Или нет?

Когда удовлетворённые люди скрылись из виду, остался ещё оральный работник, чья работа продолжалась. Я мог различить ритмичное движение головы мужчины и полоску светлого меха, едва заметную на линии его губ. Блисс держала свои искривлённые ноги высоко поднятыми, ее живот втягивался и вытягивался в явных волнах удовольствия; ее руки ласкали ее воспалённые груди, массируя и размазывая сперму четырёх мужчин, эту клейкую глазурь, на себе. Она вскрикнула и почти свернулась в пульсирующий человеческий шар, когда ее собственный оргазм накрыл ее сладострастной волной. Но когда ее дрожь удовольствия утихла…

Ее партнёр встал.

Это был Септимус-колосс. Его угловатое тело, казалось, развернулось, когда он сначала встал, затем взобрался на стол, отвратительно преклонив колени между ног Блисс. Обнаженный, этот титан выглядел потусторонним, высосанным из свиных кишок, длиннокостным существом, скорее демоническим, чем человеческим. Маленькая головка с глазами-бусинками склонилась с длинных костлявых плеч, чтобы внимательно рассмотреть глазурованную наготу Блисс и свои гениталии.

Они были такими же неестественно огромными, как и всё остальное.

Его эрекция встала дыбом, как змея с мордой; словно по команде Блисс ласкала её своими уродливыми ступнями, растирая выделения, выступающие с его ужасающего кончика, сжимая мясистое древко своим неестественным хватом. Затем она неуклюже растопыренными бёдрами насадилась на здоровенный орган помогая себе при этом собственными ногами.

Худощавая фигура Септимуса напряглась, когда началось это искажение акта размножения. В медленных, изнурительных конвульсиях половой орган Септимуса пролез в крошечную, нежную женственность Блисс. Один толчок за другим, до конца, до финала. В конце каждого засовывания Блисс реагировала так, как будто в неё засовывали руку; её глаза вылезали из орбит, ее бёдра вздымались, даже язык неприлично выступал из-за чудовищности надругательства. От собственной эрекции я чуть не падал в обморок. В конце концов, движения Септимуса стали более резкими, агрессивными на грани сексуального насилия, вызвав из горла Блисс стаккато воплей среди гротескных хлопков в паху. Но даже несмотря на очевидный дискомфорт, женщина-ребенок одной рукой пощипывала свои соски, а другой отчаянно теребила клитор, каким-то образом получая удовольствие от того, что, должно быть, было болью, разрывающей ее. Однако, больше, чем удовольствие, было следующее действие, когда, чувствуя неминуемый оргазм, Септимус вытащил чудовищный орган, подался вперёд, а затем деформированные, но ловкие ступни Блисс принялись мастурбировать пульсирующий член, когда она сама наклонилась ближе с закрытыми глазами и открытым ртом. Буквально залп нечеловеческих объемов опалесцирующих струй хлынул ей прямо в рот. А потом единственный толчок в горле дал понять, что она проглотила все содержимое рта.

Когда я попятился от этого ужасного глазка — поистине «ока ада» — я ошеломлённо заметил, что все остальные смотрящие ушли, оставив на брезенте палатки следы собственного потраченного семени. Безумие того, что я видел, да и вообще безумие всего этого жалкого предприятия сводило меня с ума, как уличного бродягу. Здравый смысл был теперь за пределами моего понимания; я сразу понял, что должен сделать: я должен каким-то образом помочь сбежать Блисс из этого адского места и забрать ее отсюда навсегда. Я увезу ее с собой в Провиденс. Я найду способ сделать так, чтобы ее жизнь вынужденного разврата в руках ее мелкого сатрапа-мужа закончилась навсегда. Я найду способ поддержать ее даже в суровом свете правды, которую едва смогу выдержать сам.

Не обращая внимание на бурлящую толпу и неестественную болтовню, я ждал у входа в отвратительную «Красную Аллею», мой мысленный взор был разбит от возмущения тем, что я видел внутри. С нашей последней встречи прошёл час, и она попросила меня подождать ещё час. Меня охватила нервозность. Что я собирался сказать ей? Как мне убедить Блисс — красивую женщину, несмотря на её увечья — уехать со мной, писателем из беднейших слоёв общества, тощим и в остальном нетрудоспособным затворником, не слишком красивым и вообще нервной развалиной?

