Мой брат в джинсах лежал в ванне, и через край медленно выплескивалась красная вода.
Я упала, не сумев справиться с собой. Коленки подогнулись бессильно, я попыталась позвать его, но вместо крика из горла вырвался хрип. В пелене воплощенного в реальность ночного кошмара я что-то нащупала под рукой. Пустые упаковки из-под "Дицинона"... Те, что я оставила лежать на тумбе в прихожей, наспех вычищая захламленную сумочку.
В душе затеплилась надежда. Потратив несколько драгоценных секунд на то, чтобы собраться, я ползком добралась до сумочки, достала телефон и принялась набирать номер скорой помощи.
Ботинки оставляли на мокром полу грязные следы. Я закрутила кран и, закрыв глаза, нырнула рукой в кровавую воду, чтобы вынуть пробку.
- Берите трубку, берите же долбаную трубку... - молила я, по третьему разу набирая 103.
На Севу я старалась не глядеть. Если он мертв... Нет! Об этом нельзя даже думать!
Меня вынудили два раза назвать адрес, потом переключили на скорую моего района. Я лихорадочно рылась в ящиках кухонных тумб, стараясь найти бинт.
- ... он перерезал вены и по незнанию для верности напился таблеток, которые способствуют сворачиваемости крови, - пытаясь удержаться от отчаянных криков о помощи, говорила я диспетчеру скорой.
Северус был схож цветом лица с цветом ванной. Наощупь он был теплым, но раны, которые он нанес себе, ужасали. Глубокие, рваные - со вскриком боли я отдернула руку от его руки. По моей ладони заструилась кровь. Я порезалась осколком стекла, которым воспользовался Северус.
Туго бинтуя его запястья, я попросила скорую торопиться и сунула трубку в карман. И тут меня осенило! Фляжка с кровью Маны! Боже, еще одна счастливая случайность - помимо "Дицинона", которая поможет брату выжить... Надеюсь...
Его пульс еще бился, но так слабо - или мне, с трудом удерживающейся от паники, так показалось. Я попыталась скользкой от своей крови рукой открыть бутылочку нашатыря - может, я смогу привести Севу в сознание и заставить выблевать все таблетки, которые он проглотил - но у меня не получилось, от отчаяния я заплакала, не зная, почему Господь мне дал такие кривые руки.
- Господи Боже, отец наш небесный, - шептала я, обертывая горлышко бутылочки тканью своей серой шелковой туники, - пожалуйста, пожалуйста...
Я не просила Его ни о чем конкретном, Он и так знал, что к чему. Мне было так стыдно, стыдно - но в большей мере страшно. А вдруг Он не сочтет нужным отзываться на молитвы такой грешницы? Вдруг не захочет спасать Северуса, пошедшего против Его воли?..
- Пожалуйста, пожалуйста... - лихорадочно сквозь слезы шептала я, едва ли не в ноздри Севе засовывая горлышко бутылочки с нашатырем.
Резкий аромат ударил в нос, заставив меня отпрянуть и еще раз порезаться о лежащий на полу осколок. Я разревелась, боясь, что моя слабость может помешать мне помочь Северусу.
- Заткнись, дура, дура...
Я напрасно пыталась вернуть Севу в сознание. Пульс его стал еле слышен, а лицо, особенно нижняя часть, покрылось просто землистой серостью. Я, смочив в крови Маны пальцы, принялась втирать ее в десны брата. Неуместные мысли скакали в голове: в слизистую лучше впитывается... В глаз? Боже, нет! Есть и другие слизистые. Нет, да что в твою башку пустую лезет, Гайя?! Я в панике влила в глотку брата порядочное количество крови, приподняла его, чтобы она могла пройти по пищеводу.
Потом я пулей пронеслась вниз, раскрыла дверь подъезда для бригады скорой помощи, надеясь, что никто из жильцов не прикроет дверь.
Вернулась назад. И, сидя над Северусом, в котором едва теплилась жизнь, я провела самые страшные двадцать минут на моей памяти...
Я не знала, выть ли мне или скулить, плакать, кричать, молить Бога о помощи, молить самого Севу не покидать меня. Я рассказывала вслух, захлебываясь, о том, как маленькому ему пела колыбельные и носила, почти не спуская с рук, все первые годы его жизни. От этих воспоминаний становилось еще больней, но я должна была держать его. Если я не спасу Севу - как мне жить тогда? Как жить без него, пусть даже гадкого и мерзкого, но такого родного...
