Все это было сказано таким бесцветным, таким невыразительным голосом, что Кэт содрогнулась от ужаса. Она подумала, что если бы Клер плакала или даже билась в истерике, это бы не произвело на нее такого чудовищного впечатления. Кэт обратила внимание, что люди, которые находились в комнате, повернулись в их сторону, и она с опаской подумала о том, что кто-нибудь из них мог слышать то, что говорила Клер.

– Клер, но, может быть, у нас все-таки есть шанс? Ну, например, если нам удастся выбраться в другую часть страны. Клер тяжело вздохнула.

– Я уже об этом думала. Только ведь никому не известно, сколько бомб сброшено на нашу страну и уцелело ли хоть что-нибудь. А если даже что-то уцелело, то там вполне могли выпасть радиоактивные осадки, занесенные ветром. О Кэт, мне бы тоже хотелось надеяться хоть на какой-то благоприятный исход, и, конечно, как врач, я не имела право тебе все это рассказывать – тебе и без того нелегко. Моя задача – облегчить твое состояние, а не усугубить его. Но я чувствую такое оцепенение, такое отчаяние, такую бездонную пустоту, что просто нет сил держать все это в себе.

Кэт посмотрела в глаза Клер и содрогнулась. Ее взгляд не выражал никаких эмоций: ни страха, ни раздражения, ни боли – ничего. Кэт почувствовала, что вся дрожит: она вдруг ясно поняла, что кошмар не кончился. Самое страшное еще впереди.

Глава 9

Калвер, лежа на кровати, оглядывался по сторонам. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь. Но все пациенты лазарета мирно спали под действием успокоительных лекарств. Калвер чувствовал себя одиноким узником.

Все его соседи попали сюда в результате нервного срыва. Один из инженеров убежища, молодой парень лет тридцати, перерезал себе бритвой вены, и его спасло только то, что кто-то вовремя увидел лужу крови под дверью туалета. Женщина, которую Калвер увидел в первый день на собрании в синей форме чиновника Королевского контрольного управления, выкрав из аптечки флакон каких-то таблеток, пыталась отравиться. Прошлой ночью он проснулся, когда ей зондом промывали желудок.

Он лежал, подложив руки под голову, и думал о том, что все-таки ему повезло, несмотря на то, что, по словам врача, он пять дней провалялся без сознания, в бреду из-за последствий лучевой болезни и не обошедшей его инфекции от рваной раны на бедре, которой наградила его одна из этих гнусных тварей. Но все же дозу он получил небольшую, и сейчас слабость почти прошла. А что касается инфекции, то доктор Рейнольдс нашла у них в аптечке какое-то сильное противоядие. Она все объяснила ему про инфекцию, которая распространяется в результате крысиных укусов, и в качестве меры предосторожности сделала всем в убежище специальные прививки. Доктор Рейнольдс также сказала, что здесь, в убежище, они все в безопасности, но, когда выйдут наверх, их подстерегают всевозможные трудности. Калвер подумал, что, возможно, так перепугавшие их крысы окажутся не самой страшной проблемой.

Он приподнял простыню и посмотрел на свою рану. Она не была забинтована, поэтому он сумел рассмотреть ее как следует. Не очень приятное зрелище. Но все же не смертельно. И болит намного меньше. Он будет жить.

Снова накрывшись простыней, Калвер еще раз осмотрел помещение лазарета и, как часто бывает после тяжелой болезни, увидел все по-новому. И мрачные стены показались не такими уж мрачными, и неоновые лампы – не такими тусклыми, и пружины матраца на верхней кровати блестели как-то весело. Даже тяжелый воздух лазарета казался свежим. Он с трудом мог припомнить все, что произошло за эти дни, и о своем состоянии знал в основном со слов доктора Рейнольдс. Она рассказала, что в первые дни он был желтым как китаец. Его мучили сильные мышечные спазмы, частая рвота. У него была высокая температура, и он почти непрерывно бредил. Все это усугублялось воздействием радиации. К счастью, противоядие сработало быстро, и большая часть токсинов была выведена из его организма за первые два дня. Но все же в результате всего этого он был сильно истощен, и единственным лечением для него сейчас был полный покой.