Но час прошёл, затем прошла половина следующего, но Блисс все ещё не появилась. Я начал расхаживать взад-вперёд по краю прохода, не обращая внимания на зазывал, жонглеров, ходуляходов и т. д. Я был совершенно глух к пронзительному лязгу ограждённых аттракционов, грохочущих над головой. Вскоре мне показалось, что моя воля была экспроприирована какой-то сверхъестественной силой, и когда мои часы сказали мне, что Блисс опаздывает более чем на час, это чувство марионеткой вернуло меня в охраняемую пасть «Красной Аллеи». С ничего не выражающим лицом я заплатил ещё за вход, а затем пробрался сквозь знакомую красную мглу.

— Опять вернулись, мистер? — один из громил уставился на меня.

— Похоже, что так, — ответил я.

— Вернулись, чтобы ещё раз посмотреть, или делом заняться?

— Делом заняться, — выпалил я. — Предыдущий охранник сказал мне, что я могу провести время с одной из девушек после её выступления. Это правда?

— Предыдущий охранник, говоришь? — усмехнулся негодяй. — Если у тебя в кармане есть медь, то да. Туда. У нас есть девчонки, которые сделают то, о чем ты и мечтать не мог.

Я прошёл мимо него, как будто само его существование могло оскорбить меня, легким галопом направляясь к концу плотского лабиринта. Полог палатки, ведущий к тому, что могло быть только борделем, казалось, скользил скорее ко мне, чем я к нему, туда, где стоял на страже самый крупный из мускулистых мужчин, скрестив массивные руки на груди. Одна сторона его лица была покрыта шрамами; на чистом ирландском диалекте он спросил:

— Хорошего вам вечерочка, сэр. Чего изволите?

— Блисс, — сказал я.

— Да, мы бы все её трахнули, если бы могли, но только не ты, и не сегодня.

В одно мгновения я пришёл в ярость.

— А почему бы и нет, сэр? Это ведь деловое предприятие, не так ли? Где компания женщины может быть приобретена в обмен на средства, признанные достаточными?

— О, я знаю, чего ты добиваешься, парень. Отсос у Блисс действительно сладкий, она много раз сосала мой член и бумажник, — он засмеялся, в то время как я оставался невозмутимым. — Да, ты, должно быть, слышал, что у неё во рту нет ни одного зуба.

— Да, она родилась без них, она мне об этом рассказала.

Раздался смех с акцентом, похожий на грохот падающих камней.

— Может, она и говорила тебе это, но правда в том, что О’Слонесси сам вырвал их плоскогубцами много лет назад.

Эти слова превратили меня в камень.

— Он… умышленно… вырвал их?

— Конечно, парень! То есть, как только он женился на ней по-настоящему. Тогда ей было лет двенадцать, ну, может, одиннадцать. Но с её ногами, с такими, какие они есть, на неё западает и трахает каждый извращенец по эту сторону экватора! — затем он громко рассмеялся. — Только не говори мне, что ты не думал об этом. О’Слонесси очень умный мужик. Вырвав ей зубы, он сделал её в этом карнавале лучшей соской из всех, когда-либо отсасывающих здесь. Он зарабатывает на ней больше денег, чем на всех остальных шлюхах вместе взятых.

Ухмыляющееся лицо громилы, казалось, исказилось во что-то наполовину Мефистофельское. Я надеялся, даже молился, что его ужасное объяснение было просто ложью плотского дома, но почему-то явное зло в его актерских нотках сказало мне, что это не так.

Это была правда, и с этой правдой я мог бы упасть, бормоча вслух моё собственное отчаяние.

— Что же это за мир, в котором творятся такие ужасы? Девушка — чистая невинность, но судьба дала ей отца, который изувечил ей ноги, и мужа, который вырвал ей зубы? Конечно же, космос должен раскрыться и засосать этот вредоносный человеческий муравейник с нашей планеты в бездонные пустоты небытия.

Но теперь ирландский грубиян расхохотался ещё громче.

— О, мистер… Вы, янки — это что-то, а? Мы ведь не все из Новой Англии. Как ты можешь быть таким заинтересованным к Блисс, когда ничего о ней не знаешь?