Конь всхрапнул под ним, словно сетуя на нелегкую жизнь, но продолжал скакать в сторону Гардгэна. Армахог еще раз оглянулся, но карета уже исчезла в ночи, а гнаться за ней старэгху вовсе не улыбалось. Он дал коню шпор и покачал головой. Тяжелый день. Еще и проигрался в этот треклятый махтас.

Где-то далеко впереди показались огоньки часовых на башнях города.

Когда Армахог въехал на улицы Гардгэна, предварительно выругав нерадивых дежурных, что стояли на страже у ворот, он заметил несколько серых фигур, вышагивающих по мостовой. Но стоило ли чересчур удивляться тому, что в эту необычную ночь, завершавшую столь необычный день, жрецы Бога Войны Ув-Дайгрэйса не спят? Наверное, не стоило.

Я пошевелился, чувствуя, как болит затекшая шея. Да что там шея — все тело ныло, словно я просидел в кресле целый день. Странно, но в прошлый раз я таким разбитым себя не чувствовал. И в позапрошлый тоже. Наверное, тогда сказалось любопытство — все внимание было сосредоточено на том, что произошло, и о боли я совершенно забыл. А вот сегодня… Демоны!

— Господа, — бесстрастным, как обычно, голосом Мугид привлек к себе наше внимание. — Господа, боюсь, многим из вас сейчас нелегко. Не удивляйтесь.

Сейчас — почти полночь. Как я и предупреждал вас, наше повествование заняло больше времени, чем предыдущие. Это связано с тем, что я не имею права разрывать его, не завершив до конца тот фрагмент, который вы внимаете.

Постарайтесь размяться и отправляйтесь на второй этаж — там вас ждет ужин.

Академик поднялся и недовольно спросил:

— Скажите, господин Мугид, вы намереваетесь пересказать нам историю принца Талигхилла или же историю сражения в ущелье Крина?

— Две этих истории слишком тесно переплетаются, господин Чрагэн, — холодно ответил повествователь. — Я понимаю, что вы все ожидали чего-то иного.

Всего лишь иллюстраций к тому, о чем большинству из вас и так известно. Но если вы надеялись получить только это, тогда отсылаю вас к книгам. Здесь же вам предстоит встретиться с настоящей правдой о том, что происходило в те дни, и о том, что стало причиной случившегося. Подчеркну, настоящей правдой. Как уже говорилось, недовольные или же те, кто по различным причинам не способен внимать далее, вольны покинуть Башню . Им возвратят деньги с вычетом стоимости тех дней, в течении которых они находились в гостинице.

Он что-то сказал еще об ужине и о завтрашнем дне, но я прослушал. Меня занимали те слова, что касались ухода из Башни . Глупо, конечно, но с другой стороны…

Под боком ерзал от нетерпения Данкэн. Я свирепо взглянул на него, и журналист притих. Правда, ненадолго. И все равно косился на меня, как…

Д-демоны, что могут подумать окружающие!

Наконец Мугид закончил свою речь, и мы начали выбираться из повествовательной комнатки. Весьма, замечу, своевременно, так как некоторые уже столь откровенно поглядывали на выход, что оставалось только пустить слюну или облизнуться — тогда бы и идиот понял: сидящие здесь крайне голодны. Я, кстати, в этом плане не особенно отличался от остальных.

Но стоило мне шагнуть на первую ступеньку лестницы — проклятый журналист уже сопел под боком и громко кашлял. Может, он надеялся привлечь мое внимание, но оглядывались-то все остальные! А я наоборот старался не смотреть в его сторону и даже пошел быстрее. Данкэн не отставал.

Я поискал глазами, с кем бы заговорить, но все, как на беду, либо беседовали, либо торопливо поднимались на второй этаж и рассаживались за накрытым столом. Оставалось лишь последовать их примеру. Я весьма удачно примостился между господином Чрагэном и толстухой с крашеными волосами, едва удержавшись, чтобы не показать язык растерявшемуся Данкэну. Тот тяжело вздохнул и с видом мученика уселся по другую сторону от академика .

Мы занялись едой, и некоторое время в зале все разговоры прекратились — стоял только тихий, но различимый хруст и чавк. Даже с самых элегантных господ слетает тонкий налет хороших манер, когда их (господ, разумеется) продержат целый день голодными.

