Впрочем, скоро на пустые гадания не осталось ни времени, ни сил: тропа вывела войско к седловине между двумя пиками, так заваленной снегом, что лошади проваливались в него по самые стремена, а то и по подпруги.

— Повелитель… мне понадобятся снеготоптатели.

Проводник стоял в снегу почти по пояс.

— Кто?

— Утоптать снег. Впереди участок пути весь в провалах и трещинах, преодолевать его по такому снегу наобум очень опасно. Мне понадобятся пятнадцать-двадцать крепких, сильных мужчин. Один, идя впереди, будет расчищать в снегу проход, а другие, двигаясь за ним, утрамбовывать тропу для прохода остальных людей и животных. Разумеется, они будут меняться. Это единственный способ, как мы сможем добраться до перевала.

Еще спустя два часа легкие Бабура горели, ноги подгибались. Однако он считал своим долгом подавать всем пример стойкости и силы духа, а потому принял участие в расчистке пути, и когда подошла его очередь идти первым, то если остальные, прежде чем выбивались из сил, прокапывали по восемь-десять шагов, твердо решил одолеть вдвое больше. Несмотря на холод, молодой эмир исходил потом, однако каждый лишний шаг дарил ему мрачное удовлетворение тем, что остановить его не в силах даже сама природа.

К середине дня они наконец выбрались из заснеженной седловины на высокое, твердое плато. В отличие от Тимура ему и его воинам повезло: снегопад не возобновлялся, и ничто больше не мешало им двигаться вперед через этот негостеприимный, но прекрасный мир. Бабур всегда считал лед белым, но здесь у подножия небес он отливал под лучами солнца лазурью и бирюзой.

— Далеко еще до перевала?

Проводник задумался.

— Повелитель, ежели не сбавлять ходу, то мы можем подойти к Гупианскому перевалу завтра вечером, до того, как стемнеет.

Растирая замерзшие руки, несмотря на подбитые мехом рукавицы, и морщась от покалывания в посиневших пальцах, к которым снова притекала кровь, Бабур одобрительно сказал:

— Хорошая работа. Я боялся, что мы потеряем много животных.

— Потому-то я и повел тебя через Гупианский перевал. Он не так высок, как Кавак, и подъем к нему не столь опасен… хотя безопасных троп в этих горах нет. Всегда надо быть начеку.

Проводник еще не закончил фразу, как холодный воздух разорвал скрежещущий звук. Вскинув глаза, Бабур увидел, что гладкий лед, покрывавший откос над ними, пошел трещинами. Послышался глубокий, почти человеческий стон, и огромная, прямоугольная, сине-зеленая ледяная плита скользнула вниз, в хвост длинной колонны из людей и животных.

Одновременно с этим раздался рев, такой громкий, что Бабур, боясь за свои барабанные перепонки, непроизвольно схватился руками за уши. И тут же получил сильный удар в грудь, а что-то вскользь задело его висок. Воздух наполнился летящими камнями. Испуганный конь заржал, Бабур соскользнул с него на землю и, ухватившись за недоуздок, нырнул под конское брюхо.

И тут, так же внезапно, как и начался, обвал прекратился. Горы умолкли, но теперь окрестности наполнились криками перепуганных людей и животных. С бьющимся сердцем Бабур выбрался из-под брюха своего скакуна, который все еще дергался, но похоже, не пострадал.

— Повелитель, ты цел?

Бабури придерживал левую руку правой, а на его физиономии уже набухал здоровенный синяк.

Тот кивнул. Толстая одежда защитила его от камнепада, а вот проводник лежал ничком у его ног. Мохнатая волчья шапка не спасла от ледяной глыбы, размозжившей его затылок так, что мозги и кровь разлетелись по снегу.

«Всегда надо быть начеку», — вспомнилось Бабуру предостережение этого человека. Последние слова, сказанные им на земле. Над ними в лучах солнца сверкал зеркальный ледник, который в любой момент мог обрушить новую смертоносную лавину. Нужно было поскорее уводить отсюда людей.

— Соберите раненых, — мягко распорядился он. — Мы должны уходить, и чем скорее, тем лучше. Передай приказ по колонне.

