь везли зерно, которое, как им было сказано, очень ждут, а тут их встречала совершенно молчаливая толпа… Поневоле задумаешься, а что собственно здесь происходит?

Почти час, пока повозки и люди втягивались в пространство перед уходящей в вышину скалы, в воздухе висело лишь недовольное ржание лошадей, щелканье кнутов и противный скрип плохо смазанных деревянных осей повозок.

— Деда! Деда, смотри! — первой ласточкой, которая и показала приезжим настоящее настроение собравшихся гномов. — Смотри, что мне дядя дал! — невысокая, плотная, скуластая гнома с кучей косичек осторожно взяла что-то из рук пожилого возницы, который нежно погладил ее по волосам и что-то тихо прошептал. — Во! — он высоко вверх подняла что-то небольшое, оранжевое, похожее в детской ручке на маленькое солнышко. — Деда, он же сладкое! — с удивленным ростом гнома побежала к седому гному, который даже среди остальных выделялся своими широкими плечами и крупными руками. — Смотри!

Пожалуй, именно эта девочка, внучка кузнеца, которая никогда за свою жизнь не видела и не пробовала самый обыкновенный сладко-кислый кор (здешний аналог апельсина), первой и прорвала плотину молчания среди гномов. Буквально через несколько секунд, после того, как добыча гномы была обнюхана и распробована (на как распробована, так, каждому досталось лишь по крошечному кусочку) к первой повозке и опешившему вознице словно стая назойливых воробьев слетелось десятка два детворы. Разновозрастные гномики с удивлением, а то и с восхищением рассматривали самые обыкновенные фрукты и овощи.

Следом за ними стали подходить и взрослые, которые, казалось, до самой этой секунды не верили, что на десятках повозках возле их дома находится самая настоящая и такая долгожданная пища.

— Сынок, — матушка Шаша нежно, с благоговением набрала горсть земляной крупы (обыкновенного земного риса), который в гномьей культурной традиции наделялся мистическими свойствами и считался праздничной едой. — Вижу, тебе удалось…, — она осторожно поднесла ладонь к носу и вдохнула аромат, исходящий от светло-коричневых зерен. — Спасибо, — медленно и аккуратно высыпав все до последнего зернышка обратна, она крепко обняла сына. — Спасибо.

… Вокруг них царило настоящее столпотворение! Между повозками и улыбающимися крестьянами стремглав носились маленькие гномы, детки, которые то залазили под повозки, то прыгали на них. Другие пытались коснуться насторожено фыркающих лошадей, не привыкших к такому интересу, другие — хватали все подряд из сложенных мешков. Взрослые же, не обращая внимания на детвору, разгружали привезенные припасы. Надо было видеть, с каким выражением лиц (хотя для людей чуть гротескные лица гномов казались одинаковыми) они делали это! С какой, почти родительской заботой, мешки с зерном ровно складывались один к другому, с какой тщательностью подбирались случайно высыпавшиеся из ящика овощи…

Видя, как один гномов, с безобразной металлической культей вместо ноги, тоже стал подбирать валявшиеся овощи с таким видом, словно это драконье золото, один из возниц, молодой, кровь с молоком парень, не выдержал и заржал. Ему, наследнику хорошего земельного надела да доброго куса заливного луга, где можно было смело пасти целое стадо коров, было до коликов смешно наблюдать, как древний увечный дед, подогнув культю, неуклюже ползал по пыли и подбирал брюкву.

— Ха-ха-ха-ха! Вот же…, — вдруг кто-то с силой треснул его по спине. — Что за дуре…, — дурнея на глаза, парень резко развернулся и наткнулся на того самого пожилого возницу, что был на первой повозке. — Батя, ты что?

А тот не говоря ни слова, снова заехал ему по спине. Только в этот раз ударил он не рукой, а костяной рукояткой своей плетки. Знатным, хлестким вышел удар.