Непонятное забытье ушло, и я очнулся. Каким-то образом мне удалось за это время вместо больничной палаты оказаться на улице.

Где, пока было неясно. В темноте безлунной ночи ничего не было видно. Я привычно перешел на тепловой уровень восприятия и замер в изумлении.

Вместе обычной цветовой гаммы перед глазами появилась серо-черное изображение лесной чащобы.

– Что за шутки? – удивленно подумал я. – Может, меня погрузили в виртуальную реальность? Поговаривали, что в госпитале ЕИВ святого Алексия Феодоровича такое практикуют. Но я то в него после отката попал. С чего меня так нагружать?

Сразу в памяти всплыло оскаленное лицо старой ведьмы с клубящимся над головой черным маревом проклятия. Сотник Макар лежал без сознания рядом со мной, а несколько молодых новобранцев катались по мокрой траве, зажимая уши, из их вытекших глаз катились кровавые слезы.

Оскал у ведьмы неожиданно исчез, и она почти сочувственно произнесла:

– Устал солдатик? Ничего, сейчас отдохнешь.

После этих слов черная воронка проклятия резко придвинулась ко мне.

– Пришло время умирать, – решился я, наконец, и выпустил на волю родовое заклинание. Черное марево остановилось, а ведьма разочарованно вскрикнула, когда вокруг меня причудливыми изгибами стала закручиваться сила. Она коснулась краешком черной воронки и та со скрежетом начала исчезать. Силуэт ведьмы заколебался и потек на землю красно-черными струями.

– Ну, вот и все, – успела проскочить единственная мысль. – Сейчас накроет откатом и я – труп.

Больше сознательных мыслей не было. Воспоминаний о доставке в госпиталь, сознание не сохранило. Хорошо помню только отчаяние, охватившее меня, при сообщении об утрате источника. Утром в палату зашел лечащий врач и без сантиментов сообщил эту новость. Именно после нее и началось странное головокружение, в результате которого я очутился непонятно где.

– Всматриваться в окружающее оказалось достаточно трудно. Вновь закружилась голова, и пришлось вернуться к обычному зрению. Однако сейчас полной темноты уже не наступило, видимо глаза привыкли к ночному сумраку.

Отстранившись от окружающего, я заглянул в себя и с удивлением обнаружил вместо остатков перегоревшего источника слабую искру силы. В ментальной проекции она трепетала в такт биения сердца, разгораясь в систолу и почти исчезая в диастолу.

Однако бурной радости не появилось. Еще предстояло разобраться, почему я очутился в странном лесном массиве, и откуда взялась искра Дара. Ведь буквально только что монах-врач уныло сообщил, что я "перегорел" и мне остается с этим смириться.

Пока стоял в раздумьях, потеряв привычную осторожность, небо на востоке начало алеть. Еще какая-то несообразность царапала ощущения. Со мной явно что-то было не так.

– Сережа! – раздался сзади пожилой женский голос. – Что стряслось? Никак от танцулек не отойдешь?

Резко обернувшись, я увидел пожилую женщину, с тускло светящимся фонариком в руке.

Ничего не соображая, я тупо смотрел на этот фонарь.

– Батарейки сели, – вертелась в голове бессмысленная фраза.

Бабушка, между тем, продолжала, встревожено говорить:

– Да, что с тобой внучек? Застыл столбом на тропинке, Мухтар уже минут десять тебя облаивает, даже меня разбудил, заспала, тебя дожидаясь.

Я только сейчас заметил, что действительно стою на лесной тропе, ведущей к небольшому дому.

Первая попытка задать вопрос провалилась. Язык не хотел подчиняться. Со второй невнятно удалось спросить:

– Хде я?

После чего снова застыл в удивлении – писклявый голос был не мой. Старуха нахмурилась.

– Так ты наверно вино пил, паразит, – сказала она и, шагнув ближе, крепко взяла меня за плечо.

– Пошли домой, гулена, пьяница малолетний, – говорила она, волоча меня за собой. Я послушно шагал за ней, удивляясь про себя бабкиному росту, при моих почти двух метрах, она была выше на голову.

