– Очень хорошее письмо, мадемуазель… Прекрасное.

– Кэролайн, – сказала Анджела Уоррен, – была прекрасным человеком.

– Да, незаурядным… По вашему мнению, это письмо свидетельствует о том, что она не виновна?

– Само собой разумеется.

– Но она же не говорит об этом прямо.

– Потому что моя сестра прекрасно знает: я никогда и не подумала бы, что она виновна.

– Возможно, возможно… Но вероятна и другая трактовка… Что она виновна и только оплачивает свой долг. И находит покой.

Это соответствовало, думал он, ее поведению на процессе. В тот миг Пуаро пережил сильнейшие сомнения относительно пути, которым пошел. До сих пор все свидетельствовало о виновности Кэролайн Крейл, теперь же и ее собственные слова оборачивались показанием против нее. Однако, с другой стороны, непоколебимая уверенность Анджелы Уоррен… Анджела знала ее достаточно хорошо, но, несомненно, ее уверенность могла быть просто фанатичной верой подростка, готового защищать до последней капли крови любимую сестру.

Словно читая его мысли, Анджела Уоррен сказала:

– Нет, мсье Пуаро. Я знаю, что она не виновна.

На что Пуаро ответил с воодушевлением:

– Извините, я совсем не собираюсь поколебать вашу веру. Но будем объективны: вы говорите, что ваша сестра не виновна. Прекрасно! Тогда что же произошло на самом деле?

Анджела задумчиво покачала головой.

– Это трудно сказать, конечно. Я думаю, что, как и говорила Кэролайн, Эмиас покончил самоубийством.

– Но вы знаете его характер, разве это возможно?

– Да, маловероятно.

– Но вы не говорите, как в первом случае, что это невозможно.

– Нет, потому что, как я уже говорила, большинство людей иногда совершают поступки, которые для них совсем не характерны.

– Вы хорошо знали мужа своей сестры?

– Да, но не настолько хорошо, как знала его Кэролайн. Мне кажется совершенно фантастическим, чтобы Эмиас покончил с собой, хотя, думаю, он мог это сделать.

– У вас нет какого-нибудь иного объяснения?

Анджела восприняла это замечание спокойно, хотя оно и вызвало у нее интерес.

– О, я понимаю, что вы хотите сказать… Я никогда серьезно не задумывалась над этой возможностью. Вы хотите сказать, что его убил кто-то другой? Что это было преднамеренное, хладнокровное убийство?

– Ведь это могло произойти?

– Да, могло… Но это кажется совсем невероятным.

– Менее вероятным, чем самоубийство?

– Трудно сказать… На первый взгляд, кажется, нет оснований кого-то заподозрить. По крайней мере теперь, вглядываясь назад, я их не вижу.

– Все же рассмотрим и эту возможность. На кого из заинтересованных в этом лиц могло бы, по-вашему, пасть подозрение?

– Дайте подумать… Ну, я его не убивала. И та девица – Эльза, видимо, тоже нет. Она чуть с ума не сошла от отчаяния, когда он умер. Кто еще? Мередит Блейк всегда был слишком предан Кэролайн, словно котенок. Это каким-то образом могло бы послужить мотивом. Если бы действие происходило в романе, Мередит, возможно, хотел бы устранить Эмиаса со своего пути, дабы потом жениться на Кэролайн. Но он мог добиться того же, просто не мешая женитьбе Эмиаса на Эльзе и утешив в определенный момент Кэролайн… И кроме того… Я не могу себе представить Мередита убийцей. Слишком он мягок и осторожен. Кто еще?

Пуаро подсказал:

– Мисс Уильямс, Филипп Блейк…

Серьезное выражение лица Анджелы Уоррен на миг смягчилось. На лице появилась улыбка.

– Мисс Уильямс… Трудно поверить, что твоя собственная гувернантка могла бы совершить убийство. Она была всегда настолько невозмутима, исполнена чувства справедливости… Да, она ненавидела Эмиаса, как и всех мужчин. И была предана Кэролайн, готова ради нее на все. Но достаточно ли этого, чтобы убить? Конечно, нет!

– Разумеется, совсем недостаточно.

Анджела продолжала:

– Филипп Блейк? – и, какое-то время помолчав, сказала спокойно: – Если говорить о вероятности, то, думаю, он – личность, наиболее подходящая для совершения преступления.

