Чем больше объяснений я слушал, тем труднее мне было понять, где истина и чему верить. Тому, что написано в книгах, или тому, что я видел собственными глазами.

Вскоре случилось другое происшествие, которое меня еще сильнее озадачило. Я шел к роднику, чтобы умыться, - я привык умываться по утрам ледяной водой - и увидел группу женщин, что-то оживленно обсуждавших. Подойдя к ним, я узнал, что в их квартале появился горнах - так называли злого духа, который вселялся в тела недавно умерших людей и в таком обличье совершал всяческие злодеяния, особенно досаждая врагам покойного.

И вот один из злых духов вселился в тело татарина, недавно скончавшегося и погребенного всего день тому назад.

Я знал, что тот человек умер. Его дом был расположен возле дома, где прежде жили мои родители, и я часто ходил туда, чтобы получить плату с арендаторов.

Это был молодой человек, который недавно поступил в полицию. Несколько дней тому назад во время состязаний по джигитовке он упал с лошади и получил сильные внутренние повреждения. И хотя врач сделал все возможное, этот молодой человек скончался, и по татарским обычаям был в тот же день похоронен.

Вселившийся в его тело злой дух направлялся домой, когда кто-то, заметив его, поднял тревогу. Этот же человек, чтобы помешать злому духу причинить кому-либо зло, перерезал ему глотку и отнес обратно на кладбище.

Среди приверженцев христианской веры существовало убеждение, что духи вселяются в тела только умерших татар, так как, согласно обычаю, они зарывают гроб совсем неглубоко, и злому духу очень легко забраться в тело.

Происшествие ошеломило меня. Какое объяснение я мог придумать? Все обсуждали это событие, в том числе - мой дядя, уважаемый Георгий Меркуров, и его сын, недавно закончивший школу и служивший в полиции. Они были гораздо старше меня, пользовались уважением окружающих и знали столько всего, о чем я не имел ни малейшего понятия. Заметил ли я на их лицах негодование, горе или удивление? Нет, казалось, они даже рады, что кому-то удалось вовремя наказать злого духа, который так и не успел натворить бед.

Я опять засел за книги, надеясь, что с их помощью смогу удовлетворить свое любопытство. Богаевский, который очень помогал мне, к сожалению, вынужден был вскоре уехать, так как получил место капеллана в одном из гарнизонов Закавказья. Пока он жил в Карсе и был моим учителем, он удивлял меня тем, что заставлял исповедоваться каждую неделю, еще не будучи посвященным в сан. Перед отъездом он предложил мне еженедельно записывать мои исповеди и посылать ему в письмах. Он обещал иногда отвечать мне. Мы договорились, что мой дядя будет получать эти письма и передавать мне.

Через год после этого Богаевский прервал свою службу капеллана и ушел в монахи. Ходили слухи, что он это сделал из-за романа его жены с одним офицером. Выгнав жену, Богаевский отказался оставаться в этом городе и даже не захотел вести службы в соборе. Вскоре после его отъезда из Карса я уехал в Тифлис. К тому времени я получил от него всего два письма, после чего не имел никаких известий в течение нескольких лет.

Позже я случайно встретился с ним в Самаре, где он жил в доме местного епископа. Богаевский не сразу узнал меня, так как я за эти несколько лет повзрослел и очень изменился. Но когда я назвал себя, он очень обрадовался, и несколько дней подряд мы встречались и беседовали с ним. Затем нам обоим пришлось уехать из Самары.

Это была последняя моя встреча с Богаевским, больше я его никогда не видел. Только слышал, что он не захотел остаться в русском монастыре и уехал в Турцию, а затем, оставив монашество, направился в Иерусалим. Там Богаевский познакомился с одним торговцем четками, который оказался монахом Ессейского братства, и с его помощью вступил в это братство. Благодаря своей праведной жизни Богаевский сначала стал церковным старостой, а затем, несколькими годами позже, настоятелем одного из приходов братства в Египте. Его настолько ценили и уважали, что, когда умер один из помощников аббата, предложили занять это место.

Я узнал много интересного о его необыкновенной судьбе из рассказов одного турка-дервиша, который часто виделся с Богаевским и даже получил от него письмо, содержащее благословение. К письму было приложено несколько фотографий: на одной был изображен сам Богаевский в одеянии греческого монаха, на других были виды святых мест в окрестностях Иерусалима.

Из наших частых бесед в Карсе я знал, что Богаевский, в те времена еще не принявший сана, имел свой особый взгляд на вопросы морали. Он говорил мне, что на земле существует два вида морали: всеобщая, сформированная самой жизнью в ходе тысячелетнего развития, и другая, субъективная, обслуживающая как отдельных индивидуумов, так и целые нации, семьи, социальные группы.

Всеобщая, объективная мораль, данная нам в заповедях Господа Бога, донесенная его пророками, стала почвой, на которой вырастает то, что мы называем совестью. И благодаря совести эта всеобщая мораль сохраняется на земле. Всеобщая объективная система ценностей не меняется, только шире распространяется по земному шару. Что касается субъективной морали, она изобретена людьми и поэтому относительна, различна у разных народов и социальных групп, и даже у отдельных людей. Она зависит от индивидуального или группового понимания добра и зла, господствующего в данный период времени в данном месте.

"Например, здесь, в Закавказье, - говорил Богаевский, - если женщина не закрывает лица, если она первая заговорит с гостем, окружающие будут считать ее непорядочной, испорченной и плохо воспитанной. В России же напротив, если женщина закрывает лицо, если она неприветлива с гостем и не вступает с ним в разговор, ее будут считать невоспитанной, невежливой и неприятной.

Другой пример: если мужчина, живущий в Карсе, не ходит раз в неделю или в крайнем случае раз в две недели в турецкие бани, его знакомые начнут испытывать к нему неприязнь и даже отвращение и найдут, что от него очень плохо пахнет, хотя это может и не соответствовать истине. А в Санкт-Петербурге все наоборот: если человек из приличного общества даже намекнет на то, что он посещает баню, его сочтут некультурным, неинтеллигентным человеком. И если этот человек действительно любит попариться и хочет следовать этой привычке, он будет вынужден скрывать ее от окружающих как что-то постыдное, чтобы сохранить хорошую репутацию.

Очень хорошо иллюстрируют мою мысль два случая, о которых я тебе расскажу, - продолжал Богаевский. - Это происходило у нас в Карсе, и в свое время эти события привлекли всеобщее внимание. Первое - суд над лейтенантом К. и второе - самоубийство лейтенанта Макарова.

Лейтенант К. предстал перед трибуналом за избиение сапожника Иванова, в результате которого тот лишился глаза. Подсудимый был оправдан, когда судьи узнали в процессе расследования, что сапожник очень досаждал лейтенанту К. и распространял о нем порочащие его слухи.

Заинтересовавшись этим делом, я, несмотря на решение суда, провел собственное расследование, расспросив знакомых и родственников пострадавшего, чтобы лично удостовериться в том, каковы действительные причины поступка лейтенанта К.

Как я узнал, этот лейтенант заказал у сапожника сначала одну пару сапог, а потом еще две и обещал заплатить ему за работу в двадцатых числах месяца, когда будет получено жалованье. Так как деньги не были посланы в срок, сапожник пришел к лейтенанту с просьбой вернуть долг. Офицер обещал заплатить на следующий день, и так продолжалось довольно долго. Лейтенант кормил его обещаниями, не отдавая денег, однако Иванов не прекращал свои визиты, так как для него эти деньги были очень важны. Для того чтобы купить кожу для сапог, он потратил все свои сбережения, и ему нечем было кормить своих шестерых детей.

В конце концов приходы сапожника так надоели лейтенанту, что он приказал своему денщику гнать того взашей, а если он заявится снова, задать ему хорошую трепку.

Денщик, человек добродушный, не стал бить Иванова, как ему было приказано, а желая по-дружески убедить его не раздражать хозяина, пригласил сапожника на кухню. Иванов присел, а денщик начал ощипывать гуся, предназначенного для жаркого. Видя это, сапожник заметил: "Ваш хозяин, не заплатив мне долга, ест каждый день жареных гусей, а мои дети пухнут с голоду!"