Прошло полтора часа с тех пор, как Соловьев отправился охотиться на диких верблюдов. Мы уже собирались продолжать наше путешествие, а он все не появлялся. Прождав еще полчаса, все забеспокоились. Нам была известна пунктуальность Соловьева, который никогда не опаздывал. Предположив, что могло случиться какое-нибудь несчастье, все мы, захватив свои ружья, отправились на поиски нашего товарища. Вскоре мы заметили стадо верблюдов и направились к нему. Но когда мы подошли поближе, животные, очевидно, почувствовав наше присутствие, двинулись в южном направлении. Мы решили пойти за ними. Прошло уже четыре часа с тех пор, как исчез Соловьев. Внезапно мы заметили человека, лежавшего на песке в сотне шагов от нас. Подбежав, мы узнали нашего друга, который был уже мертв. Верблюд прокусил ему шею почти насквозь. Это было трагедией для всех нас, любивших этого необыкновенного человека.

Сделав носилки из наших винтовок, мы отнесли Соловьева в лагерь, где в тот же день под руководством Скридлова, исполнявшего обязанности священника, с большой торжественностью совершили обряд похорон. Оставив одинокую могилу в самом сердце пустыни, мы немедленно покинули это проклятое место.

И хотя было затрачено много усилий на то, чтобы отыскать легендарный город, покоящийся среди песков, мы отказались от наших планов и решили покинуть пустыню как можно скорее. Повернув на восток, мы через четыре дня пути достигли Кернанского оазиса, где кончалась пустыня, и продолжали двигаться дальше, но уже без нашего товарища Соловьева.

Мир твоей душе, мой самый близкий и преданный друг!

Я хочу посвятить эту главу воспоминаниям еще об одном моем друге, которого я считаю выдающимся человеком и чья биография, особенно в последние годы, то ли по воле судьбы, то ли в соответствии с законами развития личности, почти в точности повторяла мою собственную. В настоящее время он, с точки зрения обычных людей, находится в добром здравии. Но я считаю, что это относится только к его физическому состоянию. Почему-то принято думать, что люди, принадлежащие к разным национальностям, в наше время, отличающееся обилием межэтнических конфликтов, должны инстинктивно чувствовать друг к другу вражду и даже ненависть. Но несмотря на то, что мы с Еким-беем были воспитаны на различных семейных традициях и исповедовали разные религиозные убеждения, мы с самой первой нашей встречи, произошедшей при необычных обстоятельствах, почувствовали друг к другу симпатию, которая с течением времени переросла в настоящую дружбу И позднее, испытав на себе все превратности судьбы, мы как два дерева, выросшие из одного корня, всю жизнь относились друг к другу по-братски.

В этой главе я хочу рассказать вам о моей первой встрече с Еким-беем, человеком, которого уважали все, кто был с ним знаком, считая его мудрецом и настоящим волшебником. Я также остановлюсь на некоторых важных событиях, которые происходили во время наших странствий по малоисследованным районам Азии и Африки.

В настоящее время, удостоенный за свои заслуги всевозможных наград, он, тем не менее, доживает свои оставшиеся годы в небольшом, никому не известном городке Египта, будучи Великим турецким пашой. Следует сказать, что он выбрал такое тихое уединенное место, несмотря на то что имеет возможность жить там, где пожелает, пользуясь всем современным комфортом, - главным образом для того, чтобы избежать назойливого праздного любопытства тех, кому больше нечем себя занять. Увы, это свойство присуще большинству наших современников.

Когда я впервые встретился с Еким-беем, мы оба были еще совсем молоды, он учился в военном колледже в Германии и как обычно приехал провести летние месяцы со своим отцом в Константинополе. Прежде чем описать обстоятельства, сопутствовавшие нашему знакомству, я должен сказать, что в период, предшествующий моему появлению в Эчмиадзине и моей встрече с Погосяном, чему была ранее посвящена глава, я рыскал повсюду, как молодая гончая собака, в поисках ответов на вопросы, которые меня волновали. Тогда я, по отзывам моих знакомых, производил впечатление полупомешанного, и в таком состоянии отправился в Константинополь, привлеченный слухами о невероятных чудесах, которые творили дервиши.

