— А иначе как же Джоди узнает, в какой денник соваться? — улыбнулся я.
Ужин казался бесконечным, хотя потом я не мог припомнить ни одного блюда, ни одного слова из беседы. За столом было восемь человек, все куда более интересные собеседники, чем я. Особенно блистал викарий, наделенный великолепным талантом подражателя. Я смутно слышал, как он по очереди подражает разным голосам, и видел, что все остальные присутствующие покатываются от смеха. Я же мог думать только о моих людях, которые сейчас торчат на морозе, и о грабителе, которого я рассчитывал поймать.
Под стоны аудитории викарий разыграл Золушку и ушел в полночь, сказав, что ему надо готовиться к воскресной службе. Вскоре удалились еще трое гостей. Последних двоих — даму-судью и ее мужа, спокойного молодого полковника, делающего блестящую карьеру и способного поглощать портвейн в количествах неимоверных, — Руперт уговорил остаться еще на пару рюмочек. Полковник согласился с радостью ввиду перспективы продолжения возлияний, а его супруга тяжко вздохнула и продолжила невинно флиртовать с Рупертом.
В голове у меня вертелись все те же сомнения, что и утром. Предположим, что я ошибся. Предположим, Джоди не явится. Предположим, он явится, но сумеет проскользнуть незамеченным и сумеет увести лошадь...
Ну что ж... Такую возможность я тоже учел. Я в сотый раз проверял все эти «если». Я пытался додумать, чего я еще не додумал, увидеть то, чего не видел раньше, подготовиться к тому, к чему не был готов. Руперт пару раз с любопытством глянул в мою сторону, но не попытался меня отвлечь.
Внезапно в дверь позвонили, громко, три раза подряд.
Я вскочил быстрее, чем это допускают светские манеры.
— Идите-идите, — снисходительно сказал Руперт. — Если мы понадобимся, мы сразу выйдем.
Я кивнул и бросился к выходу. За дверью стоял мой человек в сером фланелевом костюме и с фонариком. Вид у него был озабоченный.
— В чем дело?
— Точно не знаю. Двое других караулят двор, и я их в последний раз видел довольно давно. И, похоже, у нас гости. Но только они приехали не в коневозке.
— А ты их видел? Гостей?
— Нет. Только их машину. Она спрятана рядом с дорогой, в зарослях рододендронов. Ну, по крайней мере, еще полчаса назад этой машины не было. Как ты думаешь?
— Лучше пойти посмотреть, — сказал я. Он кивнул. Я оставил дверь дома открытой, и мы пошли к главным воротам. У самых ворот стоял фургон, на котором приехали охранники, а снаружи, менее чем в пятидесяти рядах от ворот, у дороги в кустах стояла машина, еле видимая при свете фонарика.
— Эту машину я не знаю, — сказал я. — Может, это просто какая-нибудь влюбленная парочка?
— В такую ночь они бы сидели в машине, вместо того чтобы обжиматься в кустах. Морозит.
— Да, верно.
— Давай тогда оставим их без транспорта.
Мы подняли капот и аккуратно вынули пару необходимых деталек. Потом, стараясь как можно реже включать фонарик и по возможности идти по траве, а не по дороге, поспешили обратно к конюшне. Ночь была достаточно ветреной, чтобы заглушать негромкие звуки, достаточно темной, чтобы в пяти шагах ничего не было видно, и достаточно холодной, чтобы отморозить себе все, что можно, и все, что нельзя.
У входа во двор мы остановились оглядеться и прислушаться.
Темнота. Ни единого огонька. Темная громада конюшни скорее угадывалась, чем была видна на фоне неба, сплошь затянутого облаками.
Тишина. Ни единого звука, кроме нашего собственного дыхания и более шумного дыхания ветра. Двух других охранников не видно и не слышно.
— Что теперь?
— Пошли проверим лошадь, — сказал я.
Мы вошли в главный двор и стали пробираться по краю — там он был залит бетоном, а на бетоне шаги не так слышны. Середина двора была засыпана хрустящим гравием, по которому и кошка не прошла бы бесшумно.
У четырнадцатого денника стоял стул. Самый обыкновенный деревянный кухонный стул, прислоненный спинкой к стене конюшни. Охранника не было.
