Леонов. Вошел! Вошел!

Беляев. По готовности доложи закрытие люка.

Леонов. Можно закрывать крышку.

Беляев. Закрываю крышку люка ШК. Крышку люка ШК закрываю!

Леонов. Закрывается. Крышка люка закрывается.

Беляев. «Весна», «Заря»! Я «Алмаз». «Алмаз-2» находится в шлюзовой камере. Крышка люка ШК закрыта. Все в порядке. Я «Алмаз». Прием.

Сообщение ТАСС принесло новое радостное известие. Человечество узнало, что Алексей Леонов находился в условиях открытого космического пространства около 20 минут, причем 12 минут — в свободном плавании близ корабля. За это время космонавт обследовал наружную поверхность «Восхода-2», включил кинокамеру, провел визуальные наблюдения Земли и космического пространства.

За 12 минут он пролетел над Землей от Черного моря почти до Сахалина. И она оказалась не такой уж большой — Земля людей, Дом человечества, который нужно беречь изо всех сил, охранять от кошмаров новых страшных войн. Первый человек побывал в открытом космосе. Это была еще одна победа человечества.

Выполнив эксперимент по выходу человека в космос, экипаж занялся отработкой систем космического корабля, медико-биологическими и другими исследованиями.

А на Байконуре, зная точное время возвращения героев космоса на Землю, готовились к их встрече. Группы поиска, эвакуации корабля, медики, спортивные комиссары занимали места в самолете Ан-10, бравшем курс на Кустанай. На подходе к аэродрому в самолете узнали о неполадках в системе автоматики «Восхода-2». Но распоряжений на изменение курса пока не было, и Ан-10 приземлился в Кустанае. Через некоторое время, после уяснения обстановки, он снова поднялся в воздух.

По программе полета корабль должен был осуществить посадку на семнадцатом витке по автоматическому циклу спуска с использованием автоматической системы ориентации. Экипаж был готов к выполнению этой операции. Постепенно убирали аппаратуру, занимали свои места, готовились к посадке. В этот момент Беляев заметил некоторые ненормальности в работе солнечной системы ориентации. Отказ автоматики не испугал экипаж. Анализ физиологической деятельности на этом участке показал, что сердце у командира не стало биться чаще, все те же 80 ударов в минуту — его полетная норма.

На Землю пошел доклад, за которым сразу же последовал запрос:

— Разрешите экипажу произвести посадку с использованием ручной системы?

Голос Беляева звучал спокойно, ровно, несмотря на то что он, конечно, волнуется, но, как сказали бы медики, в пределах нормы. В практике полетов пилотируемых космических летательных аппаратов предстояло впервые использовать ручное управление.

Сергей Павлович Королев находился на главном командном пункте, неподалеку от оператора, и следил за приборами.

— Команда на спуск не прошла, — услышал он взволнованный голос оператора.

Это означало, что не сработала автоматическая система включения тормозной двигательной установки.

Наступили весьма тревожные минуты. Академик Королев посоветовался со специалистами и потребовал:

— Связь с кораблем.

— «Алмаз», я «Заря-двадцать». Как слышите? Прием.

— «Заря-двадцать», «Заря-двадцать», я «Алмаз». Слышу вас хорошо. Прием, — ответил Павел Беляев.

— «Алмаз», я «Заря-двадцать», — обратился к экипажу Королев. — Вам разрешена ручная посадка на восемнадцатом витке. Все будет хорошо. Мы верим в вас и с нетерпением ждем на Земле.

Конструкторы были уверены в надежности техники, методисты и врачи — в надежности экипажа. И все же люди волновались. Одно дело — тренировки, другое — реальный полет.

В космическом полете правильно и точно сориентировать корабль и в нужное время включить двигатель торможения на строго определенное время — операция чрезвычайно ответственная, сложная, требующая от человека больших знаний, огромного самообладания, большой выдержки. Этими качествами обладал командир корабля. И все же волнение его было заметным. Частота пульса в этот момент поднялась у него до 110–115 ударов в минуту, появились высокие частоты и в спектрограммах его речи. Был ли страх у командира за свою жизнь? Вряд ли. Об этом говорят объективные показатели. Не испытывал страха и второй пилот — Алексей Леонов. Ведь опасность могла грозить всему экипажу корабля, а не только Беляеву. Врачи наблюдали, что пульс у Леонова в этот момент был 70–72 удара в минуту. Он верил технике, он верил в умение своего командира, он был спокоен.

