— Я постараюсь, — пообещала Майя.

— Устала?

— Не настолько, чтобы идти домой, но, пожалуй, посидела бы немножко.

— Тогда пойдем есть мороженое. Тут недалеко есть замечательное кафе.

Майя невольно подумала, что для человека, недавно приехавшего в Боравер, Матвей прекрасно ориентируется на местности. Сама она сейчас ни за что не нашла бы выход из сада без посторонней помощи. Может, он бывал тут раньше? Да, наверняка. У него же болела мама, он возил ее сюда. Майю вполне устроило такое объяснение, и она перестала беспокоиться.

— Какое мороженое ты любишь? — поинтересовался Матвей, усадив ее за столик в тени огромного раскидистого дерева.

— Любое, — безмятежно ответила Майя. — На твой вкус.

Он хмыкнул и подозвал официанта.

Когда официант поставил на стол вазочку с мороженым, Мэт довольно улыбнулся. Майя ожидаемо округлила глаза и беспомощно на него посмотрела.

— Это все мне? — спросила она.

— Конечно. На мой вкус, — уточнил он в шутку.

Наблюдение оказалось верным, Майя не была избалована простыми женскими радостями. Как она жила до замужества, Мэт не знал. Возможно, ее не баловали и воспитывали в строгости, а уж князь и подавно постоянно держал ее при себе, не отпуская ни на шаг. Поэтому удивить и обрадовать ее было просто, как ребенка.

И что особенного в мороженом? Обычное лакомство. Мэт выбрал для Майи три шарика: персиковый, шоколадный и из ягоды шах-тута. Их посыпали жареными орешками, добавили красную смородину для кислинки и сверху полили горячей карамелью. И пожалуйста — Майя попробовала и зажмурилась, как котенок. А губы уже в карамели, так и хочется снова поцеловать…

— А ты? — она вдруг поняла, что себе Мэт мороженого не взял.

— Я не люблю. Мне принесут чай.

Он не удержался, заказал еще пирожных для Майи и кувшин абрикосового сока — настоящего, густого, тягучего. И еще немного приторно-сладкого медового чак-чака.

— О-о-о… — только и произнесла она, когда на столе появились новые лакомства.

И отчего-то снова засмущалась.

Мэт сам налил черного чаю из большого пузатого чайника, добавил в чашку сахар, тщательно размешал, подлил холодной воды из графина. Искоса он поглядывал на Майю, не заметила ли она его странных предпочтений, но та была увлечена мороженым.

Иногда у Мэта мелькала мысль, нет ли у Майи душевной болезни. Она часто плакала, близко к сердцу воспринимая вещи, на которые другая женщина не обратила бы внимания. Она была робкой, застенчивой и пугливой, даже чересчур. Она казалась наивной и чистой, как ребенок. Однако когда они разговаривали, он воспринимал ее, как равную себе, и чувствовал за ее словами и суждениями ум и образованность. То, как она поняла балладу, сразило его наповал. В ней не было ни капли женского кокетства, лукавства и фальши. Мэт старательно искал изъяны — и не находил их.

Великолепная актриса? Да не может быть! И у него в голове не укладывалось, как она могла написать то лживое обвинение. Разве что после тронулась умом и сейчас пребывает в счастливом неведении? Порой ему хотелось спросить напрямую, зачем она сломала ему жизнь.

Прошло уже много времени, но Мэт в мельчайших подробностях помнил тот день, когда его пришли арестовывать. Обвинение поначалу показалось ему таким нелепым, что он рассмеялся. Глупец! Только обозлил стражу. Он не верил в происходящее, пока следователь не показал ему заявление, подписанное княгиней Поляновой. После этого понял, что оправдываться бесполезно, все уже решено.

Обвинение в изнасиловании. Все усугублялось еще и тем, что в то время Мэт служил в личном императорском полку. Офицер-насильник! Приговор его не удивил: публичная порка на площади и пожизненная каторга. Порку он пережил, а по пути на каторгу сбежал, навсегда потеряв свое честное имя. Хотя его имя втоптала в грязь именно эта женщина, — та, что сидит сейчас перед ним.

Пожалуй, впервые за все время Мэт подумал, что она, возможно, не виновата. А если ее заставили поставить подпись? Глупости, конечно. Не могла же она не понимать, что делает? Однако Мэт теперь мечтал не о мести, он искал оправдания.

