«Мы должны постоянно помнить, что не можем доверять Уоллесу. Мы не можем полагаться на его личность, на его интеллект. Мы можем положиться на его тщеславие, это несомненно, но, разыгрывая эту карту, нам следует помнить, что в любую минуту он может что-нибудь выкинуть, и тогда Ставка даст нам приказ избавиться от него».

Американская коммунистическая верхушка под словом Ставка подразумевает Москву или Кремль. Возможно, это мера предосторожности, хотя непонятно, зачем она нужна, коль скоро они встречаются в обстановке секретности. Возможно, все объясняется их привычкой вообще ничего не называть своим именем.

Заговорил еще один из них, тучный, лысоватый мужчина с пухлым лицом…»

Часто заглядывая в листы, Вулф продолжал диктовать, пока я не исписал тридцать две страницы; он посидел, чуть выпятив губы, и велел мне все перепечатать. Что я и сделал, как было велено, через два интервала. Заканчивая страницу, я передавал ее ему, и он проглядывал ее с карандашом в руках. Обычно в надиктованный и перепечатанный текст он почти не вносил изменений, но тут, видимо, счел дело как из ряда вон выходящее. Я с ним был полностью согласен. Текст чем дальше, тем становился горячее. В нем содержались десятки подробностей, о которых не имел права знать никто ниже помощника комиссара, если, конечно, сведения были верны. Я хотел спросить об этом Вулфа, но времени оставалось мало, и я отложил вопрос на потом.

Вулф дочитывал последнюю страницу — и тут зазвонил звонок на двери; я пошел открывать и впустил Лона.

Когда мы только познакомились, Лон был рядовым сотрудником, или просто сотрудником, теперь же в городской редакции «Газетт» он был вторым по старшинству. Он вознесся, но это, насколько я знал, никоим образом не ударило ему в голову, разве что в ящике стола он стал держать расческу и каждый вечер, прежде чем прилипнуть к стойке любимого питейного заведения, тщательно начесывал шевелюру. В остальном высокая должность никак на нем не отразилась.

Он пожал руку Вулфу и повернулся ко мне:

— Эй, мошенник ты эдакий, ты мне обещал… а-а, все есть. Здравствуй, Фриц. Ты единственный, кому в этом доме можно доверять, — он взял с подноса стакан, кивнув Вулфу, опорожнил его на треть и сел в красное кожаное кресло. — Я принес канцтовары, — объявил он. — Три листа. С удовольствием обменяю их на информацию из первых рук о том, как некто Сперлинг умышленно и злонамеренно отправил Луиса Рони к праотцам.

— Именно это я и хочу предложить, — сказал Вулф.

Голова Лона дернулась как от удара.

— Некто Сперлинг? — резко спросил он.

— Нет. «Именно это» тут не совсем корректно. С фамилией нам придется подождать. Но в остальном ясность полная.

— Черт подери, ведь уже полночь! Неужели вы думаете…

— Не сегодня. И не завтра. Но, как только у меня будет вся информация, к вам она попадет в первую очередь.

Лон взглянул на него. В комнату он вошел легкомысленным, беззаботным и жаждущим промочить горло, теперь он снова превратился в охочего до сенсаций журналиста. Исключительное право на материал об убийстве Луиса Рони — дело серьезное.

— За это, — сказал он, — вы получите три фирменных бланка, даже с конвертами. Я наклею на них марки — этого хватит?

Вулф кивнул:

— Великодушное предложение. Но и я хочу предложить вам кое-что еще. Понравится ли вам написанная специально для вашей газеты серия статей, совершенно достоверных, в которых будут описаны тайные встречи лидеров Американской коммунистической партии со всеми подробностями дискуссий и принимаемых решений?

Лон склонил голову набок:

— Длинные, белые бакенбарды, красная шуба, и вы — типичный Санта-Клаус.

— Нет, я слишком толстый. Ну что, это вас заинтересует?

— Похоже. Кто отвечает за достоверность?

— Я.

— Имеется в виду ваша подпись под статьями?

— Упаси господи. Статьи будут анонимными. Но я даю гарантию, если угодно, письменную, что источник информации надежен и компетентен.

— Кому платить и сколько?

— Никому и нисколько.

— Эй, вам даже бакенбарды не нужны. А какого типа подробности?

Вулф повернул голову:

— Дай ему почитать. Арчи.

Я дал Лону первый экземпляр отпечатанного текста. Он поставил стакан на стол у своего локтя, чтобы обе руки были свободны. Текста набралось на семь страниц. Он начал быстро, потом медленнее, добравшись до конца, сразу вернулся к первой странице и перечел все сначала. Я тем временем долил ему в стакан и, зная, что Фриц занят, пошел на кухню за пивом дли Вулфа. Заодно я решил, что и мне стаканчик чего-нибудь покрепче не помешает.

Лон сложил прочитанные страницы, увидел, что о его стакане позаботились, и отхлебнул еще.

— Горяченький матерьялец, — признал он.

— По-моему, вполне готов к печати, — скромно заметил Вулф.

— Абсолютно. А за клевету не привлекут?

— Нет никакой клеветы. И никого не привлекут. Имена или адреса не названы.

— Да, знаю, но возбудить судебное дело все равно могут. Ваш источник в случае чего можно пригласить для дачи показаний?

— Нет, сэр, — категорично возразил Вулф. — Мой источник засекречен и таковым останется. Если хотите, я даю вам свою гарантию и обязательство компенсировать ущерб в случае обвинения в клевете, но это все.

— Что ж, — Лон снова выпил, — мне это нравится. Но у меня есть боссы — в таком деле решать будут они. Завтра пятница, и они… Господи, это еще что такое? Только не говорите мне… Арчи, ну-ка посмотри!

Мне так или иначе пришлось подняться и убрать бумаги со стола, чтобы Фрицу было куда поставить поднос. Блюдо на нем было воистину царским. Бифштекс был сочный и отлично прожаренный, рядом дымились кусочки сладкого, поджаренного на вертеле картофеля и грибов, на краю блюда тянулись вверх листья кресс-салата, и аромат исходил такой, что я даже пожалел: надо было заказать Фрицу второй экземпляр.

— Теперь я знаю, — сказал Лон, — что все это мне снится. Арчи, а ведь я готов был поклясться, что ты звонил мне и просил сюда приехать. Ладно, будем грезить дальше.

Он аккуратно напластал бифштекс, дал соку стечь, отрезал кусочек и широко разинул рот. Потом туда же послал сладкий картофель, грибочек. Я смотрел на него так, как собаки, допущенные до стола, смотрят на занятых трапезой хозяев. Это было слишком. Я пошел на кухню, вернулся с двумя кусками хлеба на тарелке и толкнул ее к нему.

— Ну-ка, братишка, поделись. Три фунта бифштекса — это тебе будет жирно.

— Тут и двух нет.

— Как же, а то я не вижу. Давай, сваргань мне бутербродик.

Деваться ему было некуда — все-таки он в гостях.

Когда чуть позже он ушел, тарелка была вылизана дочиста. Уровень в бутылке шотландского виски снизился на три дюйма, фирменные бланки и конверты лежали в ящике моего стола, и мы достигли полной договоренности — если не воспротивится высокое начальство «Газетт». Поскольку надвигались выходные, выбить разрешение начальства было делом непростым, но Лон считал, что есть неплохие шансы дать материал уже в субботу и очень приличные — в воскресенье. По его мнению, у плана было одно слабое звено. Вулф не мог дать гарантии, что все это будет именно серия статей. Он твердо обещал, что представит две статьи, и скорее всего третью, но связывать себя дальнейшими обещаниями не стал. Лон хотел, чтобы Вулф гарантировал минимум шесть, но ничего не вышло.

Оставшись с Вулфом наедине, я пристально посмотрел на него.

— Хватит пялиться, — буркнул он.

— Прошу прощения. Я кое-что подсчитывал. Две статьи по две тысячи слов каждая — четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч — это выходит по три семьдесят пять за слово. И он даже ничего не пишет сам. Если вы хотите стать газетным негром…

— Пора спать.

— Да, сэр. Напишите вторую порцию, что делаем дальше?

— Ничего. Сидим и ждем.

— Черт подери, если это не сработает…

Он пожелал мне спокойной ночи и отправился к лифту.