По прибытии в Константинополь я остановился в районе, который назывался Пера, и сразу же отправился по монастырям, где жили дервиши. Проводя почти все время в обществе этих людей, не занимаясь ничем другим и ломая голову над всей этой несусветной чепухой, я вдруг понял, что, если так будет продолжаться и дальше, остатки здравого рассудка вскоре совершенно меня покинут.

Осознав все это, я провел два дня в полном одиночестве, пытаясь прийти в себя и освободиться от охватившего меня наваждения, но назойливые мысли донимали меня, как мухи испанского мула.

Обеспокоенный этим, я однажды стоял на большом мосту, соединяющем Пера и Стамбул и, облокотясь на парапет, размышлял над смыслом всех тех фокусов, которыми дервиши удивляют праздных зрителей. В это время под мостом проплывали пароходы, непрерывно сновали маленькие лодки.

На берегу Галаты сразу за мостом была пристань, где останавливались пароходы, курсирующие между Константинополем и противоположным берегом Босфора. Возле прибывающих и отходящих пароходов я увидел плавающих мальчишек, которые ныряли за монетами, что бросали им скучающие пассажиры. Это заинтересовало меня, и я подошел поближе, чтобы лучше все рассмотреть. Очень ловко и без всякой суеты эти подростки подхватывали брошенные им с пароходов монеты, не упуская ни одной. Я наблюдал за ними долгое время, любуясь ловкостью и проворством этих мальчиков разного возраста (им было примерно от восьми до восемнадцати лет), и внезапно мне в голову пришла мысль: "А чем я хуже их? Почему мне не заняться тем же ремеслом?" И на следующий день я отправился на берег и стал учиться нырять возле здания Военно-морского министерства.

Один грек, часто приходивший сюда купаться, заметил мои потуги и добровольно вызвался стать моим учителем, чтобы помочь овладеть этим, как он выражался, "высоким искусством". После "урока" мы отправлялись в кофейню, и, думаю, не нужно вдаваться в детали и уточнять, кто из нас платил за выпитый кофе.

Сперва было очень трудно, потому что соленая морская вода раздражала глаза, ведь во время погружения их следовало держать открытыми, и это причиняло мне довольно сильную боль. Но вскоре я привык и чувствовал себя в воде как на суше. Через две недели я начал зарабатывать на жизнь, плавая вокруг пароходов и подхватывая брошенные деньги. Конечно, сперва я не был так проворен, как местные мальчишки. Но через некоторое время достиг настоящего совершенства и не упускал ни одной монетки.

Следует заметить, что монета, брошенная в воду вначале погружается довольно быстро, но постепенно замедляет скорость, так что, если место очень глубокое, пройдет довольно значительное время, прежде чем она достигнет дна. Таким образом, прежде чем прыгнуть в воду, ныряльщик должен заметить, куда была брошена монета, и тогда будет нетрудно обнаружить ее в воде и подхватить.

Однажды некий пассажир, задумавшись о чем-то, облокотился на поручень и, отвлеченный возней, которую затеяли ныряльщики, нечаянно уронил в воду четки - непременный атрибут в руках всякого уважающего себя жителя Азии, когда он не занят суетными мирскими делами.

Он сразу же подозвал мальчишек-ныряльщиков и попросил их отыскать четки. Но несмотря на все усилия подростки не смогли их найти, так как находились довольно далеко от места падения четок и не успели его приметить. Очевидно, эта вещь была очень ценной, потому что пассажир предложил тому, кто ее найдет, двадцать пять турецких фунтов.

Когда пароход отчалил, ныряльщики еще долго продолжали свои попытки обнаружить четки, но их усилия не увенчались успехом. В этом месте было очень глубоко, что мешало обшарить дно. Следует заметить, что очень трудно достичь дна на большой глубине, так как вода в соответствии со своими физическими свойствами, удерживая пловца на поверхности, стремится вытолкнуть тело погружающегося человека.