Пройдя через заваленные хламом сени, мы зашли в комнату. Бабка щелкнула выключателем и комнату осветила лампочка без абажура, висящая на грязном шнуре. Непривычная обстановка привлекала внимание, пока я не уперся взглядом в зеркало стоящее слева у стены, в нем отражался худенький веснушчатый мальчишка в майке и пузырящихся трениках, стоявший рядом с уже знакомой бабкой.

– Это, что, неужели я? – забился ворох мыслей в голове, появилась жуткая слабость, и тут я окончательно потерял сознание.

Проснулся от голоса, бившего в уши.

– Дядька, уходи из головы, надоел! – бубнил тот, не переставая. Я приподнялся, потянулся в кровати, зажмурился от яркого солнца светившего в окно и бессильно упал на подушку.

Суть произошедшего стала ясней. Мое сознание каким-то чудом перенеслось в тело тринадцатилетнего мальчишки и, сейчас тот требовал, чтобы я убрался из его головы. К сожалению, выполнить это пожелание мне было не по силам.

– Не дрейфь, пацан! Прорвемся! – ободряюще сказал я и встал с кровати. Сережа замолк, но мое сознание чувствовало его испуг, как свой.

В комнате никого не было, из-за распахнутого настежь окна доносился птичий перезвон и крик кукушки.

– Первая половина лета, – автоматически заключил я и подошел к зеркалу.

Мда, при дневном свете новое тело совсем не радовало. После накачанного пресса гридня Атаманского полка получить тощее, худое тельце мальчишки было неприятно.

От сознания Сергея потянуло обидой. Он был в корне не согласен с моим мнением. Улыбнувшись, я сообщил:

– Не переживай, у нас есть время, чтобы все исправить, – после чего мысленно нарисовал образ молодого гридня-экзорциста. От мальчишки пришел восхищенный возглас и нетерпеливое ожидание перевоплощения.

– Не спеши, шустряк, – обломал я надежды малька. – Надо еще вырасти.

Наш диалог прервала баба Паша, вошедшая в избу с пучком зелени.

– Ага, проснулся, наконец! – воскликнула она. – Ну, ты паря вчера учудил! Все глаза проглядела тебя дожидаясь. Все, кончился мой терпеж! Сегодня дам телеграмму, пусть тебя родители домой забирают.

Из прочитанной мной за пару минут нехитрой и короткой жизни Сережки Еремина я уже знал, что парень тот был хулиганистый и непослушный. А нынешним летом он изводил свою бабку Павлину Поликарповну целенаправленно, добиваясь высылки обратно в город. Вот только в планы, рождающиеся в моем сознании, переезд в город сейчас, совсем не планировалась.

– Бабушка, – обратился я к ней. – Прости, пожалуйста, не понимаю, что вчера произошло, с парнями попрощался, пошел в сторону дома, а как на тропу вышел все… – ничего не помню. Может, перекупался?

У бабки расширились зрачки, она с удивлением смотрела на меня.

– Точно, перекупался, или в футбол переиграл, – сделала она вывод. – Прощения парень просит, когда же такое было, не припомню.

Она помолчала и после паузы спросила:

– Завтракать ли будешь, сатана?

Беззаботность, с которой бабка назвала это слово, поразила до глубины души, но она сама и Сережа не видели в имени верховного демона ничего опасного.

– Однако! – мысленно воскликнул я. – Странны дела твои Господи! В этом мире, что ли нет демонов?

Знания, почерпнутые у мальчишки были мизерны, чтобы делать какие-либо заключения и выводы, поэтому я с энтузиазмом кивнул и вскоре лопал жаренную на сале яичницу, от души посыпанную зеленым луком и укропом.

Чем займешься седни? – спросила бабушка, когда я выдул кружку молока и умял пару кусков духовитого домашнего каравая.

– Так, может, по дому чего надо помочь? – Деловито спросил я в ответ, не обращая внимания на недовольное бурчание Сережки в голове.

Вид у бабушки стал весьма озабоченный, она потрогала мне лоб сухой, сморщенной ладошкой и плачущим голосом сказала:

– Ой, Сереженька, может, ты сегодня в постели полежишь, отдохнешь. А уж завтра и займемся чем-нибудь.

– Нет, бабушка. – я решительно встал из-за стола. – Давай, говори, что надо делать.