— Я вот марксизм тоже до конца не понимаю, только ведь точно знаю, что он не колдовство, а наука…

Хочется сказать еще многое, слова вертятся на языке, но неожиданно немею и выскакиваю из пробника. Никаких пальм, никакого моря и никакого песка.

Но и рыбы тоже нет.

На мой вопросительный взгляд лаборантка отвечает извиняющимся тоном.

— Извините. Ошиблась… Не тот вставила. Сейчас. Один момент…

…Кабинет я сразу узнал. Не мудрено — в скольких фильмах я его уже видел. Длинный стол, жесткие стулья в чехлах, белые шторы на окнах. Я там, кажется, Сталина при входе поминал, говорил, что нет его. Так вот ошибочка вышла. Есть он.

Сразу ловлю последнюю фразу.

— Основной закон жизни прост — чтоб полноценно жить ты должен быть либо сильным, либо незаметным.

Вместе с Отцом Народов за столом сидит все тогдашнее Политбюро и какие-то неразличимые генералы — петлицы, ордена… Вон Буденный и Калинин… Этих знаю. И Ворошилов! Невольно расправляю плечи. Мать честная как это я тут? Это совещание, а я-то тут причем?

— Может быть, нас когда-нибудь упрекнут в этом, — задумчиво говорит Сталин, — но есть ли у нас иной выход? В политике нет морали — только выгода. А если интеллигентным и моральным людям дать власть в стране, то они её обязательно развалят.

— Страшно быть ягненком в волчьей стае, — бормочет Калинин.

— Страшно, — согласился, услышавший его Генеральный, — но иногда удивительно выгодно…

Слышу хорошо, но вижу плоховато. Только сейчас я соображаю, что смотрю на мир через очки. Поправляю их, и сразу становится четче видно, но при этом получаю по рукам. Повернув голову, обнаруживаю по бокам двух конвоиров с трехлинейками. Опаньки… Это я арестован? За что ж меня так?

Я даже несколько теряюсь, только вот растерянным мне быть не полагается. Это они зря со мной так. Взмах руки, плавное приседание, переходящее в резкий удар и левый конвоир улетает к стене. Правого я, увернувшись, бью пяткой в плечо и тот пропадает за кадром… Те, за столом, привстают, но я готов к этому и грозно ору.

— Сидеть, алкоголики!

Причем тут алкоголики? Но они молчат, оседают, словно пена над пивной кружкой. На всякий случай я поднимаю изящный дубовый стул и, не напрягаясь, ломаю его двумя пальцами. Точнее даже не ломаю, а перекусываю, словно у меня вместо пальцев образовались кузнечные клещи. Чувствую, что могу, при желании прожечь взглядом стену, но останавливаюсь. Не все сразу. Им и этого довольно.

Предки молчат, и я понимаю, что это правильно. Кто они такие? Ничего не понимающие старые дураки, а я — я знаю все! Я из будущего. Я — попаданец! И я попал туда, куда и хотел. Май 41-го года! У них тут война на носу, а они сопли жуют. Не знают ничего и приличного оружия, как я понимаю, у страны тоже нет. Политики, блин!

Во мне вскипает злоба, но я себя контролирую.

Уже не опасаясь инцидентов, подбираю одну из винтовок и чуть подсогнув дуло, ставлю её в дверях так, чтоб створки не смогли открыться. Возвращаюсь к столу, отодвигаю стул и, закинув ногу за ногу, сажусь рассматривая их. Мимолетно проскакивает сожаление, что сижу в кроссовках, а не в хороших офицерских сапогах, таких начищенных и блестящих. Ну да ладно. Сапоги я себе раздобуду. Это все-таки задача не первостепенного плана. Пришло время объясниться. Чеканными фразами и голосом, который мне кажется медным, изрекаю:

— Я пришелец из далекого будущего. Появился я тут не просто так, а по делу. Вы тут совсем от рук отбились.

Это выражение мне нравится, и я с удовольствием повторяю его, глядя персонально на товарища Берия. Этот нервно трет знаменитое пенсне. Чует кошка…

— Совсем отбились от рук. Ну, это я поправлю.

Выходит, это у меня зловеще и многообещающе. Пользуясь тем, что они все еще молчат, я беру быка за рога.

— Что вы тут говорильню устроили? У вас война на носу, а вы, товарищ Сталин, ведете ошибочную политику. Отход от принципов демократического централизма и ленинских норм привели страну к такому плачевному положению, что слов нет приличных… Вам товарищ Ленин такую страну доверил, а вы что? Вы все? Что вы со своей разведкой сделали? Где старые, проверенные временем кадры?

Сталин пытается что-то сказать, но я жестом останавливаю его. Все его оправдания я наперечет знаю.

— Вы не доверяете им? А напрасно. Вы знаете, что 22 июня немцы внезапно и без объявления войны нападут на СССР? Не знаете? Ну так знайте! Нападут!

— Там предатель на предателе…

Ах ты змей пенсненосный… Указываю на него… Нет, не пальцем. Перстом. Но, похоже, что мой перст кажется ему дулом.

— А вы товарищ Берия помолчали бы… Ежовщину разоблачили, это хорошо, правильно… Это мы, потомки, одобряем. Но сами-то что? Чем вы там у себя в органах занимаетесь? Мы все про вас знаем! Все!!!

Каждое мое слово словно пригибает его к столу. Он не плачет, но при этом отчего-то становится похож на плакучую иву.

— В то время, когда весь Советский народ, вдохновленный решениями закрытого Пленума ЦК и используя диалектические методы марксизма, совершают открытия, которые дают нам надежду…

Я запнулся на слове и посмотрел на Калинина. Михаил Иванович бодро тряхнул седенькой бородкой. Поддерживает, значит, старый большевик.

— Нет. Не надежду. Уверенность в том, что дело мировой революции может быть успешно завершено, вы…

Все… Я их сломал!

— Научи нас, пришелец, — канючат они…

— Так что вы предлагаете?

Это уже сам Сталин. Понял, наконец, с кем дело имеет…

Меня переполняет ощущение собственной значимости, но они еще не до конца унижены, и я начинаю пророчествовать:

— Четыре долгих, кровавых года. Четыре!!!! Миллионы жертв! А почему?

Вопрос звучал риторически и они это ощутили в полной мере.

— Потому что дураки вы все. Кто знает, что такое логистика? А менеджмент?

Никто из них никто даже не шелохнулся.

— Так я и знал! Вы должны….

…Перед глазами искры, словно кто-то из охранников очнулся и врезал по затылку прикладом, но, слава Богу, обошлось. Надо мной всего лишь лицо лаборантки. Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Отчего-то мне кажется, что на этом милом лице недостает не то усов, не то пенсне. Быстро прихожу в себя, вздрагиваю, вспоминая, к чему только что прикоснулся.

— Вы передайте, будьте так добры своему товарищу, что закрытый Пленум потому и зовется закрытым, что о его материалах не оповещают кого попало. Да… И слова «менеджмент» и «логистика» тогда тоже вряд ли знали.

Она кивает.

— Вы говорите, что это ваш коллега написал?

— Да.

— Несладко же живется вашему коллеге.

Я закрываю глаза и несколько секунд лежу с закрытыми глазами, приходя в себя. А кому нынче сладко? В этой жизни грызут, так может в той полегче будет? Вот этот «снописатель»… Его ведь тут, похоже, гнобят со страшной силой, вот он и отыгрывается на персонажах. Это же как удобно — сосед мешает — придумай про соседа сон и «выспись» на нем так, чтоб наутро кулаки болели, политик не нравится, так…

Я вспоминаю только что испытанное ощущение тяжести в руке от винтовки.

— А про киллеров у вас есть что-нибудь?

Она улыбнулась.

— Ну как же… Это у нас самое ходовое…

….Отдыхать надо.

Отдыхать полезно.

Для отдыха всегда нужно находить время.

Это вам любой доктор скажет хоть терапевт, хоть стоматолог. Только вот ни один из их не ответит, как это можно сделать, если нет денег. Может быть, кому-нибудь в голову придет мысль: раз денег нет, то, значит, не работал, а раз не работал, то и не устал. Отчего тогда отдыхать?

Только любой пенсионер вам скажет, что так часто бывает, когда усталость есть, а денег нет, а отдохнуть хочется именно от такой пенсионерской жизни. Той малости, что от пенсии к концу месяца остается только на одно путешествие и хватит, точнее не на путешествие, а на круиз — на трамвае по большому кругу прокатиться и тут же обратно. Чтоб успеть до ужина таблетки принять.