(увы, но в её объятиях ты меня до сих пор обнимаешь)

Сирелис

(любимый)

Инчу аса инчу

(почему, скажи, почему?)

— Так эта песня на армянском? — изумилась она. — И откуда так хорошо знаешь язык, Тоша? Мне казалось, пару слов по-нашему тебе связать сложно…

— Папа служил в Армении, — мягко пояснил я. — Ты в курсе, что Турция наш геополитический противник?

— И это он говорит армянке?! — Тамара даже покраснела от гнева. Жестом примирения мне пришлось снова прикоснуться к ее руке:

— Отец защищал небо нашей страны, а я там родился и вырос. Мы снимали комнату в доме, где армянская семья стала моим детским садом. И язык я учил погружением в среду, точно как Ленин в Швейцарии. Родители-то весь день на работе… Впрочем, в Ростове армян можно встретить на каждом шагу, не дадут потерять навыки.

— А со мной почему не говорил? — возмутилась она.

На что я отрезал:

— А ты почему со мной не говорила?

Раздраженная женщина великолепна, возмущенная восхитительна, а в гневе она просто прекрасна. Но Тома не позволила нам долго любоваться ее эмоциями.

— Для армянской свадьбы — отличный вариант, — решила она, мудро сворачивая конфликт. — И вообще… здорово. Когда начнем разучивать?

— А вот завтра после работы и приходи, — влез Антон. — Приготовлю ноты и слова.

Мы завершили наш путь в тупичке, где обитала Тамара, и ощущение опасности сквозняком дунуло от густых сиреневых кустов. Я оглянулся — малозаметная тень серела на грани видимости. Это вдали бдит наша охрана, без сомнения. А вот в кустах кто-то недобрый прячется, тут к бабушке не ходи.

Чмокнув Антона в щеку, с легкой улыбкой Тамара упорхнула. Калитка разочарованно хлопнула замком, Антон привычно накинул сверху стопорное кольцо.

— Твои глаза зовущие, — тоскливо процитировал я вслед.

— Сжигают меня, сжигают душу, — подтвердил мои муки безжалостный Антон.

Сердце рвалось туда, где могут предложить не только чаю, однако Антон потянул нас обратно. И не поспоришь ведь, парень прав — пора назад, ведь отошли из дома на минутку. Зачем плодить ненужные вопросы?

Ага, хорошо ему рассуждать, скоро Вера на массаж придет. Вот как только она придет, так сразу меня отправят домой, отдыхать.

Постояв немного в бессмысленных сомнениях, мы отправились в обратный путь. После захода солнца мир погрузился в полную тьму, прохожие люди тоже пропали. Для подобных закоулков «хоть глаз выколи» — дело обычное. В отличие от первобытнообщинного строя, активное население не улеглось спать, оно просто переместилось в места тусовки: парки, кинотеатры и кафешки.

Предчувствие опасности очередным уколом резануло сердце, и я дернул тело Антона в сторону, на середину дороги — подальше от места, где фонили флюиды агрессии. Вовремя: из кустов сирени молча вылетела мрачная фигура. Чего-то такое подобное я ожидал, встретил лиходея ногой в грудь. Вернее, мы это сделали вдвоем.

— На! — азартно выдохнул Антон с моим участием, вкладывая в удар всю силу. — Как догадался, Дед?

— Интуиция — это когда задница кумекает быстрее головы, — пробурчал я. — Поживешь с мое, поймешь.

Тело супостата улетело к месту старта, в глубину кустов. Идти туда, чтобы перебивать пенальти, я не собирался — мало ли что. Темно здесь, как у негра в брюхе. Спасибо луне и звездам за то, что они есть. Уличного освещения в округе отродясь не было, фонарными столбами на окраинах советских городов еще не пахло. Но где, черт побери, наша хваленая охрана?

Легкий на помине, появился Денис. Подсвечивая себе синим светом фонарика, шмыгнул в кустики, где мощно хекнул. Синий лучик подпрыгнул, а охрана, с чувством глубокого удовлетворения, хмыкнула.

— Скотина, — высказал он вслух диагноз, с которым я не мог не согласится.

Ржаные батончики с изюмом, рассыпавшиеся по пыльной дороге, Денис подобрал.

— Если не козы, так курочки поклюют, — философски заметил хозяйственный охранник.

— Они диабетические, — машинально заметил я.

— В хозяйстве сгодится, ведь Николай Сергеич меня премии точно лишит. И будет прав, сплошные косяки. Михалыч, ты в порядке?

Антон сдавленно всхлипнул. Я опустил взгляд: из живота торчала рукоятка ножа.

— Нет, не в порядке, — ясно ощущая, как угасает сознание Антона, старался говорить коротко и ясно. — Слушай сюда. Это тело надо аккуратно снести в кустики.

— Ну ни хрена себе… — подойдя плотную, Денис подсветил и витиевато выругался. — В больничку нам надо, Михалыч.

— Надо, — согласился я, разглядывая быстро темнеющую штанину. — Сейчас я туда уйду, а ты останешься рядом с парнем. Что-нибудь антишоковое с собой есть?

Уложив Антона на травку, под голову Денис подложил пакет с пыльными булочками.

— Только бинт, — он вытянул из кармана индивидуальный пакет. — А вот дома и антибиотики, и промедол, и целокс.

— До дома мы не дотянем, — вздохнул я. — Вряд ли успеем. Я не бросаю парня, слышишь? Там меня прооперируют, здесь он, дай бог, поднимется.

— Как это?!

— Не перебивай! Ножик я забираю с собой. Как только пропадет нож — приложишь тампон. Справишься?

— Когда выздоровеешь, Михалыч, получишь в лоб за такие вопросы, — пробурчал он, примериваясь к Антону. — Точно вернешься?

— Увидишь. Главное, слушай меня. Расчетное время полета — пять минут. Антон будет дергаться, подержишь. Потом он уснет. Понятно?

— Так точно.

— До встречи, — пробормотал я, закрывая глаза.

Блин, я же мог остановить время! Почему протормозил? Ладно, самобичеванием будем заниматься потом. Где это черное одеяло? Давно пора двигаться.

Глава двадцать шестая, в которой наступает хмурое утро

Обстановка в реанимации живо напоминала родной дом. Что-то я сюда зачастил… Если так дальше дело пойдет, забронирую себе постоянное место — дешевле выйдет.

Заметив мое пробуждение, сиделка без лишних разговоров нажала красную кнопочку. Дежурный врач появился немедленно.

— Ну-с, больной, как мы себя чувствуем? — затянул он известную песню.

Пришлось честно отвечать на вопросы и терпеть исследования. Мне заглянули в рот, потрогали лоб и оттянули веко:

— Двоение изображения, цветовые нарушения, слуховые галлюцинации?

В общем, пошла обычная текучка — с таблетками, уколами и датчиками. Питание через трубочку капельницы, туалет, простите, силами сиделки. Жизнь в реанимации после огнестрельного ранения я описывал подробно, отсылаю читателя в начало повествования.

Два дня полусонного существования завершились, наконец, переводом в палату. Здесь тоже было мало нового — Уваров что-то читал Нине с планшета, та охала. Торжественное явление моей каталки Коля почтил вставанием, однако вместо радостных криков крякнул кровожадно:

— Ага!

Пару дней назад, когда я вынырнул здесь с ножиком в животе, он таким тоном нецензурно помянул женщину с низкой социальной ответственностью. Мол, он сильно огорчен.

— Два тоскливых дня под капельницей, — сообщил я, обрывая его обвинительный порыв. — Коля, есть чего пожрать?

— Тоша, выражайся прилично. Чай, не в казарме, — капризно заметила Нина. — И не смотри на меня…

Повязки с нее сняли, но голубизна лица героини фильма «Аватар» радости вызывала мало. Особенно лазурные, с желтым переливами, синяки.

— Ты о чем? Проникающее ранение в брюшную полость не шутки, — удивился Коля. — Какая жратва, товарищ? Радуйся, что жив остался.

— Ладно, — согласился я. — Тогда наливай. Писят коньяка — лечебная доза.

— Докладывай, — пробурчал Коля, доставая бутылку «Праздничного». — Кто тебя догнал в этот раз?

— Если бы это случилось в нашем мире, гадал бы долго, — выдохнул носом чудесный букет. — А там у Антона врагов нет. Так что вариант один — Гвоздь.