Пуаро заметил:

– Интересно, мадемуазель Уоррен. Могу ли я спросить, что вас побуждает так думать?

– Ничего определенного. Но из того, что мне припоминается о нем, можно сказать, что это человек с довольно ограниченным воображением.

– А ограниченное воображение ведет к убийству?

– Оно может подтолкнуть к тому, чтобы разрешать трудности насилием. Мужчины подобного рода находят определенное удовлетворение в таких поступках.

– Да, наверное, вы правы… Гм… Это, несомненно, очень личная точка зрения. И все же, мадемуазель Уоррен, этого как будто недостаточно. Необходимо еще что-то. Какой мотив мог быть у Филиппа Блейка?

Анджела Уоррен не сразу ответила. Некоторое время она угрюмо смотрела на пол.

Эркюль Пуаро спросил:

– Ведь он был лучший друг Эмиаса Крейла?

Анджела утвердительно кивнула.

– Однако вы чем-то взволнованы, мисс Уоррен. Вы мне еще не все сказали? Возможно, они были соперниками по отношению к Эльзе?

Анджела покачала головой.

– О нет, не Филипп.

– В чем же тогда дело?

Анджела Уоррен сказала:

– Видите ли, иногда некоторые вещи приходят тебе в голову вдруг, через несколько лет… Сейчас я вам объясню. Когда мне было одиннадцать лет, кто-то мне рассказал сказку. Она показалась странно бессмысленной. Я над ней не задумывалась – в одно ухо вошла, в другое вышла. Но два года тому назад, сидя в театре, я почему-то вспомнила эту сказку и была так поражена, что сказала вслух: «Теперь я поняла смысл сказки о рисовом пудинге…» Хотя никакого прямого намека в пьесе не было, вообще ничего не было на эту тему.

– Я вас понимаю, мадемуазель.

– Тогда вы поймете и то, что я вам сейчас скажу. Как-то мне довелось жить в гостинице. Однажды, когда я шла по коридору, открылась дверь, и из комнаты вышла знакомая женщина. То была не ее комната, и об этом красноречиво свидетельствовало выражение ее лица. И я вдруг поняла выражение, которое я видела на лице Кэролайн, когда однажды ночью в Олдербери встретила ее, когда она выходила из комнаты… Филиппа Блейка. – Анджела приблизилась, предупреждая слова Пуаро: – Тогда, вы понимаете, я знала некоторые вещи – в том возрасте девочки кое-что знают. Но я не могла и подумать… Кэролайн, выходящая из спальни Филиппа Блейка, была для меня тогда ни больше ни меньше, чем Кэролайн, выходящая из спальни Филиппа Блейка. Это могла быть и комната мисс Уильямс, и моя… Но мне запомнилось выражение ее лица. Удивительное выражение, которого я тогда не поняла. Я постигла его только в ту ночь в Париже, когда снова увидела такое же выражение лица у другой женщины…

– Ваши слова, мадемуазель Уоррен, – заметил Пуаро с сомнением, – немного удивляют. У меня создалось впечатление, что ваша сестра не нравилась Филиппу Блейку и что он всегда относился к ней с неприязнью.

– Знаю. Не могу вам дать никакого объяснения, но так было.

Пуаро слегка покачал головой. В самом деле, во время встречи с Филиппом Блейком у него закралось подозрение, что там что-то не так. Его неприязнь к Кэролайн представлялась теперь искусственной. Пуаро вспомнил подробности беседы с Мередитом. «Фил был разочарован, когда Эмиас женился на Кэролайн. Он не ходил к ним больше года…» Возможно, Филипп Блейк был влюблен в Кэролайн. И его любовь в то время, когда она выбрала Эмиаса, превратилась в горечь и ненависть?.. Да, Филипп был слишком нервозен, слишком настроен против нее. Что же, однако, чувствовал Филипп Блейк шестнадцать лет тому назад?

Анджела Уоррен продолжала:

– Я до сих пор не понимаю, что же тогда случилось. У меня нет опыта в любовных делах, со мной не было ничего подобного. Я рассказала вам об этом на всякий случай, вдруг это как-то связано со всем, что произошло…

Письмо, которое было в конверте: