Стиснув зубы, Николас упрямо бежал по берегу реки, не выпуская из поля зрения лодку вьетнамца. Он уже точно знал, что ему надо сделать.
Маргарита Гольдони де Камилло вышла из своего сверкающего автомобиля на перекрестке Парк-авеню и 47-й улицы. Вдоль разделительной полосы авеню были высажены новые деревья, и вокруг английских платанов и гинкго только начал появляться зеленый ореол. Хотя шел уже шестой час, было еще достаточно светло, дул пронизывающий, холодный ветер — весна вступала в свои права. Маргарита приказала своему вооруженному шоферу Фрэнки, чтобы он подождал ее, и в сопровождении охранника Рокко вошла в высотное здание из стекла и металла.
Пока она поднималась на 36-й этаж, у нее было время собраться с мыслями. Эта передышка, хотя и очень короткая, была для Маргариты благословением, за последние пятнадцать месяцев у нее совсем не было времени на то, чтобы заняться своими личными делами. С тех пор как был зверски убит ее брат, Доминик Гольдони, она оказалась вовлеченной в водоворот совершенно незнакомых и чуждых ей дел, так что у женщины просто закружилась голова. Даже несмотря на то, что Дом старался ввести ее в курс дела, знакомя со своими наиболее важными деловыми контактами в Нью-Йорке и Вашингтоне, она все еще была не готова к требующей поистине макиавеллиевского ума миссии — занять место брата — капо всех семей Восточного побережья. Ее прикрытием являлся муж, весьма преуспевающий в сфере шоу-бизнеса адвокат Тони де Камилло. Формально Дом сделал Тони своим наследником, но именно Маргарита, как скрывающийся за кулисами кукловод, держала в руках все нити власти. Она должна была не только поддерживать спокойствие в своем кусте семей, но и постоянно отражать все посягательства главного врага брата, Бэда Клэмса Леонфорте, который после гибели Дома начал предпринимать попытки распространить свое влияние с Западного побережья на восток. За последние несколько месяцев он, невзирая на протесты и сопротивление Маргариты, изо всех сил старался захватить в свои руки контроль над Чикаго и всеми семьями Среднего Востока. Она понимала, что Клэмс никогда бы не рискнул на подобную узурпацию власти — тем более не смог бы добиться успеха, — если бы Дом был жив. И каждый раз, когда она была вынуждена признаваться самой себе в том, что не справляется с делом, которому брат и все семьи посвятили себя целиком, во рту у нее появлялся металлический привкус желчи.
Лифт замедлил свое движение, послышался тихий звон колокольчика, и дверь открылась. Когда они с Рокко шли через выдержанный в серо-бежевых тонах холл к помещениям, где располагалась «Серениссима», принадлежащая ей преуспевающая косметическая компания, женщина физически ощущала тяжесть ответственности, возложенной Домом на ее плечи. Ей так не хватало того чувства увлеченности, которое она раньше испытывала к своему бизнесу, к ежедневному нескончаемому потоку вопросов, требующих незамедлительных действий, к триумфам и, увы, неудачам, поскольку они тоже являлись неотъемлемой частью процесса.
Со своим компаньоном, Ричем Купером, Маргарита и Рокко превратили «Серениссиму», маленькую фирму всего с двумя служащими, которая занималась рассылкой парфюмерии по почте, в процветающую, международных масштабов организацию. Ныне компания обслуживала отделения у Барнея, Блумиса, Бердорфа и в Галерее Лафайета в Нью-Йорке, а также по всей стране через сеть недавно образованных дочерних компаний, пользующихся налоговыми льготами. Их продукция нравилась французам так же, впрочем, как и итальянцам и японцам. Позднее в этом году Рич планировал предпринять массированную атаку на германский рынок, были также разговоры и о том, чтобы попробовать рынки стран бывшего восточного блока.
«Слава Богу, что есть Рич», — подумала Маргарита. Пока она вела борьбу с Бэдом Клэмсом и продолжала деловое партнерство Дома с Микио Оками, он управлялся с делами.
