– Простите! – прокричал он издалека.

Им владело одно желание: поскорее выбраться из этого темного страшного преддверия ада, чтобы никогда больше не видеть этих несчастных, чьим единственным спасением была смерть.

Он бежал и слышал у себя за спиной их жалобные крики. Ему даже казалось, что он слышит их шаги и что чьи-то руки вот-вот снова вцепятся в него. Но он бежал не оглядываясь, пока не оказался возле горы мусора у входа в магазин. Его спутники уже стояли наверху. Но Фэрбенк поспешно спустился вниз, чтобы помочь ему. На лице у него было смешанное выражение стыда и страха.

Какое-то безумие, подумал Калвер. Чего они так испугались, трое здоровых мужчин? Ведь это же люди, раненые и изуродованные болезнью. Не прокаженные, не злые духи. И абсолютно безобидные. Почему же они так поспешно убежали, словно вырвались из объятий Сатаны? Он оглянулся и разглядел в полумраке магазина людей, с мольбой протягивающих к ним руки. Они были воплощением человеческого несчастья, невинными жертвами ужасной катастрофы, олицетворением трагедии, которая вторглась в их жизнь.

А кому хочется встречаться лицом к лицу с собственной трагедией и кошмаром?

Калвер прыгнул на груду мусора, Фэрбенк протянул ему руку и помог вскарабкаться наверх. Они вышли под дождь, и их снова окружил серый безжизненный день и развалины пустого, казалось, вымершего города. Но теперь они знали, что это не так. Там, за их спиной, в магазине остались люди, которых они малодушно бросили, даже не попытавшись им помочь.

Некоторое время они шли молча, быстрым шагом, словно боялись, что кошмар, который они только что видели, может настигнуть их. Наконец Фэрбенк прервал молчание и, хлопнув Калвера по плечу, сказал:

– Все же, Калвер, это было уж слишком, правда?

– Да, слишком. Но мы к ним обязательно вернемся. Доктор Рейнольдс может дать им какие-то лекарства или хотя бы наркотики, чтобы как-то облегчить их страдания.

– Да, да, конечно, – с готовностью подхватил Фэрбенк.

– Может быть, кто-нибудь из них все-таки выживет. Фэрбенк провел руками по лицу, стряхивая капли дождя, и сплюнул в грязную жижу под ногами.

– Поскорее бы уж вернуться в убежище, – сказал он и пошел, оставив Калвера, который все еще не мог оторвать взгляда от входа в магазин, вернее, от бывшего входа в бывший магазин, который теперь превратился в гробницу, у нее даже было имя: четыре буквы, оставшиеся от прежнего названия магазина “ВОРТ”.

Калвер догнал Фэрбенка и Мак-Ивена, когда те протискивались между некогда красным автобусом с выбитыми стеклами и перевернутым набок голубым грузовиком, покрывшимся ржавчиной. Калвер старался не смотреть на полуразложившийся труп водителя автобуса, все еще сжимавшего свой руль, словно собирался отвезти пассажиров прямо к вратам вечности. Калвер старался не смотреть, но глаза помимо его воли с каким-то болезненным любопытством, которого он прежде не замечал за собой, рассматривал труп, пронзенный осколками стекла, которые сверкали, как бриллианты, украшающие костюм рок-музыканта. Самый большой осколок вонзился в лицо человека, как бы деля его на две половины. Калвер почувствовал, что внизу живота у него что-то перевернулось и тошнота подступила к горлу. Он заставил себя сосредоточиться на спинах Фэрбенка и Мак-Ивена, идущих впереди.

Мак-Ивен шел неуверенно, то и дело цепляясь за капоты и крыши автомобилей. Казалось, он вот-вот упадет. Счетчик Гейгера болтался у него на боку, промокшая от дождя спина сгорбилась. У Фэрбенка, оглянувшегося, чтобы посмотреть, идет ли за ним Калвер, лицо было неестественно белым, глубокие складки залегли на лбу и щеках, придавая ему измученный вид. Его с трудом можно было узнать. Он хотел что-то сказать, но неожиданный грохот, раздавшийся поблизости, заставил их оглянуться.