Первым утолил голод Мугид. Ничего другого я, признаться, и не ожидал. Он сообщил, что завтра всем нам предстоит не менее тяжелый день, и удалился. Я мысленно хмыкнул.

— Спокойной ночи, Нулкэр, — произнес над моим ухом нежный голосок Карны.

— Вижу, вы чему-то неописуемо рады.

— А? — не понял я. — Что вы имеете в виду?

— Не знаю. Просто вы так улыбаетесь.

— Разумеется, — я развел руками. — Меня держали целый день голодного, а потом таки-допустили до стола. Не плакать же мне.

— Что же, приятного аппетита, — она ушла.

Я покачал головой и выругал себя: нужно держать собственные эмоции под более жестким контролем. Если и Мугид видел меня улыбающимся… Хотя… — не приписываю ли я ему слишком уж большую проницательность? Да и потом, я ведь не завтра собираюсь это сделать. А, скажем, послезавтра. В конце концов, остановить он меня не сможет — уж я постараюсь, чтобы все выглядело правдоподобно…

Академик тоже пожелал спокойной ночи и ушел. За столом стало свободнее, и проклятый журналист придвинулся поближе ко мне, отчаянно сверкая глазами. Я сдержался, но всерьез подумывал о том, чтобы заехать ему по наглой морде.

Ну какого демона так на меня смотреть?!

— Заткнитесь! — велел я ему, стоило Данкэну только раскрыть рот. — До тех пор, пока я не доем — ни говорите ни слова.

Он замер, боясь пошевелиться, кажется, даже задержал дыхание, но потом хрипло расхохотался и произнес:

— Подайте мне, пожалуйста, вон тот салат.

Наверное, я выглядел со стороны болезненно. Но сдержался и салат подал.

Проклятье! И что сие означает?

Он преспокойно наложил себе грибов и чего-то еще, потом с благодарностью вернул тарелку мне. Я поставил ее на место и удивленно уставился на писаку.

— Что все это значит?

— Потом, — он взмахнул вилкой. — Дайте же поесть.

— Немедленно прекратите и объяснитесь! — прорычал я. К тому времени людей за столом уже не осталось, а слуги были слишком далеко… да и плевать я хотел на слуг.

— А не пошли бы вы, — небрежно ответил Данкэн, ковыряясь в своей тарелке.

Я, конечно, не пошел. Я смирился и стал жевать, дожидаясь, пока этот хлыщ соизволит заговорить. Держать новости в себе он долго не сможет; я же видел

— его просто распирало от волнения.

Наконец он завершил трапезу и повернулся ко мне. По лицу журналиста было видно, что он испытывает глубочайшее облегчение.

— Не ожидали?

— Да уж, меньше всего! — свирепо ответствовал я. — Ну и что сие значит?

— Видимо, вы лишились своей… способности воздействовать на меня посредством голоса, — Данкэн развел руками. — А я… я приобрел другую способность.

— Какую же? — все внутри почему-то похолодело и сжалось.

Он усмехнулся:

— Не бойтесь, Нулкэр. Просто я могу видеть сквозь стены.

— Просто ! — возмутился я. — Просто видеть сквозь стены ! Да вас подобными пустяками не удивишь, верно?

— Оставьте этот тон! — неожиданно твердым голосом велел мне Данкэн. — Если вы думаете, что я нахожусь от счастья в краях Богов, то вы ошибаетесь. Это очень неудобно… иногда. Крайне трудно заснуть, знаете ли, когда одна из ваших стен… когда там, вместо камня — пропасть.

— Так вы обнаружили это не теперь?! — воскликнул я. — И молчали все это время?!

— Я пытался вам объяснить, но вы же не давали мне и слова сказать!

Следовало признать его правоту.

— Простите, — промямлил я. — Ну так что же вы намерены делать теперь с этим своим умением?

— Не знаю.

Он усмехнулся:

— Кажется, именно такой ответ вы давали мне не так давно.

— Тем более, — напряженно добавил журналист, — что я уже… я снова вижу все, как нормальный человек.

— Д-демоны! — прошептал я. — Кажется, начинаю понимать…

— Что?

— Ничего, — ответил я, чувствуя, как все внутри обрывается. Вещие сны, видение сквозь стены, управление голосом… А если — убийство одним взглядом?..