Ванр сдержал торжествующую улыбку: в комнату, а не в подземелья. Ничего этот старый лис с ним не сделает. Он коротко поклонился на прощание и последовал за слугой. Учитывая обстоятельства, не стоит задерживаться в этом замке, несколько дней на библиотеку — и назад, в столицу. Оказавшись в своей комнате, он с удивлением обнаружил, что на окне появилась массивная решетка, вторым неприятным сюрпризом оказался звук задвигающейся щеколды. Он подбежал к двери, толкнул ее со всей силы плечом — та даже не шелохнулась.

Страха не было: подержат под замком несколько дней, потом все равно выпустят, не замуруют же его здесь. Ванр скинул сапоги и вытянулся на кровати — после сытного ужина тянуло в сон. Когда он проснулся, солнце заглядывало в окно сквозь решетку. Вот всегда так: когда путешествуешь, льет как из решета, а стоит оказаться под крышей — тут же замечательная погода, так и хочется выйти, погреться на последнем осеннем солнышке. Но дверь по-прежнему оставалась закрытой. Ванр отбил себе кулаки, колотя по плотному дереву. В комнате не осталось ни капли воды, а ночной сосуд, несмотря на плотную крышку, отчетливо напоминал о себе из-под кровати, и, самое главное — Ванр хотел есть. На его взгляд шутка затянулась. Через некоторое время в комнату вошел незнакомый слуга, точнее будет сказать — протиснулся, поскольку с трудом вместился в дверной проем, молча поставил на стол кувшин с водой, забрал горшок и ушел, вскоре вернувшись с пустым сосудом, но, против ожидания Ванра — без завтрака. Чиновник возмутился:

— Э, любезный, если уж меня не пускают на кухню, так принеси завтрак сюда. И побыстрее!

Здоровяк только хмыкнул:

— Не велено. Если вы говорить изволите — приказано кормить. А нет — так нет, — и он закрыл за собой дверь.

Ванр сел на кровать и обхватил голову руками. Его собираются уморить голодом! Самая надежная пытка — и мучительно, и следов никаких, и не пожалуешься потом, если выпустят. Это же стыда не оберешься! Нужно что-то придумать, но голова упорно отказывалась работать на пустой желудок. Поначалу вода помогала обмануть бурчащий живот, но к вечеру он уже не мог думать ни о чем, кроме еды. Страх перед голодом оказался во стократ страшнее самого голода. Умом Ванр понимал, что за день голодовки ничего страшного с ним, здоровым крепким мужчиной, не случится, но рассудок оказывался бессильным перед паникой пустого живота. Все же он сумел взять себя в руки, призвав на помощь опыт голодных лет службы, а к утру даже задремал. Но на следующий день опыт уже не помогал: даже в самые тяжелые времена у него был хлеб, а если уж совсем прижимало, можно было напроситься на обед к сестре, хоть там и кусок поперек горла становился. Он едва дождался прихода слуги с водой и кинулся к нему, протягивая золото:

— У меня есть деньги, ты можешь принести еду, никто не узнает!

— Не велено, — невозмутимо ответил парень и скрылся за дверью.

Второй день голодовки дался Ванру еще тяжелее первого. Тупое нытье в животе мешало сосредоточиться, вода уже не помогала, а только вызывала рвотные спазмы, еще сильнее сотрясая пустой желудок. Он понимал, что долго не выдержит. Да какое там «долго», еще чуть-чуть и он просто умрет, и слава богам! Только теперь он понял, что означает настоящий голод — это не черствый кусок хлеба, который приходится есть всухомятку, украдкой от благополучных сослуживцев, и не дразнящие ароматы из харчевен, а кружащаяся от слабости голова, мерзкое ощущение тошноты под ложечкой и обжигающий душу страх. Но он все еще мог терпеть, слишком стыдно было сдаваться.