Что и говорить, опозорить княгиню он мог еще вчера, когда они сидели одни в гостиной. Или сегодня — у фонтана. Но он тянул время — и не только из-за бумаги, которую еще нужно было найти. Он хотел понять Майю — за ее страхами и слезами что-то скрывалось. Он боялся признаться самому себе, но сейчас он испытывал к ней те же чувства, что и в тот момент, когда впервые дарил ромашку — влюбленность и обожание. Он столько времени хотел отомстить! У него хватит терпения подождать еще немного. Сначала он узнает правду от нее самой.

— Все, больше не могу… — жалобно призналась Майя, отодвигая полупустую вазочку с мороженым. — Может, ты доешь?

— Если только так… — Мэт налил себе еще чаю и ложкой переложил в чашку подтаявшее мороженое. — А как же сладости?

— Никак… — она опустила голову. — Наверное, не нужно было столько…

— Пожалуйста, перестань! — он оборвал ее резче, чем собирался. — Майя, право слово, не стоит расстраиваться по пустякам. Я попрошу, и все упакуют, возьмешь домой и съешь позже.

Мэт тут же обругал себя и приготовился к очередным слезам, однако Майя подняла на него ясный и спокойный взгляд.

— Я не всегда была такой, — призналась она словно через силу. — И надеюсь, все пройдет, со временем.

— Не хочешь рассказать? — Мэт ухватился за возможность откровенного разговора.

— Хочу, — выдохнула она. — Только, пожалуйста, не сейчас. Не нужно портить такой хороший день.

— Хорошо, — согласился он. — Позже. Я всегда готов тебя выслушать.

Они посидели в кафе еще немного, а потом Мэт проводил Майю домой. Снова пришлось придумывать причину, чтобы не сопровождать ее вечером в оперу. Он сослался на данное ранее слово, но Майя заметно огорчилась.

— Сегодня после спектакля лотерея. Купишь билет? — поинтересовался Мэт.

Они стояли у калитки, прощаясь. Коробки с пирожными и сладостями Майя уже передала служанке, которая вышла на звонок.

— Конечно, нет!

— Но почему? Тебе же нравится голос Нила?

— Голос — да… Но… Он же мужчина… А я…

— Женщина? — улыбнулся Мэт. — О чем ты переживаешь, Майя? Между нами нет никаких обязательств, но даже если бы были, нет повода для ревности. Это же светское мероприятие, собранные деньги пойдут на благотворительность. И чести девушки ничего не угрожает.

Майя слегка покраснела — он верно угадал ее сомнения. И все же спросила о другом:

— Почему лотерея, а не аукцион? Аукцион собирает больше денег.

— Могу только предполагать, что в аукционе, как правило, побеждает самый богатый. А в лотерее шансы у всех равные, тем более, билеты будут именные, только один в каждые руки.

Кажется, ему пора откланиваться. Еще пара вопросов…

— Я тебя задерживаю, — спохватилась вдруг Майя. — Прости.

— К сожалению, мне пора, — согласился Мэт. — Увидимся завтра.

Он вежливо склонился к протянутой руке и поцеловал запястье.

Перед оперой Майя успела вздремнуть, ее сморило после насыщенной прогулки. Приснилось странное — Матвей, играющий на альте. Она даже запомнила мелодию, знакомую с детства колыбельную.

А после принесли записку от князя Мельницкого. Он извинялся, что не может сопровождать Майю, и предлагал ей остаться дома. Она чуть не расплакалась: положение молодой вдовы давало ей больше свободы, чем у незамужней девушки, однако пойти в театр без сопровождающего она не могла.

Наверное, стоило послушаться Мельницкого и провести свободный вечер за рукоделием или книгой, да и влечение к голосу певца казалось Майе чем-то неправильным. И все же желание победило. Она послала приглашение в ложу одной из Любочкиных подруг, Ниночке. Та была даже старше мачехи, но слыла такой же вечной «девочкой». Впрочем, на роль сопровождающей она подходила, и, к счастью Майи, приняла приглашение.

Из-за нее пришлось выходить загодя. Ниночка непременно хотела принять участие в лотерее, а билеты продавались до начала спектакля. Войдя в фойе театра, Майя поняла, что сегодня любая дама приняла бы приглашение в ложу, ажиотаж вокруг лотереи заставил всех поклонниц певца собраться в опере. Однако билеты продавали только тем, кто имел право войти в зал на представление.