В нужное время, строго по расчетам, Павел Беляев сориентировал корабль, включив с пульта управления систему ручной ориентации. Затем нажал кнопку тормозной двигательной установки.

19 марта 1965 года в 12 часов 02 минуты спускаемый аппарат с космонавтами на борту приземлился в 180 километрах северо-западнее города Перми.

Космонавты приоткрыли люк. Поток яркого света и белизна снега ослепили «пришельцев» из космоса. Кругом стеной стоял вековой лес, высоченные ветвистые ели, стройные сосны. Лес без конца и края. Люк, через который можно было выйти, оказался у самого ствола дерева, и открыть его полностью поначалу не удавалось. Долго раскачивали космонавты тяжелый люк, пока наконец сдвинули его с опорных болтов. Он мягко нырнул в глубокий снег. Выбрались на обрез люка, прыгнули — и утонули в глубоком полутораметровом пушистом снегу.

Павел и Алексей поняли, что не сразу выберутся из такой тайги. Алексей пошутил:

— Где-то между Обью и Енисеем, наверное, мы сели. И когда-то теперь за нами на собаках приедут?..

Павел невозмутимо перебил его:

— Где приземлились? По ожидаемому расчету, где-то в предгорьях Урала.

Достали секстант. Замерили свои координаты по солнцу. Из крупных городов ближе всего оказалась Пермь. Но кругом непроходимая тайга. Прислушались. «Комар» — приводная радиостанция, по сигналам которой группа поиска должна была определить место приземления космического корабля, — работал.

Ну что ж, надо набраться терпения, пока их найдут. Выходит, что не все эксперименты завершились— предстоит еще один. Но это уже не страшно, они у себя дома, на Земле.

И вдруг Павел Иванович прикинул: а ведь если бы они пошли на посадку на девятнадцатом витке, корабль приземлился бы где-то в вологодских лесах, — может быть, недалеко от деревни Челищево, где он появился на свет…

И память унесла Павла в края, где прошло его детство.

Деревня Челищево умещалась на одном большом пригорке, веером разбросав дома. Зимой она, как белый гриб, утопала вся в снегу, от дома к дому тянулись сугробы и переметы, а летом буйная зелень прятала ее от ярких лучей. Весной, когда солнце становится ласковым и теплым, пригорок первым сбрасывал снежный покров, в деревне появлялись первые рыжие проталины. Отсюда начинали свой бег ручейки и, набирая силу, полнея и расширяясь, буравили слежавшийся наст и устремлялись на луга к лесу, несли свои вешние воды в речку Юзу, а там простор и пропитанный пьянящими запахами хвои густой воздух. Дом сельского фельдшера Ивана Парменовича Беляева стоял так, что всеми своими окнами — а их было около десяти — смотрел на этот простор, весь день в доме играли солнечные зайчики, отражаясь от посуды, воды в ведрах, от чисто выбеленных стен…

Зимы на вологодской земле бывали снежными, вьюжными и морозными. Деревни иногда заносило так, что, кроме как на широких самодельных лыжах, не пройдешь даже от дома к дому. И к десяти-одиннадцати годам ребята сами их уже мастерили. Находили они широкие доски, строгали, парили в кипятке концы, загибали их, прибивали стяжные ремни, смолили, и как же бывало радостно выйти на скрипучий искрящийся снег на собственного производства лыжах!.. А ведь как бы пригодились сейчас эти лыжи! Хоть бы на охоту пойти, размяться немного, а не топтать тропинку вокруг увязшего в снегу металлического их обиталища… А сколько радостно-неизведанного было в том зимнем лесу его детства, населенном сказками… Иногда брал его с собой отец, приучая к охоте. Вымотается, бывало, сын, устанет, но виду не подает, упрямо передвигает ноги, помогая телу самодельными палками, чтобы не отстать от отца…