Офис «Серениссимы» был выдержан в приглушенных и элегантных тонах. Преобладали светло-коричневые и розовые. Обстановка в приемной была весьма комфортабельной — на этом настояла Маргарита. По стенам висели огромные фотографии всемирно известной модели, выбранной ей и Ричем в качестве единственной звезды своей рекламы. Эта модель была с ними с самого начала, и ее внешность превратилась в сразу узнаваемый фирменный знак их продукции. Подобно «Ланкому», они решили не придерживаться общепринятых тенденций в рекламе. Одно время среди моделей был в моде загадочный взгляд, затем вперед вышли золушки. В «Серениссиме» не обращали внимания на все эти новые веяния, но общая прибыль росла на двадцать пять процентов в год.
Рич поджидал Маргариту в тихой, с плотно занавешенными окнами комнате для совещаний, кубическая форма которой маскировалась располагающимися от пола до потолка книжными полками, старомодными карнизами и лепниной. Почти всю площадь комнаты занимал стол из полированного тикового дерева в форме бумеранга, позади располагался маленький буфет, на котором стояли кофемолка и кофеварка, графин с ледяной водой и бутылка ликера. За резными дверцами буфета скрывался маленький холодильник, в котором хранился запас продуктов. На всякий случай. Рич и Маргарита по опыту знали, что, когда они приходили сюда решать какую-либо насущную проблему, встреча могла продлиться весь день и затянуться далеко за полночь. Когда она вошла в двойные, с тамбуром, двери, Рич поднялся ей навстречу. Напоследок она бросила взгляд на своего телохранителя, который занял свой пост за дверью комнаты для совещаний, и женщине захотелось, чтобы поскорей настал день, когда охранники станут ей не нужны.
— Красавица, сколько лет сколько зим! — Рич обнял ее и по-европейски расцеловал в обе щеки. — Я уже начал о тебе беспокоиться. Ты как сквозь землю провалилась. Мне так надоело беседовать с твоим автоответчиком, что в последний раз я сказал ему какую-то чушь.
— Знаю, — смеясь ответила Маргарита, — я прослушала это, когда вернулась вечером домой. — Она освободилась из его объятий. — Прости, что я совсем отошла от дел, но...
— Понимаю, понимаю, — сказал Рич, поднимая вверх руки. — У тебя было столько хлопот с Фрэнси.
Она сама придумала это оправдание для своего прикрытия, потому что в нем, как во всякой хорошо продуманной лжи, была немалая толика правды. У ее юной дочери, Франсины, в обстановке обостренных отношений, сложившихся между Маргаритой и Тони де Камилло, развилась психическая депрессия и булимия. Знакомство Фрэнси с Лью Кроукером, бывшим нью-йоркским полицейским и лучшим другом Николаса Линнера, казалось, перевернуло отношение девочки к миру. Глубоко запрятанный гнев на родителей по-прежнему сохранялся, но влияние Кроукера подняло его из глубин подсознания на поверхность. Фрэнси любила Кроукера так самозабвенно, что иногда это заставляло Маргариту ревновать. Сама она любила Кроукера любовью, которая была полна горечи и иронии, так как раз и навсегда сложившиеся представления Лью о добре и зле она изменить не могла, но его гармоничные отношения с Фрэнси иногда доводили женщину до того, что она плакала по ночам. Ей самой очень хотелось иметь с Фрэнси нормальные, теплые отношения. Станет ли это когда-нибудь возможным, спрашивала себя она.
— Ей лучше, Рич, действительно лучше, — ответила Маргарита, усаживаясь в пододвинутое им кресло.
Купер всегда выглядел элегантно. Он свободно говорил на всех языках романской группы, а теперь брал уроки японского и прекрасно адаптировался к различным культурам и точкам зрения, что другие часто принимали за поверхностность. Но те, кто недопонимал его, давали ему таким образом преимущество, которым он прекрасно умел пользоваться. Ричу было уже за сорок, но взлохмаченные светлые волосы и живые голубые глаза придавали ему мальчишеский вид. Низенький и плотный, он обладал поистине неиссякаемой энергией — Маргарита не знала другого человека, который был бы способен провести пять дней на демонстрации мод в Милане, слетать в Токио, затем на неделю в Париж и вернуться в офис в полностью работоспособном состоянии. Больше всего на свете он любил путешествовать, встречаться с новыми людьми и завоевывать их доверие.