Третий день он провел на кровати, скуля от голода, как слепой котенок, оставшийся без матери, под вечер затих, сжавшись в комок на кровати, и тихо всхлипывал сквозь зубы. Боли не было, тупое нытье в животе вполне можно было перенести, но разум больше не мог сдерживать требовательный голос желудка: «Есть! Есть! Немедленно! Иначе — смерть!» Голова отказывалась работать, он никак не мог придумать убедительную ложь для герцога, даже зная, что от этого зависит его жизнь. Все, о чем он мог думать: если рассказать — ему дадут поесть. Если в первые два дня он еще испытывал стыд от одной только мысли, что предаст только потому, что хочет набить брюхо, то к концу третьего остался лишь страх. Страх перед неминуемой смертью, медленной, неизбежной, выедающей его изнутри. Когда-то он слышал, что человек может прожить без пищи месяц, прошло всего три дня, и страшно было подумать, сколько еще дней и ночей отделяет его от конца. Нет, пусть будет, что будет, а его боги слепили не из той глины, из которой получаются герои, а может, не в той печи обжигали. Когда утром пришел слуга, Ванр скорее простонал, чем произнес, что согласен переговорить с герцогом.

Герцог не торопился, позволив Ванру полностью насладиться плодами своего упрямства, но и не заставил пленника ждать слишком долго, не дай боги, вспомнит, что он мужчина и передумает. Войдя в комнату, он с удовольствием посмотрел на упрямца:

— Добрый вечер, господин Пасуаш. Вы великолепно выглядите! Такая интересная бледность и загадочные круги под глазами — все придворные дамы были бы у ваших ног. — Он подвинул к кровати стул и уселся так, чтобы лучше видеть бледное лицо чиновника, — Итак, вы готовы удовлетворить мое любопытство?

— Да, только умоляю вас, это должно остаться тайной! Наместница уничтожит любого, кто узнает!

— Я вас слушаю.

— Все дело в книге. Я должен найти книгу, очень важную.

— Что за книга?

— Я не знаю, никто не знает, ее никто не видел вот уже двести лет. Но это очень опасная вещь. Эту книгу создал великий маг, и эльфы считают, что с ее помощью можно вернуть Ареда в наш мир. Поэтому наместница хочет уничтожить книгу. Мы не знаем, где она точно находится, мне поручили проверить все частные библиотеки в империи.

— И вы думаете, что я поверю в подобную чушь? Книги, Аред, маги, эльфы! Что за сказки?! Право же, урок не пошел вам на пользу!

Ванр застонал, ему в голову не могло придти, что, выбив из пленника правду, герцог в нее не поверит. А ведь можно было хотя бы предположить, наместница в эту историю тоже не поверила. К сожалению, Ванр не знал, что именно хочет найти Энрисса, а посему не мог прибавить достоверности своему рассказу.

— Я рассказал, что знаю. Эльфийский посол настаивал, что найти эту книгу — важнее всего на свете.

— Значит это не просто сказки, а эльфийские.

— Я не знаю! Клянусь всеми богами, не знаю! Это все, что мне сказала наместница!

— Если вы ничего не знаете, то как вы планировали искать книгу?

Вот этими сведеньями Ванр мог поделиться без опасений, он точно знал, что в библиотеке герцогов Ойстахэ треклятого фолианта нет, и никогда не было:

— Нам известно, что это описание погребального обряда тысячелетней давности.

— Книге тысяча лет?

— Судя по всему да, но это может оказаться и более поздний список.

— И все же, господин Пасуаш, вашей истории не достает достоверности. Если эта книга так важна, то почему наместница доверилась именно вам? Энрисса умеет подбирать людей, а тут доверила такую тайну безродному трусишке.

— Я не трус! — Запротестовал было Ванр, но быстро сник под насмешливым взглядом собеседника.

— Разумеется, господин Пасуаш, разумеется. Вы просто испугались. Но я повторяю вопрос и жду откровенного ответа: почему именно вы? Вы можете не отвечать — тогда я закрою эту дверь с той стороны и в следующий раз ее откроют через месяц.

Ужас, охвативший все существо Ванра, смел последние препоны:

— Нет, прошу вас, я скажу. Наместница доверяет мне, потому что… потому что мы близки.

— Что?! — Герцог расхохотался. — Ай да воплощение целомудрия! Неужели никого получше не нашлось, что такого червяка выбрала?

Ванр молчал, да и что тут скажешь — действительно, червяк. Теперь все карты на руках у герцога: захочет — помилует, захочет — уничтожит и наместницу, и Ванра заодно. Герцог отсмеялся в свое удовольствие: