Бабур и Вазир-хан кивнули в знак согласия. Держась вплотную к стене, отряд последовал за Байсангаром к повороту.

Тот осторожно заглянул за угол и отступил, жестом предложив им осмотреть участок стены.

Так и сделав, они убедились, что все спокойно. Дверной проем находился шагах в тридцати впереди, и тут внезапно Бабур не выдержал напряженного ожидания и, увернувшись от пытавшегося задержать его Вазир-хана, устремился вперед к двери, призывая воинов за собой. Он позабыл о необходимости держаться в тени стены, а в результате почти сразу же услышал свист стрелы, потом еще одной. Лучники, растревоженные его призывным кличем, высыпали на стену. Стрела с длинным древком чиркнула по его щеке и вонзилась в землю сзади. Он метнулся к дверному проему и, каким-то чудом добежав до него целым и невредимым, прижался к камням, которыми он был заложен, надеясь, что выступающая притолока обеспечит ему некоторую защиту. Оглядевшись, он увидел на каменной дверной раме рельеф в виде эмблемы Самарканда: изготовившегося к прыжку тигра с оскаленными клыками и прижатыми к голове ушами.

Спустя мгновение в дело вступили лучники Байсангара, принявшиеся обстреливать защитников стен, а потом Бабур почувствовал, как теплые капли упали ему на лоб, стекая в глаза. Он поднял руку, чтобы утереть жидкость, и, вымазав в ней пальцы, понял, что это кровь — но не его. Взглянув вверх, юноша увидел навалившегося на зубчатый парапет стены человека, которому стрела вонзилась в шею. Он схватился за нее, пытаясь вырвать из раны, перевалился через край стены и упал к ногам Бабура. Глухой удар, брызги крови и слизи, несколько конвульсий — и человек затих посреди растекающейся под ним темной лужицы.

Люди Байсангара приставили к стенам длинные деревянные лестницы, грубо сработанные из скрепленных кожаными ремнями шестов и поперечин, но прочные, и вполне отвечавшие своему назначению. Бойцы тут же начали взбираться по ним, цепляясь одной рукой, а другой держа над головой щиты, которыми прикрывались от обстрела сверху.

Сердце Бабура отчаянно колотилось, ему не терпелось самому поскорее пойти на приступ. Он огляделся, высматривая другой путь наверх и понимая, что проломиться в дверь ему не удастся.

На первый взгляд кладка стен казалось гладкой, камни плотно прилегали один к другому, однако, напомнил себе Бабур, не зря же он вырос в Фергане, среди диких гор и ущелий. Он начал высматривать щели и зазоры, которые можно было бы расшатать, расширить так, чтобы они могли послужить опорой для рук и ног кого-нибудь ловкого и легкого, вроде него. Закинув драгоценный отцовский меч за спину, Бабур набрал воздуху, огляделся и приметил, что Вазир-хан наблюдает за ним с тревогой на лице. Он увернулся на бегу от стрелы, припустил к участку, куда не были приставлены лестницы, и начал карабкаться вверх. Это было непросто, но юноша находил любую щель между камнями, куда можно было просунуть пальцы или носок сапога, находил места, где скреплявший кладку раствор несколько раскрошился, и поднимался все выше. Утратив чувствительность, он бы упал, а двигаться приходилось непрерывно, поэтому руки беспрестанно шарили по стене, нащупывая новые и новые неровности. Каменщики Тимура, однако, работали отменно — недаром он свозил в Самарканд отовсюду самых лучших мастеров; Бабуру, зависшему на высоте в дюжину локтей над землей, без опоры для ног, с обломанными ногтями и ободранными в кровь ладонями, даже подумалось, что они работали слишком хорошо.

С забившимся пылью, сухим, словно камень, за который он цеплялся, ртом, Бабур, болтаясь на стене, шарил по ней ногами, пытаясь обрести хоть какую-то опору, но сапоги скользили по гладкому камню. Руки горели и уже не могли больше выдерживать его вес, но в последний момент, когда казалось, что он сейчас грохнется вниз, правая нога уткнулась во что-то мягкое — в пучок сухой травы, ухитрившейся прорасти в трещине между камнями. Облегченно вздохнув, Бабур с силой вбил носок сапога в найденную щель и перенес часть веса на ногу, ослабив нагрузку на отчаянно болевшие руки.

На миг он закрыл глаза, чувствуя себя на стене, как насекомое, маленькое, уязвимое, выставленное для всеобщего обозрения — но, по крайней мере, у него появилась возможность сделать секундную передышку. А открыв глаза снова и посмотрев наверх сквозь упавшую на глаза челку, юноша увидел, что вершина стены уже дразняще близка — может быть, в четырех-пяти локтях от него. Он осторожно протянул вверх правую руку и едва не рассмеялся от радости, когда нащупал меньше чем в паре локтей над своей головой выступ, за который можно было ухватиться. Затем, все еще удерживая правую ногу в травяной щели, он согнул левую и принялся шарить ей по стене, ища опору повыше. И снова нашел, пусть не ахти какую, просто узкую, диагональную трещину в одном из каменных блоков, но и этого было достаточно. Последним, мощным рывком он дотянулся до края стены, ухватился за него и мысленно взмолился, чтобы в этот решающий момент никто не рубанул ему клинком по костяшкам пальцев.

Перевалившись через низкий парапет, он оказался на широкой, истертой за века сапогами бесчисленных воинов, караульной дорожке. Бабур огляделся и с удивлением понял, что забрался на стену одним из первых. Ему-то казалось, что он карабкался по стене целую вечность, но как раз сейчас большинство штурмующих бойцов под предводительством Вазир-хана перескакивали на нее с лестниц.

Защитники, похоже, обратились в бегство. Отступив назад и утирая пот со лба, Бабур запнулся о красивый, оправленный в серебро щит, брошенный кем-то из беглецов, и уже было собрался поднять его, когда раздавшийся позади шум заставил его резко развернуться. Менее трусливые самаркандские воины взбегали на стену по каменной лестнице со внутреннего двора: по ярко-зеленым кушакам и таким же кистям, украшавшим их копья, он понял, что это личные телохранители визиря. Издав клич, Бабур устремился на них, зная, что Вазир-хан и другие последуют за ним, и оказался зажатым в тесной, потной, тяжело дышащей толпе. Хотя стена и была широкой, локтей шесть, не меньше, люди скоро начали падать с нее по обе стороны — кто был убит, кто ранен, а кого просто сталкивал более сильный противник. Ноздри его забил кислый запах пота, навсегда с этого дня запечатлевшийся в его памяти как запах сражения.

Огромный, могучего сложения боец с длинной, седеющей бородой, оказавшись лицом к лицу с Бабуром и увидев, что перед ним худощавый паренек, плотоядно ухмыльнулся, словно кот перед последним прыжком на мышь, и это откровенное пренебрежение просто взбесило юношу. По настоянию Вазир-хана ничто в облике молодого эмира не должно было позволить узнать в нем владыку Ферганы, но его охватило стремление показать этому жирному, самоуверенному кабану, с кем он имеет дело.

— Старик, тебе бы лучше дома сидеть, пускать слюни у очага, а как приспичит отлить, звать слуг, чтобы принесли горшок.

На лице крепкого воина появилось удивленное выражение, но, когда до него дошел смысл услышанного, он пришел в бешенство и, перехватив толстыми, кожистыми ручищами копье, яростно попер на Бабура.

— Ах ты, наглый крысеныш, я заткну твою вонючую пасть!

Неожиданным и необычайно быстрым для такого тяжеловеса движением он перекрутил копье в руках и с силой всадил тупой конец древка юноше в живот.

Удар был так силен, что сбил Бабура с ног и отшвырнул назад. Отчаянно махая руками, он уже думал, что слетит со стены, но вместо этого крепко приложился головой к низкому каменному парапету. На несколько мгновений весь мир в его глазах застили звезды, причем не те ясные и холодные, какими он, бывало, любовался на ночном небе, а хаотично мечущиеся, полыхающие красным, словно кровь, пламенем. Рот его был полон соленой жидкости, которую он инстинктивно сплюнул, но воздуха в легких все равно не было, удар выбил его оттуда напрочь.

На него между тем снова надвигался бородач.

— Это тебе для начала. За эти твои мерзкие насмешки ты легкой смерти не дождешься. Счастлив будешь, когда отдашь концы.