Меньше чем в полумиле от них рухнули развалины частично уцелевшего здания. Перекрытия между этажами падали одно на другое, как карты в колоде. На миг все заволокло облаком пыли, но дождь быстро рассеял ее, и они увидели еще одну груду обломков и мусора. Все что угодно могло послужить причиной этого разрушения: разрыв скрученного и перегруженного металла, износ бетона, не выдержавшего давления. Грохот и дребезг разбитого стекла, сопровождавшие разрушение, напоминали похоронный звон.

Желание как можно скорее попасть в убежище подстегивало каждого. Сейчас им казалось, что это единственная возможность выжить в этом аду. Лишь теперь они это осознали вполне.

Обогнув место столкновения пяти машин, перекореженные остовы которых напоминали металлическую скульптуру, они вскарабкались на очередной холм мусора и все как один испытали облегчение, увидев надпись “Чансери-лейн”. Это была их станция метро.

– Не слишком уютный, но все же теперь это наш дом, – попытался пошутить Фэрбенк. Ему хотелось сбросить с себя душившее его отчаяние.

– Кто-нибудь видит Брайса? – спросил Калвер, пристально вглядываясь в стоящие поблизости машины.

Сквозь пелену дождя трудно было что-либо разглядеть. Фэрбенк тоже огляделся и отрицательно покачал головой.

– Я его не вижу, но он должен быть где-то здесь. Вряд ли он мог далеко уйти: ведь он еле стоял на ногах, когда мы его оставили.

Мак-Ивен ни на что не реагировал. Он весь дрожал и смотрел прямо перед собой ничего не видящим взглядом.

– Вы не хотите поискать Брайса? – осторожно спросил его Калвер.

– Я хочу только поскорее уйти отсюда, больше ничего. Я больше не могу видеть это бесконечное кладбище.

– Да, вы правы, – подхватил Фэрбенк, – тем более что здесь нет никакого порядка, мертвецы разбросаны повсюду.

Калвер подумал, что черный юмор Фэрбенка, неуклюжий и безвкусный, служил ему какой-то формой защиты. В конце концов, каждый справлялся с ситуацией по-своему, и в принципе это не имело никакого значения – главное, не сломаться.

– Мне кажется, что я его вижу, – сказал Фэрбенк. – По крайней мере, я думаю, что это Брайс.

Они пошли за Фэрбенком. Теперь Калвер тоже видел Брайса. Он стоял у входа в пустой двухэтажный автобус в какой-то странной, неестественной позе. Подойдя ближе, они увидели, что Брайс стоит, согнувшись, с прижатыми к животу руками, будто прячет что-то или пытается унять боль.

Мак-Ивен стоял поодаль от них и смотрел в другую сторону. Вдруг впервые за этот страшный день улыбка осветила его лицо. Неподалеку от станции метро в дверном проеме какого-то полуразрушенного дома он увидел собаку. Она что-то жадно ела, дрожа то ли от нетерпения, то ли от дождя, поливающего ее грязную шерсть.

Дворняга выглядела жалкой, заброшенной и слабой. Шерсть ее свисала грязными клочьями, и невозможно было определить ее цвет. Сквозь натянутую кожу виднелись ребра. Слюна лилась из ее пасти, падая на и без того мокрую пищу, которую она ухитрилась где-то раздобыть. Сердце Мак-Ивена было готово разорваться от жалости к этому несчастному, всклокоченному созданию. Он пережил сегодня такие потрясения, был свидетелем запредельных человеческих страданий, и было странно, что эта собака вызвала в нем такой сильный эмоциональный всплеск, на который, казалось, уже не было сил. Но люди хоть в какой-то степени несли ответственность за то, что произошло. Каждый из них имел право голоса и мог попытаться остановить надвигающуюся катастрофу. А это существо было невинной жертвой, и участь ее оказалась такой же страшной.

Мак-Ивен протиснулся между двумя машинами и направился к собаке. Подойдя поближе, он увидел, что собака жадно заглатывает сырое мясо. Она была настолько поглощена процессом, что не заметила приблизившегося к ней человека. Мак-Ивен смотрел на нее чуть не плача. Бедная собака так радовалась раздобытой пище, не понимая, что обречена на страшные мучения. Он смотрел, как она быстро заглатывает что-то похожее на сосиски, придерживая их передними лапами. Мак-Ивен с удивлением подумал, где ей удалось раздобыть такое свежее мясо. Но он был рад за нее.

– Умница, – сказал он, медленно приближаясь к собаке, чтобы не спугнуть ее. – Хорошая собака, – говорил он ласково.