Я бесшумно отодвинул засовы на верхней половинке дверцы и заглянул в денник. В деннике шевельнулись, переступили с ноги на ногу, зашелестела солома под копытом. Секундная вспышка фонарика высветила великолепного коня, терпеливо дремлющего в темноте, смотрящего свои лошадиные сны.
Я закрыл дверцу, чуть слышно скрипнул засовом.
— С ним все в порядке. Пошли искать остальных. Мой спутник кивнул. Мы вышли из главного двора и принялись блуждать по разным ответвлениям, стараясь ступать как можно тише и не пользоваться фонариком. Я не мог отделаться от странного ощущения, что мы — не единственные, кто сейчас пробирается здесь в потемках. В темноте мне мерещились какие-то фигуры, я осторожно протягивал руку — но это были всего лишь сгустки тени. Мы блуждали так минут пять: вслушивались, делали несколько шагов, снова вслушивались.
Мы обошли все денники, но ничего не увидели и не услышали.
— Все без толку, — тихо сказал я. — Наших не видно. Кстати, тебе не приходило в голову что они могут прятаться от нас, принимая нас за грабителей?
— Я как раз только что об этом подумал.
— Пошли обратно в главный двор.
Мы повернули и направились обратно. На этот раз мы срезали путь через узкий проходи к между двумя секциями конюшни. Я шел впереди и буквально наткнулся на скорчившегося на земле человека.
Я посветил фонариком. Увидел аккуратную синюю форму и ярко-алую кровь на лбу. Глаза человека были закрыты, тело бессильно обмякло. Это был тот самый человек, который должен был сидеть на кухонном стуле.
— Господи! — в отчаянии воскликнул я и подумал, что никогда себе этого не прощу. Я упал на колени рядом с ним и принялся лихорадочно нащупывать пульс.
— Он жив, — сказал мой спутник в сером костюме. Его голос звучал уверенно и успокаивающе. — Смотри, он дышит. С ним все будет в порядке, вот увидишь.
Но я не видел ничего, кроме человека, который пострадал потому, что я послал его навстречу опасности.
— Надо вызвать доктора! — сказал я, вскакивая.
— А как же лошадь?
— К черту лошадь! Это важнее.
— Я побуду с ним, пока ты не вернешься.
Я кивнул и заторопился к дому. Теперь я не стеснялся пользоваться фонариком. Если этот человек останется калекой из-за меня...
Я бросился бегом.
Ввалился в парадную дверь и застал Руперта разговаривающим с дамой-судьей и полковником, которые, по всей видимости, собирались уходить. Дама надевала плащ, Руперт подавал полковнику пальто. Когда я влетел, они повернулись и уставились на меня. Немая сцена.
— На моего охранника напали! Его ударили по голове. Не могли бы вы вызвать доктора? — выпалил я.
— Конечно, — спокойно ответил Руперт. — А кто на него напал?
— Я не видел.
— Полицию вызвать?
— Да, пожалуйста.
Он повернулся к телефону, быстро набрал номер.
— А лошадь как?
— В денник они не входили.
Пока мы вызывали врача и полицию, мы оба обдумывали все, что отсюда может следовать. Полковник и дама-судья застыли как вкопанные, приоткрыв рот. Повесив трубку, Руперт властно посмотрел на них.
— Не могли бы вы выйти с нами во двор? — сказал он. — На всякий случай, вдруг понадобятся свидетели.
Полковник с женой не были приучены тихо смываться при одной мысли, что их могут сделать свидетелями. Руперт заторопился к двери, я следовал за ним по пятам, и они вышли вслед за нами, хотя и не так поспешно.
Снаружи, казалось, все было совершенно спокойно — Он там, в таком проходике между секциями, — сказал я.
— Да, я понял, что вы имеете в виду, — кивнул Руперт. — Но сперва надо проверить Энерджайза.
— Потом.
— Нет. Сейчас. Зачем бы им бить по голове охранника, если они пришли не за лошадью?
Руперт направился прямиком в главный двор, включил все шесть фонарей, и пошел к деннику по хрустящему гравию.
Это было похоже на сигнал горна. Темный и тихий двор мгновенно наполнился светом, шумом и движением.