Калвер чувствовал себя вполне прилично, лишь легкая слабость напоминала о перенесенной болезни. Но он был уверен, что это пройдет, как только он поднимется. Если бы он знал, куда спрятали его одежду, то встал бы, ни у кого не спрашивая разрешения.

Калвер откинул простыню и осторожно спустил ноги на пол. В это время открылась дверь, в лазарет вошла Кэт, и он поспешно забрался обратно. Заметив его маневр, девушка улыбнулась и, подойдя поближе, сказала:

– Вы сегодня хорошо выглядите. Он кивнул, довольный.

– Я и чувствую себя вполне прилично. Она присела на край его кровати, немного пригнувшись, чтобы не задеть головой верхнюю койку.

– Первое время мы очень беспокоились за вас. Я никогда не думала раньше, что столь непродолжительная болезнь может изнурить человека до такой степени.

– Давайте не будем об этом. Я только хотел бы знать: вы что, ухаживали за мной? Откуда вам известны эти подробности? – спросил он.

– Доктор Рейнольдс и я, мы ухаживали за вами по очереди. Вы совсем ничего не помните? Все время, пока у вас был сильный жар, она не отходила от вас. Потом ее сменила я.

Он потер ладонью лоб, будто помогая себе вспомнить.

– Кое-что я помню, но очень смутно. Мне кажется, я помню ваше лицо, склоненное надо мной. По-моему, вы плакали. Или это было в бреду?

Она старалась не смотреть ему в глаза, явно смущенная его словами.

– Мне было очень жалко вас. Вы так ужасно выглядели. Я думала, что вы умрете.

– Вас это огорчало?

Кэт придвинулась поближе и слегка коснулась пальцами его светлых волос.

– У вас какой-то странный блеск в глазах.

– Я думаю, что в этом виноваты витамины, которыми пичкает меня доктор Рейнольдс.

– Кстати, она говорит, что вам, как это ни странно, повезло больше, чем всем остальным.

Он засмеялся.

– Да, я это уже слышал. Только что-то никак не пойму, в чем мое везение.

– Насколько я понимаю, ваше тяжелое состояние одновременно оказалось вашим спасением. У вас был сильный жар, вы бредили, и, таким образом, ваш мозг отключился от стрессовой ситуации, которую пережили в эти дни остальные. В таком состоянии организм интенсивнее работает на самосохранение. И еще Клер, то есть доктор Рейнольдс, – поправилась она, – говорит, что, поскольку вы находились в бессознательном состоянии, вам проще было воспринять все случившееся.

Все это время Кэт гладила его по волосам. Калвер нежно взял ее руку и прижал к своей щеке.

– Проще? – переспросил он. – Почему?

– Потому что, хоть вас так же, как и всех нас, мучили кошмары и галлюцинации, у вас это было как бы во сне, а мы переживали то же самое наяву, и многие, как вы сами видите, не выдержали.

Она показала рукой на соседние кровати.

– Вы, наверное, знаете, что эти люди пытались покончить с собой. Да и тем, кто этого не сделал, очень нелегко. Он сжал ее руку и спросил:

– А вы как?

– Не знаю. Сначала думала, что не выдержу. А теперь – не знаю. Что-то во мне изменилось. Даже не верится, что человек в состоянии пережить такое и каким-то образом с этим свыкнуться. Я не имею в виду, что ядерная война будет когда-нибудь принята нами как нормальное явление, но тем не менее обстоятельства вынудят нас жить, несмотря ни на что. Это будет какая-то иная, неизвестная нам форма жизни.

Кэт напряглась, и Калвер испугался: ему показалось, что она опять, как в те первые часы в убежище, близка к шоковому состоянию. А ему так хотелось узнать, какой она была прежде, до всего этого кошмара. Он погладил ее по щеке.

– У меня такое странное ощущение, что все это с нами однажды было.

– И у меня тоже, – отозвалась Кэт. – Наверное, мы оба вспомнили первый день, проведенный в этом убежище. Вы тогда пытались меня успокоить.

– А вы меня.

Она грустно улыбнулась:

– Вы мне помогли.

– И вы мне тоже.

Она поморгала ресницами, стряхивая с них слезы. Калвер снова погладил ее.