Я спасу тебя, Северус, обещаю - говорила я ему. Ты только держись за каждую ниточку, что тебя еще соединяет с миром живых. Что там, что ты видишь сейчас? Наверное, свет в конце тоннеля. Надеюсь, нет, потому что я не смогу вернуть тебя назад, только если ты сам не захочешь остаться. Вытащить тебя из ванны я не могу тоже, боюсь, что наврежу еще больше.
Я пыталась сунуть под спину брату скомканные полотенца и, как умела, вдыхала в него свою жизнь. Проклятые обрывочные знания о первой помощи! Я даже не уверена, правильно ли поступаю, не трачу ли драгоценные мгновения на бестолковое битье об лед?..
В отчаянии я бегала на первый этаж - проверить, не закрыл ли кто дверь подъезда. Мне хотелось остаться там, в морозных сумерках, чувствуя себя такой живой от холода, наблюдая биение пульса города вокруг. Но я вынуждена метаться между жизнью и смертью - как вынуждена, наверное, буду теперь всегда.
На десятые сутки моего ожидания (через 23 минуты) в квартиру позвонили. Скользя в грязи, воде и крови, выпустив руку Северуса, бегу открывать. На пороге - врачи скорой... Просто указываю им на ванную комнату.
Я не видела, что они делали, но по коротким комментариям поняла, что Северуса им не особо-то и хочется спасать.
- Сделай ей укол, Миша, - попросила врач лет 50-ти своего младшего коллегу, указывая на меня.
- Никаких уколов! Я поеду с вами.
- Кто он вам?
- Брат, младший.
- Чего это он удумал?
- Не знаю... не знаю...
Тут мне сунули в руку какое-то письмо.
- Это вам адресовано? - молодой врач пытливо глянул на меня.
На сложенном листе бумаги формата А4 написано "Гайе".
- Лежало в раковине...
Пока я ехала в машине скорой, снова и снова перечитывала предсмертную записку моего младшего брата. Нет смысла приводить ее целиком, скажу лишь, что срывалась дважды в слезы. В первый раз - когда прочла, что у Севы рак. Второй - что он сегодня стал папой... Я много раз перечитала написанное - мне казалось все ложью. Но разве перед смертью лгут?
- Может, тебе правда укольчик сделать успокаивающий? - спросили у меня снова.
Я протянула свои порезанные руки:
- Лучше просто перебинтуйте раны...
И что мне, Господи, что мне делать?! Я не понимаю. Знание всего легло на плечи тяжким грузом. А как же оно лежало на плечах моего бедного Севы?..
Мне сказали, что чудо, что он остался жив. Сказали, что в его организме сочетание веществ, несовместимых с кровообращением и биением сердца. Ваш брат - живой труп, сказали мне. Врач был изумлен, но я знала, что это кровь Маны является последним связующим звеном между Северусом и миром живых.
Не сказав больше ничего врачу, я бросилась туда, где меня не услышат смертные. Я не могу дать Севе умереть, нет, не могу, пытаясь сдержать слезы, думала я, набирая номер Кимуры...
Через несколько минут я впала в полное отчаяние.
Ни Ингемар, ни Ким, ни Никола, ни Джейми не были на связи. Не брала трубку Саша. Я, борясь с паникой, начала звонить Элине и Киву. Да что же это - вымерли они, что ли, вампиры Киева?!
Презрев все, звоню Мане. Не берет трубку. Оставляю несколько задушенных слов на голосовой почте. Шлю эсэмэски Киму и Ингемару. И, как сомнамбула, ползу к постели брата. Надо позвонить родителям... Я не смогу. Не смогу.
Чувствуя, что силы окончательно покинули меня, у постели Севы я впала в короткое забытье.
Проснулась от того, что почуяла чье-то присутствие в палате.
Северус
Я никогда не вел дневник, но мне дали красивую черную тетрадь и золотую ручку и велели изложить все, что захочется. Мне велели написать о том, что привело меня к краю. Не то чтобы это не было никому ясно. Мой... мастер, верно? Мастер сказал, что ясно должно быть, прежде всего, мне самому. В этом он прав. Я не пойму, что со мной сейчас, я пытаюсь прислушиваться к нечастым ударам сердца, качающего кровь, я не знаю, что такое вечная жизнь. Ведь еще несколько дней назад я знал, что мне остались считанные недели... Но зато совершенно точно помню свое скольжение по краю. Пока мастер сидит рядом, не говоря со мной и не трогая меня. А жаль. От его прикосновений мне легче.
