Войска догадались, что день «Д» уже близок, когда им дали увольнительные на одни сутки. Для тех, кто не горел желанием воевать, это была последняя возможность дезертировать или же просто напиться в стельку. В предшествовавшие месяцы отмечалось довольно много самоволок, однако случаи явного дезертирства происходили сравнительно редко. Большинство же отсутствующих вернулось в свои части, чтобы в день вторжения быть рядом с товарищами. Здравомыслящие командиры не хотели терять людей, отправляя их под арест, и предоставили каждому нарушителю возможность искупить свою вину в боях.
Офицеры вообще стали гораздо больше заботы проявлять о солдатах, и те заметили, как изменилось отношение командиров. В изолированных от внешнего мира лагерях стали показывать развлекательные киноленты, из радиоприемников лилась танцевальная музыка, а пива выдавали больше, чем раньше. Наиболее циничные солдаты подметили, как расщедрились военные интенданты, а такая щедрость ничего хорошего не предвещает. Поэт Кит Дуглас[16], капитан Шервудских егерей[17], писал известному поэту предыдущей войны Эдмунду Бландену[18]: «Нас уже откормили, и теперь я жду, когда поведут на убой». Дуглас был одним из тех, кто в душе предчувствовал неминуемую гибель, и открыто говорил об этом близким друзьям. Поразительно, что очень многих это предчувствие не обмануло, хотя возможно и то, что такое настроение само толкало их к гибели. В последнее воскресенье Дуглас присутствовал на торжественном молебне, который служили на парадном построении части. После молебна он побеседовал с полковым капелланом, и тот позднее вспоминал, что Дуглас примирился с мыслью о смерти и вовсе ей не противился. А один из офицеров-однополчан говорил, что Кит был фаталистом и чувствовал, что исчерпал свой запас везения во время войны в пустыне.
Ожидание было нестерпимым, и почти все горячо мечтали, чтобы самое страшное поскорее оказалось позади. «Все жутко нервничают, и все напускают на себя безразличный вид, – сказал по этому поводу один американский пехотинец и добавил: – Что делать, бравада выручает». Многие вспоминали своих девушек. Кое-кто в спешке женился, чтобы обеспечить жену пенсией в случае, если произойдет самое плохое. Некий солдат-американец собрал все оставшиеся у него деньги и послал ювелиру, чтобы невеста-англичанка смогла купить уже готовое обручальное кольцо к моменту его возвращения с войны. Вообще в те дни каждый больше думал и глубже переживал. «Женщины, пришедшие на вокзал проводить своих мужей и женихов, обычно идут до самого конца платформы, машут рукой и старательно улыбаются, пока поезд не скроется из виду», – писал незадолго до того один журналист.
Кое-кто из солдат не выдержал чрезмерного напряжения. «Как-то ночью, – вспоминал военнослужащий американской 1-й пехотной дивизии, – один солдат надел два патронташа, взял ручные гранаты, прихватил винтовку и вышел из казармы. Никто не обратил на это внимания, но, когда пропажу обнаружили, сразу же отрядили людей на его поиски. Отыскали. Он категорически отказался сдаться, пришлось его застрелить. Боялся он погибнуть при высадке или же был немецким шпионом – этого мы так и не узнали. Как бы то ни было, поступил он глупо: в бою мог погибнуть, а мог остаться в живых, а так погиб наверняка». Возможно, он предчувствовал тот кошмар, который ждал их в секторе «Омаха».
В ту пятницу, пока продолжалась погрузка на корабли войск и танков, полковник Стэг снова совещался с метеорологическими центрами по защищенной от подслушивания линии телефонной связи. В 21:30 предстояло совещание, на котором он должен был дать твердый прогноз погоды, а согласия среди его подчиненных до сих пор так и не было. «Все это было бы просто смешно, если б не грозило страшной трагедией. Через тридцать с небольшим минут я должен был представить генералу Эйзенхауэру “согласованный” прогноз на пять дней, включая время начала крупнейшей в истории военной операции. Между тем среди профессионалов, с которыми я советовался, не было и двух таких, кто дал бы одинаковый прогноз даже на ближайшие сутки».
Они спорили между собой, а время неумолимо шло. Наконец Стэг едва не бегом направился в главное здание, в библиотеку, где ему предстояло ознакомить с прогнозом все высшее командование операции «Оверлорд».
– Итак, Стэг, – обратился к нему Эйзенхауэр, – чем вы нас на сей раз порадуете?
Стэг решил, что обязан прислушаться к своему чутью и пренебречь более оптимистическими прогнозами американских коллег из Буши-Парка[19].
– Вся обстановка от Британских островов до Ньюфаундленда за последние дни претерпела резкие изменения и в настоящее время чревата серьезной опасностью. – Он перешел к детальному изложению прогноза, а кое-кто из генералов и адмиралов с недоверием смотрел в окно, за которым на чистом небе мирно светило заходящее солнце[20].
Эйзенхауэр особо поинтересовался погодными условиями для выброски парашютного десанта, а затем вернулся к прогнозу на 6 и 7 июня. По утверждению Теддера, Стэг долго молчал.
– Если бы я ответил на этот вопрос, сэр, – ответил в итоге Стэг, – то я бы гадал, а это не пристало вашему советнику по метеорологическим вопросам.
Стэг и его американский коллега полковник Д. Н. Йейтс покинули совещание, а вскоре к ним вышел генерал Булл и сообщил, что в ближайшие сутки никаких изменений в план подготовки операции внесено не будет. Возвращаясь на ночь в свои палатки, оба метеоролога знали, что первые корабли уже подняли якоря. Стэг не мог не вспомнить то, что ему в свое время сказал генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган, который возглавлял предварительную подготовку плана «Оверлорд»: «Удачи вам, Стэг! Пусть все ваши циклоны окажутся маленькими и безобидными, но уж коль не сумеете разглядеть признаки ненастья, мы вздернем вас на ближайшем фонарном столбе».
Сводки, поступившие рано утром на следующий день, в субботу 3 июня, подтвердили худшие опасения. Метеостанция в Блэксод-Пойнт на западе Ирландии сообщила, что барометр стремительно падает, а ветер усилился до шести баллов. Один вид карт метеорологической обстановки вызвал у Стэга приступ тошноты, а его подчиненные тем временем по-прежнему толковали полученные данные каждый на свой лад. Вечером, в 21:30, Стэга и Йейтса снова вызвали к начальству. Они вошли в библиотеку, с полок которой были давно убраны все книги. Стулья, взятые из столовой, были расставлены полукругом в несколько рядов: впереди главнокомандующие, позади – их начальники штабов и командующие рангом пониже. Лицом к остальным участникам совещания сидели трое: Эйзенхауэр, начальник его штаба генерал Уолтер Беделл Смит и Теддер.
– Господа, – обратился к ним Стэг. – Опасения, которые испытывали мои коллеги и я сам вчера – относительно погоды на ближайшие трое-четверо суток, – подтвердились. – Затем он перешел к детальному изложению прогнозов и нарисовал мрачную картину значительного волнения на море, усиления ветра до шести баллов и низкой облачности.
«Во время всего доклада, – писал он позднее, – генерал Эйзенхауэр сидел не шевелясь, подпирая рукой слегка склоненную набок голову и не сводя с меня глаз. Казалось, все в комнате затаили дыхание». Неудивительно, что Эйзенхауэр счел себя обязанным отложить начало операции.
Ночь Эйзенхауэр провел в тревоге. Вскоре после совещания пришел его адъютант коммандер[21] Гарри Бутчер. Он доложил, что агентство «Ассошиэйтед Пресс» передало сообщение: «Войска Эйзенхауэра высаживаются во Франции». И, хотя через 23 минуты сообщение было опровергнуто, его успели принять компания «Си-би-эс» и Московское радио[22]. «Он, похоже, даже зарычал», – отметил позднее Бутчер в своем дневнике.