Он снова взглянул на распростертое у его ног тело. Сына погибшего проводника нигде не было видно, а искать его не было времени.

— Бабури, помоги…

Проводник был крупным мужчиной, и взгромоздить его тело на коня Бабура оказалось нелегко, но не бросать же его здесь? Он заслужил лучшее место погребения, и правитель решил, что найдет ему такое. Может быть, на перевале, где его душа сможет упокоиться с миром.

Поспешая, как только можно, скользя и ковыляя, они наконец выбрались на такое широкое плато, где можно было уже не бояться схода снежных и ледяных лавин. Бабур приказал сделать привал, чтобы оценить состояние войска. Потери оказались не так велики, как он опасался. Восемнадцать человек погибли, вдвое больше получили ранения, но в основном, не слишком тяжелые. Обвал убил на месте шесть лошадей и трех мулов, а двух покалечило так, что им перерезали глотки и разделали на мясо. Все могло быть гораздо хуже.

— Повелитель?

Повернувшись на юный голос, Бабур увидел сына погибшего проводника. Глаза юноши были красны от слез, но говорил он твердо.

— Я знаю эту дорогу и могу послужить тебе вместо отца. Он бы этого хотел.

— Спасибо. Мы скорбим о твоей утрате, — ответил молодой эмир, решив, что по окончании похода парнишка получит щедрую награду.

Дальше их повел новый проводник, и вскоре после рассвета они взошли на Гупианский перевал. Низко над южным горизонтом ярко сияла звезда.

— Что за звезда? — воззрился на нее Бабур. — Никогда такой не видел.

Бабури пожал плечами, а вот у Байсангара нашелся ответ.

— Это Канопус, повелитель. У нас на севере, в Фергане и Самарканде, он не светит, но я читал о нем в Самарканде, в книге астронома Улугбека, внука Тимура. Об этой звезде сложены знаменитые стихи:

Небо быстро светлело, и звезда прямо на глазах у Бабура исчезла, однако ему хватило увиденного. Знак судьбы — это было как раз то, что требовалось ему сейчас для поднятия духа. Ну а восемь часов спустя, когда ледники и снежные поля сменились пастбищами, он и вовсе повеселел. Впервые за три дня его люди смогли поставить палатки, снять часть многослойной одежды и переобуться.

Однако, проверив с помощью Байсангара и Бабури состояние войска, он ужаснулся. Несмотря на строгие приказы, многие оказались плохо подготовлены к переходу через горы. Монголы, с их обожженными солнцем лицами, перенесли его достаточно легко, а вот с бойцами Мирзы-хана дело обстояло куда как хуже. Не менее чем у дюжины из них руки и ноги почернели и вздулись от обморожения.

Бабур уже сталкивался с этой напастью и знал, что спасти людей может только одно средство. Развели костры, заострили о камни мечи. Крепких напитков, чтобы умерить боль, в обозе не было, и людям, которым предстояло отсечь пальцы, а то даже кисти или ступни, могли лишь засунуть между зубов тряпицы, чтобы они не откусили себе языки.

Виночерпий Мирзы-хана, стройный, красивый юноша лет шестнадцати, чья правая кисть почернела и распухла до размера небольшого арбуза, а из-под ногтей сочился желтый гной, глядел на проверявшего остроту клинка воина и тщетно пытался унять слезы.

— Смелее, — сказал ему Бабур, опускаясь на колени. — Все будет сделано быстро, и ты, по крайней мере, останешься в живых. Смотри мне в глаза, не отворачивайся.

Он взял юношу за плечи, тогда как воин крепко перехватил обмороженную руку выше локтя, а еще один крепко взялся за ноги.

— Теперь — быстро! — приказал Бабур.

Глаза парнишки, расширенные от ужаса, оставались сосредоточенными на его лице. Клинок перерубил запястье, тело изогнулось от боли, но хоть зубы впились в кусок ткани, тот не издал ни звука. Продолжая удерживать юношу, Бабур сдвинулся в сторону, дав возможность другому воину, опустившись на колени, прижечь кровоточащий обрубок раскаленной сталью. На сей раз юноша издал приглушенный тряпицей стон, но тут же взял себя в руки.